© Сергей Александрович Матросов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Москва

Антон оторвал свой взгляд от монитора компьютера и откинулся на спинку кресла. Тут же зажмурил уставшие глаза и расправил плечи. Какое-то время он сидел так с закрытыми глазами, стараясь ни о чём не думать. Казалось бы, простое напечатание текста, а так много отнимает сил и энергии. Его работа была почти закончена, но требовала множественных доводок и доработок. Когда начинал работу над этой статьёй, всё было предельно ясно и понятно, но углубляясь всё больше в смысл проблемы, начал понимать, что без консультации своего наставника и руководителя профессора Чудова ему ни как не обойтись. Открыв глаза, Антон бегло прочитал конец статьи: «Мнение и позиция академика Б. А. Рыбакова только подтверждает то, что в Древней Руси существовало именно слоговое письмо, причём с очень ограниченным силлабарием, слоговым аналогом алфавита. Это открытие позволяет сделать вывод о том, что духовная культура славян много древнее, чем казалось прежде, и отнюдь не начинается с Киевской Руси. По версии Б. А. Рыбакова, Киевская Русь соответствует только третьему периоду взлёта славянства – вот тогда-то и появляется на Руси кириллица. Более ранний взлёт – это „Траяновы века“, II – IV вв. н. э., черняховская археологическая культура – часть славян переходит на буквенное письмо рунического типа, известное в более позднее время как глаголица. Наконец, в период первого подъёма, VII – III вв. до н. э., праславяне, называвшие себя „сколоты“, использовали в полном объёме слоговое письмо, унаследовав его от более ранних трипольских племён. Тем самым, культурная письменная традиция, возможно, вообще не прерывалась с IV тысячилетия до н. э.» Всё. На сегодня всё, а то мозг просто закипит. Антон выключил компьютер и взглянул на часы.

– Мать родная, уже девять вечера!

Тут же схватил лежащий на столе мобильник.

– Так и знал.

Зарядка была явно на нуле. Чёрная безжизненная коробка никак не реагировала на нажатие кнопок.

– Ну, я попал.

Антон не стал наводить порядок на рабочем столе. Облачился в пуховик и переобулся в тёплые ботинки. Затем, быстро распихав по карманам ручки, телефон и блокнот, выскочил из кабинета. В холле института было пустынно как на руинах Карфагена. Видимо он уходил последний.

– До свидания, Антон Николаевич. Не забудьте, пожалуйста, поплотнее за собой двери прикрыть.

Голос неожиданно раздался из глубины широкого тёмного коридора, будто из преисподней. Ночной вахтёр Акимыч таким образом следил непонятно откуда за входом в институт древнеславянской и древнеевразийской цивилизации. Все знали о таких чудачествах Акимыча, но привыкнуть к этому было трудно. Антон вздрогнул и обернулся на голос.

– Акимыч, ты когда-нибудь меня заикой сделаешь.

Не показываясь на глаза, голос философски ответил:

– Вы тут все чокнутые, а если ещё заикаться начнёте, то на моё место очередь выстроится, что бы на вас поглядеть. Может, тогда я себе прибавку к пенсии выправлю, а то от государства не дождёшься.

Старик был горазд почесать языком, но Антону было не до того.

– Бывай, стражник. Удачного тебе дежурства.

Попрощавшись с голосом, Антон выскочил на улицу и быстро, насколько позволяли скользкие от плотного снега тротуары, направился к автобусной остановке. На его счастье сорок первый подошёл через пару минут и приветливо открыл двери. В салоне людей было не так много – час пик благополучно миновал, и можно было не опасаться за пуговицы и кроссовки. Антон увидел освободившееся у окна место и рухнул на полумягкое сидение, будто смертельно устал от непосильного труда. Стекло окна было прохладным и приятно охлаждало разгорячённый лоб. Расслабившись и впитывая прислонённым к стеклу лбом приятную прохладу, он прикрыл глаза и попытался сосредоточиться на предстоящей встрече с родной женой Ириной. Последнее время их отношения зашли в тупик, и как из него выбираться не знал никто. Полгода послесвадебной эйфории пролетели так быстро, что никто ничего не смог понять. Они просто выпили друг друга до дна. Утолили жажду и, насытившись, стали заниматься каждый своими делами, не обращая внимания на того, кто мешался периодически под ногами. Сначала просто не о чем стало говорить, потом пришло раздражение по поводу и без. Сдерживая свои эмоции, выход энергии изначально происходил через битую посуду или заброшенный за диван тапочек. Масло в огонь подливала «любимая» тёща Людмила – свет Ивановна. Ирина так быстро переняла её манеру говорить и наставлять, что Антону казалось, что он разговаривает с тёщей. Спасение было одно – любимая работа в институте, которая и стала его слабым звеном. Начались претензии, что он поздно возвращается домой или часто отлучается в командировки. Работа – это то, немногое, что у него осталось своего и что бы уступить во благо кому-то свою душу, об этом не было и речи. Разбираться в том, кто прав, а кто виноват желания не было, да, наверное, и смысла то же. Кого винить, если домой ты возвращаешься как в гостиницу, только для того, что бы переспать, а утром убежать обратно в институт? Как же права была его мама, когда советовала не торопиться со свадьбой и ещё раз проверить свои чувства. Какой там. Глаза тогда ничего не видели, а уши ничего не слышали. Одним словом, любовная кома. Дискомфорта в их отношения добавляло ещё то, что жил Антон в примах, на территории Ирины. В свою малогабаритку, да ещё с родителями, Ирина переселиться после свадьбы наотрез отказалась. Её родители съехали жить на дачу в Подольском районе, в живописном местечке села Сынково, предоставив двухкомнатную квартиру в новом доме в их полное распоряжение. Однако месяца через два Людмила Ивановна стала навещать молодых чуть ли не каждую неделю. Однажды произнеся фразу: «Чего мне мотаться туда – сюда?», решила заночевать у них дома. Так и прижилась, и теперь стала навещать уже своего мужа – Ирининого отца Тимофея Васильевича в Сынково с прежним усердием один раз в неделю.

Автобус плавно подкатил к Заводской и, чихнув, открыл двери. Антон вышел на остановку, и не оглядываясь по сторонам, решительно направился к одной из многочисленных многоэтажек. На третьем этаже у квартиры номер сорок три он остановился и протянул руку к кнопке дверного звонка. В этот момент нехорошее предчувствие сдавило сердце, но отступать было уже поздно. Переливчатая трель звонка раздалась где-то за дверью, и она тут же открылась, будто его с нетерпением ждали. Ирина смотрела на него как на врага народа, но в комнату впустила молча. Когда дверь за Антоном захлопнулась, тут всё и началось.

– Может, ты жить к себе в институт переедешь? – Ирина выглядела грозно, и чувствовалось, что речь её отрепетирована не раз под началом «любимой» тёщи. – Толку от тебя всё равно никакого! Ни по дому, ни вообще.

Что она понимала под словом вообще, Антон спрашивать не стал. Он обвёл глазами прихожую и заметил у трюмо на полу свой потрёпанный жёлтый чемодан, распухший, видимо, от набитых в него вещей.

– Ты обещал приходить всегда в шесть вечера и нигде не задерживаться! Где тебя всё время носит? Может, ты мне лапшу на уши вешаешь, со своей работой, а сам по девкам? Твои бесконечные командировки только ширма, а на самом деле я тебе давно уже надоела, и ты нашёл себе другую?

Колючие вопросы сыпались, будто из рога изобилия. Антон с тоской посмотрел на ту, которую когда-то любил до беспамятства.

– Какие девки? Ты о чём Ира? – Антон опять перевёл взгляд на жёлтый чемодан. – Мне, кажется, ты просто искала предлог. Зачем оскорблять? У нас давно уже нет никаких отношений – это правда и это главная причина твоего гнева.

– А хоть бы и так? Зачем тогда трепать друг другу нервы?

– Я тебя понял. – В дверном проёме, ведущего на кухню, промелькнуло лицо Людмилы Ивановны. – Очень жаль, что всё вот так заканчивается. Если бы мы могли относиться друг к другу более внимательнее и терпимее…

– То что бы это изменило?

– Ты как всегда права. Ничего бы это не изменило. Мы с тобой сейчас живём, как два совершенно разных незнакомых человека. У тебя своя жизнь, а у меня своя.

– Вот именно. У тебя, своя.

Антон усмехнулся и подошёл к чемодану.

– С тобой трудно спорить. – Он оторвал от пола тяжёлый чемодан и обвёл теперь уже чужую квартиру усталым взглядом. – Когда-то мы были здесь безумно счастливы. Видимо, всему на свете есть своё начало и есть свой конец.

Показалось или нет? Ирина как-то тяжко вздохнула, и поумерив свой пыл, просто произнесла:

– Трудно за своё счастье бороться в одиночку.

Антон открыл входную дверь и закончил её фразу:

– Особенно если знаешь, что борешься только за своё счастье. – Антон переступил черту не возврата и тихо напоследок произнёс: – Прощай.

Дверь, плавно за ним закрываясь, медленно встала на своё место, на прощание громко щёлкнув замком.

Вот и всё. Захлопнувшаяся дверь отрезала его от прошлой жизни, ничего не предлагая взамен. Антон на некоторое время растерялся, не зная и не понимая, что же ему делать дальше. Когда жили вместе, то всё было просто и понятно, и казалось, что жизнь была расписана по минутам. Теперь оказалось, что у его жизни нет времени. Некуда особо спешить, и незачем строить какие-то семейные планы, типа – как провести отпуск или сделать ремонт в прихожей. Не нужно заходить в магазин со списком необходимых продуктов, зная теперь, что необходимых продуктов не бывает, а бывают те, которые покупаешь как корм. Спускаясь по лестнице вниз, Антон на данный момент понял только одно, что сейчас никак нельзя оставаться одному. В его теле и сознании начал поселяться хаос. Если дать ему свободу, то он разрушит тебя мгновенно. Это Антон знал наверняка. Домой к родителям идти не хотелось. Там предстояла долгая беседа с оханьем и аханьем, а этого он не любил больше всего. Друзей, таких, с кем бы он мог поделиться своими возникшими проблемами, как оказалось, у него нет. Выйдя из подъезда, он на какое-то время остановился, и опустил чемодан прямо на асфальт. Это была первая проблема его теперь уже холостой жизни. Несколько раз глубоко вдохнув вечерний морозный воздух, Антон, подхватив за ободранную ручку своего вечного спутника, направился вдоль широкой и ярко освещённой улицы к станции метро. Отполированный ботинками прохожих до блеска снег, под его ногами порой превращался в каток, и приходилось удерживать равновесие, прикладывая некоторые усилия, чтобы не поскользнуться и не упасть, ставя себя, таким образом, в неловкое положение. Такое перемещение не только несколько отвлекло его от тоскливых мыслей, но и помогло найти единственно правильное решение в создавшейся ситуации. Станция метро «Комсомольская» уже светилась впереди огромной буквой «М», но Антон остановился и бросил взгляд на многоэтажный жилой дом слева от него. «Как мне раньше это в голову не пришло?» – подумал он и заскользил взглядом по ряду окон четвёртого этажа. Окна квартиры профессора Чудова приветливо светились, приглашая в гости. Не думая насколько будет уместен такой поздний визит, Антон бодро зашагал к подъезду дома. Оправдывая себя тем, что Алексей Валерьевич в любое время рад был видеть его у себя, и им всегда было о чём поговорить, он уверенно открыл тяжёлую входную дверь подъезда. Уже несколько лет профессор являлся наставником и руководителем его научных работ, публикаций и новых разработок. Обсуждая те или иные темы, они порой засиживались у него дома до утра, а потом удовлетворённые ночными посиделками, садились пить крепкий чай или сразу укладывались спать, что бы несколько часов вздремнуть перед предстоящей работой. Антон, как правило, укладывался тут же в его кабинете на старенький кожаный диван, а сам профессор уходил в свою комнату. Утром их будил не будильник своим писком, а жена Алексея Валерьевича – Вера Ивановна. Со словами: «Опять всю ночь сидели за своими закорючками? Белого дня им не хватает! Вставайте полуночники – на работу проспите!», она открывала двери во все комнаты и начинала греметь посудой на кухне, готовя им завтрак. Появляясь на кухне всегда раньше профессора, Антон слышал всегда одно и то же «Антон, тебя когда нибудь Ирина выставит за порог, если дома ночевать не будешь.» Как в воду глядела. Хотя, что тут глядеть – всё к тому и шло. Профессор, слышавший её пророчества, всегда говорил, что места у них в доме всем хватит и без крыши над головой Антон не останется. Потом, уже за завтраком вспоминал, как он много лет назад пропадал в институте и в командировках, работая над своими монограммами, а она его всегда ждала и встречала, будто они расставались несколько часов назад. Вера Ивановна улыбалась в ответ и отвечала, что нечего равнять их и современную молодёжь. Молодым нужно всего много и сразу. Спешат жить и всё хотят успеть. А мы тогда никуда не торопились и всё успевали: радоваться и огорчаться, детей растить и по делам ездить, браниться и прощать друг друга. Мы не спешили за временем – это время спешило за нами. Антону всегда нравилось слушать умудрённых жизненным опытом пожилых людей и радоваться их тихому семейному счастью.

На трель звонка дверь открылась почти сразу. На пороге стояла Вера Ивановна и удивлённым взглядом рассматривала Антона с чемоданом в руке.

– Антон? Ты куда это собрался?

– Да вот…

Не дослушав до конца, Вера Ивановна шире распахнула дверь, пропуская его в квартиру.

– А Алексея Валерьевича ещё нет. Он на передаче у Даргона. Вот жду, скоро объявится. Да ты проходи, проходи. Вместе дождёмся. – Её взгляд опять задержался на жёлтом чемодане. – Так куда ты говоришь…?

Антон вошёл в прихожую и поставил тяжёлый чемодан на пол под вешалку.

– Пока не знаю, Вера Ивановна. Сначала вот зашёл к вам, а там видно будет.

Пожилая женщина всплеснула руками, догадываясь, в чём тут дело.

– Не уж-то из дому ушёл? Или с Ириной чего не поделили?

Антон снял с себя пуховик и стащил мокрые от снега ботинки.

– Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Мы с Ириной разные люди. Наши эго, так и не соприкоснувшись, разбежались в разные стороны.

– Это не эго разбежались, это всё ваша спешка. Как котята слепые тёрлись обо что непопадя, а когда глазки прорезались, то увидели, обо что тёрлись. Пойдём чаю налью. – Вера Ивановна пошла на кухню, из которой пахло чем-то вкусненьким. – Может ты голодный?

– Есть немного.

– Тогда подождём Алексея Валерьевича и все вместе поужинаем. Хотя какой уж тут ужин? Время уже двенадцатый час – скорее это будет ранний завтрак.

Чаю, она всё-таки налила в большую кружку и поставила перед Антоном на стол.

– Пока погрей внутренности, а то озяб, наверное.

Антон накрыл дымящуюся чашку ладонями, и почувствовал обжигающее тепло от глиняных стенок.

– Так профессор на передаче у Даргона? «Даргонкихот», если не ошибаюсь? Интересно, а с какой темой?

– А какая у него тема? Всё одна. Пытается доказать всему миру какой древний у нас язык. – Она махнула рукой в сторону и накрыла крышкой сковороду с разогретыми котлетами. – Кому это теперь нужно? Стоило ли всю жизнь положить на то, что бы тебя потом считали чудоковатым профессором?

Антон поперхнулся горячим чаем и откашлявшись, возразил:

– Вера Ивановна, вы ему как мать родная, а не жена. Всё время уберечь от чего-то хотите. Нельзя же человека уберечь от его убеждений и знаний. То, что Алексей Валерьевич сделал для русского языка невозможно переоценить. Как узнать наше прошлое, если не знать основ – того, с чего всё начиналось? А начиналось всё со слова.

– Вот и ты туда же – блаженные.

– Блажен тот, кто верует.

В этот момент со стороны прихожей раздался щелчок открываемого замка.

– Ну, вот и профессор наш объявился.

Вера Ивановна, вытирая руки фартуком, поспешила в прихожую, из которой уже доносился возмущённый голос Алексея Валерьевича:

– Нет, ты Вера только подумай! Меня взялся поучать, как воспитывать у русских чувство патриотизма ортодоксальный еврей, который является к тому же гражданином США!

Таким профессора Антон ещё не видел. Его короткая седая бородка, как бы поддерживая негодование своего хозяина, стояла торчком, а всегда спокойные и улыбчивые глаза метали молнии. Вдобавок ко всему, бешеная жестикуляция и резкие движения, говорили, что профессор находится на грани нервного срыва. Когда он появился на кухне и увидел Антона, то его эмоциональный взрыв несколько поутих.

– Здравствуй Антон. Хорошо, что зашёл – есть что обсудить. – Его руки тут же взлетели вверх. – Ты, наверное, смотрел по телевизору это избиение младенцев? Какой стыд и срам! Я не понимаю, какое им всем евреям дело до нашей культуры и языка? – профессора было невозможно остановить – Нет, как вам всем это нравится? Даргон считает, что показывая славное прошлое нашей Родины, гораздо большую её древность, чем мы обычно думаем – мы создаём тем самым ложные идеалы, ложной гордости за свою Родину! Вот именно это заставляет нас русских не учиться у других, а полагать, что мы и так всё можем, поскольку у нас есть славное прошлое. И, якобы, отсюда-то и вырастает национализм и фашизм. Во, как!

Антон улыбнулся и почесал затылок.

– Нечего сказать Алексей Валерьевич. Если такое происходит, значит это кому-то нужно.

– Вот! Зришь в самый корень! Это при том, что передачу смотрели миллионы людей!

– Хватит молнии метать. – Вера Ивановна поставила тарелки с дымящимися котлетами на стол. – Давайте ужинать.

Профессор опустил свои руки, потянул носом ароматный запах и улыбнулся.

– А ну их всех к лешему. У меня после таких баталий возникает чувство, что я не ел дня три.

На минуту в доме повисла тишина, нарушаемая звяканьем вилок и ножей о керамику. Едва прожевав, профессор опять пустился в обсуждение передачи, но уже окончательно успокоившись без излишней эксцентричности:

– Нет, ну с каких это пор поиск исторической истины стал считаться антипатриотичным и развращающим дух молодёжи? – Проглотив кусок, и тут же отрезав от котлеты ещё один, он продолжил, не унимаясь: – Представляете? Мне уже после передачи позвонил Саша Быстряков и рассказал много интересного про этого Даргона. Так вот. В своё время, будучи призывником, этот Даргон скрывался от работников военкомата, где бы вы думали? В психиатрической лечебнице имени Кащенко с диагнозом «психопатия со склонностью к сутяжничеству». А в конце восьмидесятых эмигрировал с дочкой и женой в США, где устанавливал кондиционеры, готовил и доставлял пиццу. Вот, видимо, дирекция центрального канала и считает, что только такому человеку, как Даргон и следует доверять воспитание нашего нынешнего общества.

Когда перешли к чаю, Вера Ивановна неожиданно сказала:

– Наш Антон от Ирины ушёл.

Алексей Валерьевич опустил поднятую чашку на стол и внимательно осмотрел Антона, как осматривает доктор пациента.

– Ты это серьёзно?

Антон тут же принял вызов.

– Собственно к тому всё и шло.

– Что всё?

– Не понимаем мы друг друга. Она своей жизнью живёт, а я своей.