Бюрократия

– Она умерла в срок… – сказал Тумнус вслух, и тут же поправился: «Раньше срока. Кому я вру?! Наташа умерла слишком рано».

Эта мысль мучила его с тех пор, как дома появилась карта. Он с надеждой поднял на нее глаза – в углу экрана уже второй день мигали нули, но лампочка его проводника горела тысячи за две километров от его, Тумнуса, города.

Поежившись, он тяжело поднялся с кровати, не понимая, собственно, зачем ему вставать, да еще в такую рань. Привычка. Или он делает вид, что не смирился? Парализованная рука безвольно стукнулась о бедро. И едва распрямившись, мужчина ссутулился под тяжестью собственной немощи.

Шторы чуть просвечивались с улицы и казались еще более оранжевыми. Он раздернул их все так же, по привычке, но в комнате едва ли стало светлее – за окном висела темень. Под фонарями кружились снежинки, в кругах света появлялись и исчезали торопливые прохожие. Мужчина вздохнул, подтянул трусы и поплелся на кухню.

На этот раз зима и впрямь наступила внезапно. Совсем недавно – на прошлой неделе? – он изнывал от жарко натопленных батарей, как уже ледяной линолеум обжигает босые ноги.

Поставив чайник, он вернулся в комнату и стал одеваться, в голос ругая бессмысленную, отчужденную инфарктом конечность, как ругал ее вчера, и день, и месяц назад. Он проживал каждый день с какой-то натугой, без особых надежд и мыслей – скорей бы кончился. Ничего больше его не волновало. Дома было не слишком хорошо, но спокойно. Никаких лишних эмоций.

Замерев с полунатянутой футболкой, Тумнус попробовал вспомнить, сколько длится это подобие жизни. Со смерти Наташи? Нет, позже. Сначала он горевал и оплакивал ее, потом себя – не бог весть, какая деятельность, но все же. Приходили люди, говорили, вытаскивали его куда-то развеяться. Инсульт – снова люди вокруг, врачи. Снова тоска по ней, жаления себя. Постепенно перестали приходить. Иногда еще кто-то позванивал, но Тумнус почти не отвечал на звонки, и вскоре они прекратились совсем. Тогда он купил карту: от скуки, от одиночества, с которым было страшно оставаться один на один. Пожалуй, тогда все и закончилось.

Тумнус понял, что безотчетно смотрит на карту. Отмахнувшись от мыслей, он сфокусировался на ней и вздрогнул. Пульсирующая отметка проводника больше не стояла на месте. Он натянул футболку.

Чертова карта! Хотелось свалить все на нее, но вряд ли она так уж виновата. С другой стороны, раз не она, то я? Нет. Нет, я хотел, чтобы все было иначе! Выползти из этой норы, хотя бы захотеть этого. Каждое движение дается с трудом, словно под водой. И желаний нет. Да, что теперь-то?!..

На кухне начал распеваться чайник. Мистер Тумнус заторопился переставить его с конфорки, пока мерзкий свист не заполнил всю квартиру.

Ручка обожгла ладонь, и он в который раз подумал, что надо купить прихватку. Но эта мысль быстро скрылась в тени более важной – кончился сахар. Ни на что особо не надеясь, мужчина прошерстил кухонные тумбочки и шкафчики.

– И правда – Тумнус. Баран. Черт… – он с силой хлопнул дверцей.

Тумнусом его называла Ната. Очень ей нравились «Хроники Нарнии».

– Ты настоящий фавн – такой же кудряш и шерстянка, – звонко смеялась она. – Осталось только научиться играть на свирели.

Его периодически подмывало пошутить насчет рогов, но, чем больше он подозревал ее в романе, тем меньше хотелось озвучивать подобное. Даже в шутку. Как ребенок боялся, что слова материальны. А потом она умерла. И все стало не важно.

Мужчина осторожно открыл подъездную дверь и, укрываясь ею как щитом, немного постоял в проеме. Глаза быстро привыкли к дневному свету – можно было идти. Воздух был непривычно ароматный, как свежезаваренный чай, только холодный. Волосы в носу заиндевели и слиплись. Дыхание парило. Снег неуверенно пока скрывал пустую чернь и серость пейзажа.

В зимнем унынии Тумнус засматривался на деревья. Они казались чем-то невероятным. Живут долго и главное – не боятся конца. Из года в год умирают, и вряд ли замечают, когда наступает окончательное все. Привычка – хорошее дело. Хорошо бы и ему так – привыкнуть и не бояться. Хотя, в общем-то, ведет он себя ровно как они – существует, словно ему плевать. Закрылся в своей скорлупе и носу наружу не кажет. Ни нелепых тебе надежд, ни каких-то желаний сверх потребностей.

«А ведь хорошо здесь, свежо».

Улица была пуста, но он привычно сжался, уткнул взгляд в наст, рыжий от песка. Из-за пустого рукава, заправленного в карман – руку он таскал на перевязи, – казалось, все на него смотрят. Тумнус прибавил шаг.

– Какие люди! Олег Николаевич! Здрррааасьте! – фамильярно пропела продавщица. – Где пропадали? Я уж извелась прям вся!

Покупателей не было, и Олег ухватил тележку и засеменил в дальний конец зала – переждать, пока Настя угомонится. Здесь стояли лотки и ящики с овощами-фруктами. Он набрал всего понемногу и покатил к кассе. У стеллажа с алкоголем понял, что хочет выпить. Он снял бутылку водки и вернулся за маринованными огурчиками.

– А набрал-то, набрал… Олег Николаевич, гостей ждете? Может, и меня позовешь? Я ж ох, какая хозяюшка…

Из каморки, где в отсутствии покупателей обычно отдыхала вторая продавщица, раздался смешок. Раньше всегда поддерживал эту игру – Настя была милая, круглолицая, улыбчивая и грудастая. Но теперь чаще принимал ее слова за издевку и сгорал от стыда. Олег торопливо полез за деньгами.

– Еще песка два кило. И шоколадку. С изюмом. Сколько?

Девушка перестала ерничать.

– Олег, ты чего? Правда, давай зайду. Помогу тебе. Рука же… – Настя аккуратно рассовала покупки по пакетам.

– Спасибо. Не надо.

– Как знаешь…

Олег быстро глянул на нее, но тут же снял пакеты с прилавка и сбежал от ее растеряно-озабоченного лица.

– Наверняка карту себе повесил. Все, кто вешает… – услышал он, выходя.

Лицо горело от неловкости, ляшки и руку жег морозец. Пакеты оттягивали руку. Он шел медленно, боясь поскользнуться. «И, правда, куда я столько набрал? Пропадет ведь все», – с возрастной бережливостью подумал он.

Перед глазами снова встала карта и мигающие нули. Ведь и впрямь, из-за нее все.

«Смерть встретилась с лидерами государств». Поначалу смеялись до слез. «Министерство переходов». А теперь никого не удивишь. Свыклись. Ну, проводник. Профессия как профессия. Кто-то же должен.

Натка еще была, когда они только появились. Хотела даже активировать свою. И ведь это он не дал. Жить надо свободно. Только дурак хочет знать, когда умрет. Собственные слова звучали в голове глупыми лозунгами. Не упрись он тогда, может, больше времени бы вместе провели. Уволились бы с работ, съездили куда-нибудь или просто из постели не вылезали. Но мысленно оглядев себя, порадовался, что Натка умерла внезапно, и он не видел ее никчемной, раздавленной ожиданием.

Домой он вошел с облегчением. Перевоплощение из Тумнуса в Олега давались все труднее. Но кровь бежала иначе, и жизнь снова стала калейдоскопом прекрасных мгновений. Он знал, что это быстро пройдет. Нужно только чуть-чуть подождать. Час, не больше.

Он закипятил чайник. С мороза чай был непривычно ароматным и вкусным. Он нарезал хлеб и соорудил пару бутербродов и заварил еще чашку.

Внезапно что-то изменилось. Всего на долю секунды. Сердце екнуло и дыхание сорвалось. Он едва удержал кружку.

Мужчина рванулся в комнату. Мигающая точка проводника приближалась к городу. Масштаб карты быстро непреклонно увеличивался. Точка замедлилась и замерла в аэропорту.

Кровь ударила в голову. Внутри Олега заметалось ошеломленное сознание. Он рухнул на кровать и сделал пару глубоких вдохов, уняв сердцебиение. Метаться было бессмысленно. Он зашел в ванную и ополоснул лицо. В конце концов, он и так второй день живет в долг.

Олег вернулся на кухню, доел завтрак, включил негромко музыку и растянулся на кухонном уголке. Хотелось проспать эти нервные часы, но сознание решило отрепетировать встречу с проводником, пыталось представить его. В голову полезли образы и диалоги. Сначала за входной дверью оказывался холодный тонкий мужчина в приталенном пальто с блестящим меховым воротником. Обязательно в шляпе и перчатках с жутким старомодным кожаным кейсом. И трость с серебристым набалдашником в виде черепа. Но такой вряд ли опоздал бы. Тем более на два дня. И жуткий тип сменился маленьким толстяком, потным и краснолицым. Кургузое пальто и шляпа на размер больше, державшаяся на ушах и постоянно сползавшая на глаза. Несмотря на мороз, он утирает пот с шеи и лба засаленным когда-то белым платком.

Олег улыбнулся и взял с подоконника книгу. Первые же предложения немного утишили тревогу, но сосредоточиться все равно не получалось. Буквы разбегались, слова сливались и теряли смысл.

Мужчина прикрыл глаза. Музыка сразу заиграла громче. Мелодия опутала его и осторожно повела в темную тишину, где не о чем и незачем было думать.

Ему снилась Ната, голышом щеголявшая по кухне. Она говорила, что скоро умрет и что Тумнус должен быть сильным, не киснуть и почаще играть на свирели.

– И ты должен обязательно жениться на какой-нибудь дуре.

– Почему на дуре?

– Я хочу, чтоб ты любил только меня. Ты ведь меня любишь? Вот. А дура этого не заметит.

На все его приставания она произносила пространные речи о воздержании, предстоящем ему после ее, Наташиной, смерти, к которому нужно готовиться. И лучший путь борьбы с соблазном – столкнуться с ним лицом к лицу, и мужественно отвернуться.

Откуда-то появились тонкий и толстый проводники. Наташа, все такая же голая, поила их чаем. Оба гостя пожирали глазами ее наготу, а Ната подмигивала им и игриво поводила плечами, словно Олега и вовсе там не было. Лоб зачесался. Он почувствовал, что у него начали расти рога. Заглянув под стол, он обнаружил вместо своих человеческих здоровенные мохнатые козлиные ноги.

Олег вскочил с дивана и энергично растер лицо, пытаясь смахнуть остатки неприятного сна. Медленно пришло ощущение, что проснулся он не сам. В этот момент в дверь несколько раз позвонили – коротко и нервно. От мерзкого дребезжания Олег окончательно проснулся. Встать сразу не вышло – ноги затекли. Морщась от электрических покалываний и опираясь на столы-стены, он потащился открывать.

За дверью стояла миниатюрная девушка. Одета она была не по погоде – легкое пальто, юбка выше колена и декоративные сапоги-чулки. Губы посинели, и даже помада не могла этого скрыть. Волосы от талого снега висели толстыми прядями. Она едва не плакала.

Олег втащил ее в квартиру.

– Вы что – дура?

Девушка распахнула на него свои огромные глаза, выпустила из рук сумку и папку, шлепнулась попой на пол и разревелась.

– Я не дура! Я смотрела прогноз. Что мне с собой, шубу брать надо было? Обещали – «прохладно»… Я не дура. Это же… свинство какое. Люди же их слушают. Ну, вот как?

Олег ошалело смотрел на ревущую девушку, не зная толком, что делать. Она все не унималась. Он покосился в комнату. Масштаб карты стал минимальным. Точка мигала в его подъезде. Значит, проводник. Он никак не ждал женщину. Вот и все. Ему умирать, а плачет она. Фантастика! Н-да. Он улыбнулся, и тут же сконфузился. Девушка все еще рыдала. Она была похожа на ребенка, ударившего коленку. Собственно, в дочки она ему и годилась. Ну, может, чуть старше подходящего возраста. «Хотя, если бы Танька тогда не сделала аборт…»

– Ну, что ты ревешь, дуреха, – он опустился на пол рядом с ней и погладил по голове. – Давай раздеваться, пока не заболела.

Пальцы гостьи окоченели и не слушались, и Олег помог ей расстегнуть пальто и снять сапоги. Она продолжала жевать какие-то слова сквозь слезы и всхлипы. Сначала не могла добраться до аэропорта, потом промерзла там, пока ждала самолет, который все время задерживали из-за снегопада и наледи, и к нему, Олегу Николаевичу, чуть ли не пешком добиралась, потому что деньги кончились, а автобус не шел, и телефон сел…

Олег сходил в комнату и нашел Наткин спортивный костюм. Девушка теперь только всхлипывала, пытаясь унять истерику, икотой прорывавшуюся наружу.

– Вот, переоденьтесь. И в ванную.

Пару минут он поливал ее белые ступни едва теплой водой. Когда они порозовели, бросил в ванную все найденные горчичники, заткнул слив и набрал горячей воды.

– Сейчас согреетесь

– С детства ноги не парила, – сказала она, шмыгая носом. – Меня Аля зовут.

Через десять минут Аля сидела на кухне, завернутая в плед, чтоб не остыть. Олег достал водку. Налил обоим, ей – с медом.

– Спасибо вам, Олег Николаевич.

От ее «Олег Николаевич» мужчину передернуло. Он вспомнил, зачем она здесь, и махнул свой стакан. Налил снова, почти полстакана, и опять выпил.

Девушка смотрела с испугом.

– Вы же знаете, кто я, да?

Он кивнул и налил себе еще.

– Потому и пью. Ты, кстати, тоже выпей.

Девушка зажала нос и мелкими глотками выпила свою порцию. Олег беззвучно хохотал, стараясь подавить подступавшую от этого представления рвоту. Морщась и размахивая руками, она схватила бокал и хлебнула чаю. Кипяток обжег язык, и Аля подавилась. Олег налил ей воды.

– И что теперь? – она снова смотрела исподлобья, затравлено.

– Не знаю. Это же ты проводник.

Олег улыбнулся.

– Вы добрый. И внимательный. А что у вас с рукой?

Олег поморщился.

– Как вас занесло на такую работу?

Аля понимающе кивнула.

– После аспирантуры. Было интересно. Так необычно. То есть, такого же не ждал никто, да? – ее глаза загорелись. – Голод, нехватка воды и топлива, и прочие прелести перенаселения спрогнозировали, а то, что Смерть перестанет успевать, устанет – кто бы мог подумать, да? Это было очень интересно!

Олегу стало неуютно.

– Смотреть, как люди умирают?

– Нет. Вы уже в возрасте, а как подросток. Задеть пытаетесь. Я же не убиваю никого, – выпалила она и осеклась. И снова затравленный взгляд. С минуту она молчала. Олег не перебивал. Поднялся и закипятил чайник.

– Мы переводим. Ничего аморального в этом нет. К тому же, у нас только плановые. Вот вы. Я когда к вам ехала, мне так стыдно было опаздывать. Думала, раз вы такой молодой, ну не то, чтобы молодой. Не знаю, как сказать, – она покраснела. – Думала, вы, может, от болезни умираете. И вам плохо. И надо побыстрее, а я не могу побыстрее. Рука вот только… Болит? А мгновенными случаями шеф занимается. И вообще… скорее эти карты, вон, как у вас в комнате – вот что аморально и мерзко. Человек жив, а как будто уже умер. Доживает. Хорошо, если дни. А иногда люди так годами… Вот щас восемнадцатилетка какой-нибудь купит себе карту и будет ждать. Сорок лет. Может даже, неосознанно ждать. Или наоборот, начнет куролесить и гадствовать, чтоб «времени не терять».

– Так вы же эти карты делаете, – не выдержал Олег.

– Не мы! Не мы! – закричала она, но быстро успокоилась. – То есть, мы, конечно. В договоре пункт со звездочкой был. А шеф вымотанный был. Да и не читает уже без очков. Возраст. А там буквы мелкие – не заметил. Скотство это. Но теперь он обязан предоставлять данные. Думаете, ему это очень нравится? Это бесчеловечно!

– Вы… видели его?

– Шефа? Нет. Никто не видел. Его чувствуешь. Увидеть его можно только однажды. Да и то – теперь не всем. И говорит он скорее внутри головы… Вроде телепатии. У вас поесть нечего?

Олег нарезал бутербродов, достал яблоки и старые конфеты. В голове шумело от водки, и готовить совсем не хотелось.

Аля набросилась на еду, словно три дня не ела. А может, от водки аппетит проснулся.

– Как это будет? – спросил он, когда Аля закончила и откинулась на спинку дивана.

Девушка покраснела, а потом снова разревелась.

– Аля, перестаньте, пожалуйста. Выпейте лучше. Все ж хорошо.

Девушка замотала головой, но протянутую рюмку взяла. Олег заранее протянул ей воды.

– Как?

Аля поднялась и принесла из коридора свою папку. На стол лег исписанный лист пергамента. Текст был на латыни.

– Это надо подписать.

– И все?

– И все.

– Хм. А если… кто-то вообще соглашается?

Аля кивнула.

– Когда болеют, соглашаются. Это цивилизованный вариант. Для отчетности. Бюрократии привычней с бумажками. Есть запасной.

Она достала маленький пузырек, заткнутый пробкой, и протянула Олегу. Внутри горел бело-голубой светляк.

– Просто открываешь его, и душа сама туда… всасывается. Этот уже полный. Но это…

– Это душа?

Аля кивнула. Олег завороженно разглядывал пульсирующее нечто внутри склянки.

– Понятно. Ну что, – он вернул пузырек Але и грустно улыбнулся. – Давайте ручку.

Аля повернулась к окну и отодвинула штору. За окном было совсем темно, сыпали крупные снежинки.

– Я все равно опоздала. Давайте завтра? Не хочу сегодня опять на холод.

Она не поворачивалась, словно боялась посмотреть на Олега.

– А вас не накажут?

– Нет, – она обернулась. – За это – нет.

Олег вопросительно посмотрел на нее.

– Давайте ужинать!

Аля суетилась между холодильником плитой и мойкой, громыхая посудой, плеская водой, и то и дело отстраняла рвавшегося помочь хозяина. За ужином они допили водку и перешли на «ты».

– А ты мне нравишься. Ты добрый.

– Ты уже говорила.

– Я рада, что именно с тобой все… так. А есть еще? – Аля показала на пустую бутылку.

– Вино есть.

«И правда ведь, было же вино. А я ее водкой… Черт».

Аля кивнула.

Девушка порядком захмелела. Из Олега выпитое вышибло дурацкие мысли, и миловидная Аля стала совсем привлекательной. Нужно было идти спать.

– Посиди со мной. Пока я не засну.

Олег выключил свет, придвинул к постели кресло и откинулся, прикрыв глаза. Девушка взяла его руку и легла на нее щекой. Она снова плакала, и Олег открыл глаза. Было темно и разглядеть что-то кроме расплывающегося мутно-белого пятна лица было нельзя.

– Я ведь такого натворила… Даже не знаю теперь.

– Ты же сказал, это не страшно.

– Это? Ты – нет, с тобой ерунда. В Н. Когда прилетела туда – все дороги занесло, а ехать надо было в какую-то глухомань. Часа два от города. Там и не жил уже никто, кроме абонента. Машина застряла на подъезде. Пришлось топать километра полтора по сугробам. В моем-то наряде, представляешь? Но ждать, пока водитель откопается – нельзя. Я же опоздаю… Вообще, у нас же все по минутам. А тут…

Ладонь Олега была вся мокрая и теплая от слез. Соль пощипывала растрескавшуюся кожу. Хотелось почесаться.

– Глушь. Лес. Поле. Потом деревня началась – дома все пустые, кособокие, черные. Кое-где снегом под самые крыши занесены. Курганы. Один только дымит. Я туда. Открывает старик. Седой весь, борода до пояса. Настоящий домовой. Он из деревни за всю жизнь, наверное, никуда и не выбирался, и про все это наше министерство знать не знает. Я еще хуже, наверное, чем у тебя на пороге выглядела. Ну, он улыбается – еще, мол, одна гостья. Тянет меня в дом, а там за столом еще мужик один. Помоложе. Как ты, наверное. Ну, вот. Дед меня к печи сажает, чаем с вареньем поит. Ну, и начинает расспрашивать. Я объяснила, чего и как. Акт на стол выкладываю, а он как с цепи сорвался.

– Смерть, значит… А не буду я ничего подписывать! Мы грамоте не обучены! Марш отседова, ссыкуха!

– И начинает меня выпихивать. Ну, я склянку достала кое-как, и все. А второй, как увидел, что я деда все-таки забрала, вскочил из-за стола и на меня идет. И как-то само, понимаешь? У меня с собой был твой пузырек… заранее взяла, чтоб не заезжать, а сразу сюда…

Аля уткнулась в его ладонь, и всхлипывала.

– Ты его убила.

– А что делать-то было? Глаза бешеные. А я… посмотри на меня – вон какая мелкая. И не убежишь по снегу же. До водителя километр.

Олег пересел на кровать и положил ее голову себе на колени.

– А ты вон хороший какой.

Аля приподнялась и поцеловала его.

– И что дальше?

– Приеду в выходные.

– Со мной, – он поцеловал ее в макушку.

– Ничего. Сдам как тебя. А там неизвестно, когда заметят. Да и некому-то, кроме меня замечать. Деревня – мой участок. Разнарядка придет ко мне.

Аля говорила холодно и спокойно. Олегу стало не по себе от того, как быстро она отошла. Выговорилась – и как будто и не было ничего.

– А если найдут?

– Тело? Скоро не найдут. Я его в погреб столкнула.

Олег долго не мог заснуть, глядя на мирно сопящую Алю. Он живет вдолг. И надо что-то менять. Обязательно. И он изменится. Завтра же. Несмотря на все положительные стороны, неизвестно, сколько он проживет, если они с Алей поругаются, или их роман кончится.

Утром Аля уехала. Олег выключил бесполезную карту. Умывшись и позавтракав, он взял книжку и завалился на диван – делать ничего не хотелось.

«Алька приедет в выходные, и вместе придумаем, как быть дальше».