Жидкая жизнь сублейтенанта Замфира

Сергей Валерьевич Мельников

Контакты:

Тел. +79636291112

svalme@ya.ru

https://t.me/melnik_books

Василе Замфиру часто снились яркие и слишком правдоподобные сны. Он просыпался на влажной от пота простыне с бешено бьющимся сердцем и старался их забыть: огромную улитку с беззубым и слюнявым, как у прабабушки Аурики, ртом; волков в гимназических фуражках, клацавших челюстями у его розовых пяточек; дворника Глигора с острыми кусками стекла вместо пальцев. Чаще всего ему снился золотозубый и косматый цыган. Он уводил его в свой табор и отпиливал ржавой пилой ноги. Безногий Василе просил милостыню на улице Хэрестрэу, прямо напротив парадного своего дома, а мама и папа равнодушно проходили мимо, не узнавая. А как-то раз добрая матушка нарезала его сочными ломтями и разложила по тарелкам гостям. Потом весь день у маленького Василикэ во рту оставался вкус печёного яблока. Наверное, причиной этих кошмаров было то, что мама часто говорила ему, какой он сладенький, и каждый хотел его съесть.

Последние пару лет чудовища в его снах стали мёртвыми и железными. Теперь мягкое тело Василе перемалывали траками танков, разрывали его на части шрапнелью, выжигали лёгкие хлором, и так – с того самого дня, когда в Сараево застрелили эрцгерцога Фердинанда. Больше всего Василе боялся, что его сны станут явью.

Проклятие Замфира

К новому месту службы сублейтенант Замфир прибыл на дрезине. Он ступил на грубый дощатый помост, солдаты за его спиной налегли на рычаги и отбыли в сторону Чадыр-Лунги. Василе остался один. Перед ним сочился влагой деревянный щит с узкими чёрными буквами "Казаклия". В щелях между досками, вокруг них, в просветах грубо сбитой платформы под ногами – глянцево блестела мясистая тёмно-зелёная трава. Левее, около столба семафора – будка на сваях, за ней – небольшой дом, двор, грязные куры. На верёвках – бельё, то ли сушится, то ли полощется в измороси. Ни души.

Сублейтенант растерянно огляделся: его никто не встречал. Он спустился по размокшим деревянным ступеням и остановился на последней: к дому стрелочника уходила полоса липкой грязи с болотцами дождевой воды. Василе нерешительно посмотрел на носки начищенных чёрных сапог и еле слышно застонал. Он перепрыгнул на заросшую травой кочку, нога поехала, пришлось соскочить прямо в лужу. Грязная вода оставила белесые разводы на коже, жёлтые брызги усеяли голенище. Замфир стёр с лица дождевую воду и зашагал вперёд, уже не разбирая дороги.

Хозяйство стрелочника окружал штакетник, не выше оградки на могиле – перешагнуть можно. Из будки, сбитой из досок с армейской маркировкой, высунул бородатую морду пёс и слюняво забрехал, скаля клыки, но под дождь вылезти не пожелал. Василе приоткрыл калитку и крикнул:

– Господин Сырбу!

Никто не отозвался.

– Господин Сырбу! Вам депеша из штаба армии!

Пёс залаял ещё яростнее. Дверь отворилась, высунулось юное лицо: круглое, с пухлыми губами и мятой от подушки щекой. Сонный взгляд прояснился, как только девушка разглядела симпатичного молодого офицера.

– Мадемуазель, – Василе учтиво приподнял кепи. – сублейтенант Замфир. Здесь ли господин Сырбу?

– Мадемуазель, скажете тоже, – прыснула она.

Была она молоденькой, по-детски припухшей и такой милой в своём розовощёком смущении, что Василе непроизвольно разгладил пальцами тонкие усики. Девушка вышла на крыльцо и уютно завернулась в пуховый платок.

– Виорика Сырбу. – Она изобразила лёгкий книксен. – Пойдёмте в дом, господин офицер, чего под дождём мокнуть? – Замфир покосился на собачью будку, и она со смехом махнула ему рукой: – Да он лает – не кусается, идите смело.

– Если вы настаиваете, госпожа Виорика…

Василе открыл калитку и проскользнул к крыльцу, удержался от прыжка, когда лохматая тварь размером с индюка вылетела из будки, клацая челюстями.

Девушка вошла в дом, ехидно и весело стрельнув глазами через плечо. Василе с пылающими ушами последовал за ней. В тусклом электрическом свете он оценил её фигуру, широковатую на его вкус, но с вполне плавными обводами и приятными выпуклостями. Посмотрел ниже, на широкие лодыжки в прохудившихся шерстяных носках под обтрёпанным подолом, и почувствовал стыд и лёгкую брезгливость.

– Прошу вас на кухню, господин офицер, – Она провела его в полутёмную комнату с холодной печкой и маленьким окном. В ней стоял густой запах дрожжей и скисшего молока. – Присаживайтесь. Цикорию хотите? Или, может, чего-нибудь покрепче?

Василе посмотрел на четвертные бутыли с мутной жидкостью, стоящие под подоконником и отказался:

– Нет-нет, благодарю вас. Цикорий будет в самый раз.

Виорика достала жестяную банку, разожгла примус и взгромоздила на него чайник, рассеянно выглянула на двор и ойкнула:

– Матушка меня убьёт!

Она кинулась прочь, через окно Василе увидел, как девушка торопливо срывает с верёвок мокрое бельё и складывает в огромный медный таз. Чайник закипел. Василе потушил горелку, поколебался, но всё же нашёл в буфете кружки и засыпал в них порошок. Когда вымокшая и раскрасневшаяся Виорика вернулась в дом, он протянул дымящийся напиток и смущённо спросил:

– Я сам налил, вы не против?

– Если спросят, бельё там не висело, хорошо? – попросила она.

Их пальцы соприкоснулись, и Замфир с интересом посмотрел на Виорику, но та с беспокойством выглядывала в окно за его спиной.

– Буду нем, как рыба, – заверил он и почувствовал, что терпеть больше не может. – Вы не подскажете, где у вас клозет?

– Что, простите? – девушка перевела взгляд на Василе, и он смутился.

– Ну… Латрина… Ретирада… Сортир, – понизив голос пояснил он.

Она пару секунд непонимающе хлопала ресницами, потом с пониманием кивнула: – Отхожее за домом. – Посмотрела на его безупречно подстриженные усы и добавила: – Деревянная будка такая, без окон. Найдёте?

Сублейтенант Замфир нашёл и тут же проклял день, когда его из штаба армии отправили в эту Богом забытую дыру. Внутри вились навозные мухи, их липкое жужжание сводило Василе с ума. Криво выпиленная дыра нужника казалась провалом в Преисподнюю. Спасаясь от смрада, он уткнул нос в воротник.

Тоска по дому, просторному особняку на улице Хэрестрэу в двух шагах от парка короля Кароля, охватила его. Особенно, в этот момент, по отапливаемому клозету с фаянсовой вазой "Унитас", по её гладкому полированному ободу. Василе обиженно всхлипнул, под переносицей защипало. В слабом свете, проникающем сквозь щели, он осмотрелся и не обнаружил ни клочка бумаги.

Осторожно приоткрыв дверь, Василе высунул нос и облегченно выдохнул. Воздух, опьяняюще свежий, ворвался в лёгкие. Живых видно не было. Где-то за домом надсадно ржала лошадь, низкий женский голос распекал Виорику. Видимо, хозяева вернулись, и госпожа Сырбу обнаружила безнадёжно вымокшее бельё.

Василе растерялся: не бежать ведь офицеру со спущенными штанами к дому. Взгляд его упал на густые заросли лопуха. Он покачал головой, удивляясь, как низко он пал, воровато оглянулся и кинулся к ним, придерживая спущенные бриджи. Наконец, оправившись, он подошёл к умывальнику, прибитому к задней стене дома, и тут злодейская судьба нанесла последний удар. На краю облупленной эмалированной раковины лежал кубик серого марсельского мыла с прилипшими курчавыми волосами.

С трудом сдерживая клокотание в груди, Василе вошёл в дом. Виорика стояла, опустив в притворной покорности голову, но с его появлением сверкнули задорно глаза под насупленными бровями. Над ней нависала дородная чернявая женщина с руками, способными быку голову к земле прижать. Она потрясала мокрой простынёй, зажатой в увесистом кулаке. По ту сторону круглого стола, у открытого буфета, застыл мужчина – кряжистый, лохматый, со спутанной бородищей, похожий на кишинёвского цыгана. В руке он держал тёмно-зелёный штоф.

Чтобы завершить немую сцену, Василе щёлкнул каблуками и чётко, с идеальной артикуляцией, как его учили в штабе, доложился:

– Заместитель интенданта штаба четвёртой армии его королевского величества Фердинанда сублейтенант Замфир прибыл для осуществления контроля за транспортировкой армейских грузов. Господин Сырбу? – Бородач неуверенно кивнул, будто до конца не веря, что он тот самый Сырбу, что нужен господину офицеру. Василе выдернул из нагрудного кармана вдвое сложенный конверт и протянул его через стол. – Вот предписание. Вам надлежит предоставить мне жильё и питание на весь срок командировки. Оплата будет произведена согласно установленному министерством прейскуранту.

Сырбу хмыкнул, прочищая горло и сварливо проворчал:

– Аж уши заложило. Знаю я ваши прейскуранты: кожу сдерёте, ещё и должен останусь.

Он забрал конверт, вытащил лист гербовой бумаги с размашистой подписью и долго вглядывался в него, подслеповато щурясь.

– Да вы садитесь, господин офицер, – ожила мать. – Садитесь! Сейчас ужинать будем.

– Благодарю, госпожа Сырбу, но, если позволите, я поужинаю позже. Мне срочно надо в галантерейную лавку. Не подскажете, где тут ближайшая?

– Ой, не надо "госпожа", мы люди простые, да и вам у нас не один день жить. Давайте по-родственному: Я – Амалия, муж мой – Маковей, а эту бестолочь Виорикой зовут. А вас как?

От ласковой улыбки госпожи Сырбу на щеках сублейтенанта расцвели розы.

– Василе, – сказал он уже вполне штатским голосом.

– Василе… Из самой столицы, наверное…– сказала она благоговейно. – Ой, вы ж про галантерейную лавку спрашивали. Ближе всего – в Тараклии, но до неё километров десять и дорога совсем размокла. А что вам там надо?

Василе смутился.

– Мне жидкое мыло надо купить… флакон. Кожа у меня очень чувствительная, понимаете ли.

– Кожа чувствительная у него… – чересчур громко пробормотал Маковей. – Фифа какая. На фронте галантерейщиков нет, быстро огрубеет.

– А вы что ж сами не на фронте, господин Сырбу? – взвился Василе.

– А я своё уже отвоевал! – стукнул он кулаком по столу. – Я во второй балканской болгарами раненый, у меня пуля между позвонков застряла. Вон какой скособоченный! Показать?

– А я служу там, куда меня послало командование! – В голове у Василе щёлкнуло, вспомнился господин интендант с властным баритоном, столь любезным дамам. – Вы забываетесь, фрунташ запаса Сырбу! Перед вами старший по званию! – Как всегда в такие моменты голос Василе с контртенора сорвался на фальцет, и он закашлялся. – Извольте соблюдать субординацию!

– Ну-ну, – угрюмо проронил Маковей. – Как ты в доме моём жить собираешься со своей субординацией, господин сублейтенант?

Он сел за стол и налил себе в стаканчик желтоватой жидкости. Глядя сквозь Василе, влил в рот и занюхал рукавом рубахи.

– Хоть бы гостю предложил! – укоризненно покачала головой Амалия. Она сунула мокрую простынь дочери и взглядом услала её прочь. – Вы, господин офицер, сходите в село, в аптеку господина Лазареску, это недалеко: луг перейдёте, там через мост – и прямо по улице, не сворачивая. Видела я у него на полке то, что вам надо. А пока ходить будете, я и на стол соберу, и комнату вам приготовлю.

Сухо кивнув, Василе развернулся, как на смотре, и вышел в тёмную прихожую, пропахшую луковой шелухой, пыльными половиками и старым веником. За спиной началась приглушённая перепалка, женскому злому шёпоту отвечал мужской, гулкий и оправдывающийся.

Скрипнула дверь, показался вздёрнутый носик Виорики.

– Господин офицер, – тихо позвала она. – Можно вас попросить?

– К вашим услугам, госпожа Виорика, – так же шёпотом ответил Василе.

– Ой, да не надо услуг, – хмыкнула девушка. – Купите мне лучше у господина Лазареску манпасье – леденцы такие разноцветные. Я вам сейчас денег дам…

Пауза почему-то затянулась. Виорика смотрела на Василе таким нежным и наивным взглядом, что Василе поспешил заверить:

– Не надо денег, почту за честь!

– Господин офицер такой щедрый… – восхищённо сказала она и закрыла дверь.

Немного обескураженный, сублейтенант Замфир вышел во двор, под дождь, который не прекращался, но и не торопился превращаться в ливень. Мокрая земля блестела, как жижа в кривой дыре нужника. Дальше, между калиткой и железнодорожной насыпью, зеленела некошеная трава, до села – широкий луг, который ему предстояло пересечь дважды. Передёрнув плечами, Василе поднял куцый воротничок и зашагал напрямик. Он шёл, разбрызгивая жидкую грязь, и испытывал потаённое удовольствие, как в детстве, когда прыгал по парковым лужам под гневные окрики гувернантки.

"Будете должны, дорогая Виорица!" – подумал он и улыбнулся. Он шёл по полю, не глядя под ноги. Трава, растоптанная подошвами, пахла остро и пряно. Василе вспоминал тонкие ножки бухарестских барышень в изящных башмачках с шнурованным голенищем, но они размывались дождём, а сквозь них проступали крепкие лодыжки в растянутых шерстяных носках. Они были куда плотнее и ближе стройных ног томно-язвительных девиц с кофейных террас Липскани.

В селе из трёх немощёных улиц Василе быстро нашёл лавку, пристроенную к большому дому. С одного боку её украшала надпись "Фармация", с другого – "Галантерея", а с фасада – "Бакалея". Судя по приоритетам, жители Казаклии ели чаще, чем душились розовой водой и лечили подагру. Он вошёл внутрь, звякнул колокольчик. Из двери в дальнем конце вышел измождённого вида мужчина с уныло обвисшими усами.

– Что вам угодно, господин военный? – осведомился он.

Вопрос молодого офицера удивил господина Лазареску. В самой узкой, галантерейной части своего магазина он расставил стремянку и достал с самого верха литровый флакон дымчатого стекла с притёртой пробкой. Бросив осторожный взгляд на сублейтенанта, он украдкой, рукавом, обтёр толстый слой пыли.

– Вот, изволите видеть, господин военный, вам очень повезло – остался последний флакон. Очень дефицитный товар.

– Я заметил, – с лёгким сарказмом согласился Василе. – Сколько он стоит?

– Двести леев…

Сублейтенант поправил ремень и его правая рука задумчиво задержалась у кобуры с револьвером.

– Сто восемьдесят, – вдруг вспомнил Лазареску. – Совсем забыл про переоценку… Но для господ офицеров доблестной армии Его Величества сто пятьдесят… Пять.

Господин офицер закатил глаза, то ли взывая к Господу, то ли пересчитывая в уме остатки наличности, и выложил на прилавок банкноту. Лазареску печальным взором окинул нарядную крестьянку на аверсе и совсем загрустил:

– Это дефицитный товар, больше вы нигде его не купите…

Василе с театральным вздохом достал из кармана две монетки и аккуратно положил сверху:

– Сто двадцать… И искренняя благодарность Румынской армии в этот трудный для Отечества период.

Лазареску посмотрел на офицера, на флакон жидкого мыла, который должен был в этом магазине пережить и его, и детей, и даже внуков, лестницу, пустое место в дальнем углу верхней полки и сгрёб деньги в кассу.

– Ну что ж, молодой человек, – сказал он обречённо. – Полагаю, благодарность Румынской армии стоит этих тридцати пяти леев. Может быть что-то ещё? Кёльнская вода, зубной порошок, бриллиантин? Есть даже готовая венгерская помада для усов.

– Нет, благодарю, больше ничего. Ах, да, – спохватился Василе. – У вас есть монпансье?

– Безусловно! Есть русские "Ландрин", из самого Петербурга! В красивой жестяной коробочке, которую ваша дама сердца сможет использовать как шкатулочку для безделушек.

Василе выложил за коробочку дешёвых леденцов вдвое от бухарестской цены, но торговаться ему больше не хотелось. Тарелка мамалыги, съеденная утром в поезде, давно растворилась в молодом организме. Офицерское нутро напомнило о себе бравурным маршем. Поспешно распрощавшись, Василе сдержанным бегом, не роняющим офицерское достоинство, отправился обратно.

Входная дверь дома Сырбу была приоткрыта. Из кухни доносились приглушённые голоса. Замфир, сдерживая дыхание, шагнул в тёмную прихожую. Коробка монпансье для Виорики лежала в боковом кармане. Мокрый флакон с жидким мылом он держал обеими руками.

– …кончится – умрёт! – услышал Василе грозный и злой голос Маковея и стук, какой бывает, когда увесистый кулак опускается на покрытый скатертью стол.

– Господи Иисусе! – запричитала сквозь слёзы Амалия. – Как же так, Макушор?

– Как я сказал! Опустеет бутылка и конец!

Василе растерянно посмотрел на флакон в своих руках. Ладони его взмокли и он судорожно вцепился в выскользающее стекло. Разговор в столовой затих, лишь еле слышно всхлипывала Амалия. За дверью Виорики скрипнули пружины, зашуршали шерстяные носки по половицам. Сублейтенант в смятении сделал назад шаг, другой. Перед глазами всплыло смуглое лицо Маковея Сырбу, его густая кудрявая борода с редкими седыми волосками и тяжёлый взгляд чёрных глаз из-под кустистых бровей.

– Цыган! – подумал Василе. – Как есть цыган!