Глава 1
Курьеры и спортсмены

^[1]

Когда поздним вечером я вышел из леса, уставший, голодный, злой, ненавидящий весь мир – и себя самого в придачу, то наткнулся прямо на абори.

Туземец сидел на бетонной плите, косо выпиравшей из земли. Эта часть космопорта была давным-давно заброшена, уложенные некогда с таким старанием плиты раскрошились, и трава-конусовка выпихивала их одну за другой. За моей спиной бетон уже превратился в гнилое крошево, даже не напоминавшее продукт человеческих рук. Впереди, ближе к городку, плиты еще держались. Вначале шли волнами – чужая земля неумолимо отвергала их, потом обретали былую прочность.

Абори посмотрел на меня, выпуклые глаза запульсировали, настраивая фокус. Подтянул длинные тонкие ноги, будто опасался, что я сдерну его с плиты.

– Мир и любовь, – буркнул я, обходя плиту с нахохлившимся абори. Это был старый туземец, бурый цвет ложнокожи выдавал преклонный возраст. Такие старожилы частенько разражаются приступами кашля, а мне совсем не улыбалось оттирать едкую слизь с комбинезона.

– Мир и любовь, – нечленораздельно повторил абори. Я остановился. Туземцы могли лишь копировать речь, но сам факт ответа говорил о желании общаться.

– Хорошо, дружок, я слушаю, – остановившись на безопасном расстоянии, произнес я. Абори сморщил сплюснутый нос и прогнусавил:

– Хорошо… дружок…

Я ждал. К существу, которое говорит носом – просто из желания привлечь твое внимание, стоит быть снисходительным.

Абори отцепил одну руку от плиты, пропихнул ее в складки ложнокожи. Я терпеливо ждал, пока туземец ковырялся в своих внутренностях. Может быть, у него печенка зачесалась…

Абори издал хлюпающий звук и вытащил наружу крошечный оранжевый шарик. Протянул его ко мне, перекатывая на ладони.

Жемчужина была хороша!

Нет, не «Рассвет Империи», не «Плазменный цветок». Но полноценная жемчужина первой категории, а это – лет пять безбедного существования для меня.

Или билет на Терру.

Я шагнул к абори – и тот мгновенно спрятал жемчужину в свое тело.

– Вода? – тупо спросил я.

– Вода, – согласился абори.

Им, коренным обитателям планеты, ничего не надо от нас. Совсем ничего. Оружие, техника, одежда, пища – ничего не стоят в их глазах.

Только вода. Совсем немного чистой воды – около литра. Эта цена устраивает всех, и литровую фляжку на поясе носят даже маленькие дети. Все знают, как поступить, если абори протянет тебе жемчужину.

Я отстегнул флягу и показал абори. Фляга была легкой, очень легкой.

– Я заблудился, – сказал я. – Понимаешь? В песках заблудился. У меня нет воды.

Абори вздохнул и сполз с плиты.

– Подожди! – крикнул я. – Ну подожди, подожди же ты! Я принесу! Час подожди! Полчаса!

Я вдруг подумал, что за полчаса успею добежать до ближайшего поста охраны. А там – наполнить флягу, взять флаер – ребята разрешат, и за пару минут вернуться сюда.

Абори уходил.

– Скотина! – крикнул я вслед.

Как всегда, почувствовав угрозу – пусть даже слабую, абори остановился. Посмотрел на меня – и голову вдруг продуло насквозь ледяным ветром. В пустом черепе задребезжал ссохшийся шарик мозгов.

Угроза была устрашающе достоверной. И главное – вполне обоснованной. Высушить мои мозги для абори – секундное дело.

Впрочем, он понимал, что от ругани до выстрелов в спину – дистанция огромная. Развернулся и вновь зашагал к лесу. Я стоял, только теперь осознав, что сжимаю голову руками – то ли в бесплодной попытке прикрыться от иллюзии, то ли пытаясь подогнать череп под новые размеры мозгов.

Как он меня… паршивец…

Абори уходил. Я откупорил флягу и медленно вылил на землю остатки воды. Слишком мало, чтобы заинтересовать туземца. И самое смешное – она ничего не стоит. Воды на планете много, две артезианские скважины обеспечивают городок полностью. Есть и реки, и озера, и болота.

Просто иногда абори считают разумным сменять на литр воды выращенную в собственном теле оранжевую жемчужину.

Они хорошо устроились, абори. Никто не станет ссориться с существом, владеющим телепатией и способным излучать микроволны. Тем более что отобрать спрятанную жемчужину невозможно – в трупе она растворится в доли секунды. Тем более что другие абори все равно выследят убийцу – и поджарят живьем. А если он покинет планету – убьют самого близкого ему человека. Как они выбирают самого близкого человека – неизвестно. Но они не ошибаются. Так поступили с сыном Дина Рассела, человека, отобравшего у абори «Плазменный цветок». Никто не знает, почему он убил туземца, вместо того чтобы отдать флягу, – вода у него была. Но он отплатил за жемчужину выстрелом, удрал с планеты – а к вечеру того же дня абори пришли в городок. Полосу заграждений они прожгли – с тех пор высоковольтный забор не восстанавливают. Вошли в город – никто не рискнул преградить им дорогу. Все думали, что они схватят жену Рассела – а туземцы взяли его сына. Только священник пытался что-то сделать. Бегал со своим крестом, кричал. А туземцы повторяли: «Одумайтесь… невинный… гнев Божий…» и тащили парня на площадь.

Там его и сожгли. Вмиг, без лишней жестокости. Был человек, стала высушенная изнутри оболочка.

Несколько человек схватились за оружие, но вовремя почувствовали, что абори готовы повторить фокус и с ними.

А потом два десятка абори направились к людям – и протянули оранжевые жемчужины. Нет, не в качестве компенсации. Они предлагали обмен. Напоминали, как он должен проходить.

И рядом с мумией семнадцатилетнего парня, имевшего несчастье быть сыном Рассела, люди молча отстегивали фляги и отдавали их абори…

…Я смотрел на последние капли воды, срывающиеся с горлышка. Потом бросил флягу и ударил каблуком. Пластик смялся, но выдержал. Я топтал флягу, пока не отбил пятки.

Пластик оказался прочнее, чем я.

Уже совсем стемнело, багровое солнце скрылось за горизонтом, проступили звезды. Я подошел к посту – круглому, вросшему в бетон куполу, утыканному маленькими башенками боевых систем. По уставу купол должно прикрывать силовое поле, все входы-выходы – наглухо задраены, а меня, прущего напрямик по взлетному полю, уже три раза предупредили бы и раз пять сожгли.

Хорошо, что мы живем не по уставу. Хорошо, что у нас такая мирная и спокойная планета.

Ведь даже абори никогда не причинят вреда человеку – кроме как в порядке самообороны. Они не злые. Просто совсем-совсем чужие…

У открытой двери купола, подложив под задницу зачехленный ракетник «Сальери», похожий размерами и формой на школьный ранец, сидел Денис Огарин. У меня даже настроение улучшилось – чуть-чуть. Денис помахал мне рукой, потом демонстративно уставился на флягу. Точнее – на то место, где она должна была висеть.

– Тебя можно поздравить, парень?

Денис всего на пять лет старше меня. А в свои двадцать я с удивлением понял, что обращение «молодой человек» или «парень» – уже не совсем ко мне. Но Денису позволительно называть меня парнем, юношей, мальчиком, дитем – кем угодно. Десять лет назад он вышел из стен кадетского корпуса на Терре. И с тех пор в космопехоте. Уже старший лейтенант. Повидал почти всю Империю, да и за пределами бывал.

– Надо мной можно смеяться, – хмуро сказал я. Присел рядом – на ранце-ракетомете места не хватило, да и не улыбалось мне сидеть на субатомных зарядах, это только космопехам банк спермы оплачивает государство. В двух словах рассказал о произошедшем.

– Смеяться не буду, – сказал Денис. Порылся в кармане, достал трубку и табачок. – Смеяться стоит над теми, кто еще не безнадежен. Чтобы поняли. А ты – безнадежен.

Я молчал.

– Лешка, я тебе рассказывал о законах удачи?

– Рассказывал. Сто раз.

– Так вот, мой юный друг. – Денис методично утрамбовывал табак, даже не глядя на меня и не обратив никакого внимания на ответ. – Главный из этих законов – ты должен быть готов к удаче. В любой момент. Если даже сидишь на стульчаке, то это не отменяет необходимости вскочить и со спущенными штанами побежать за ней вслед.

– Денис…

– Что? Ты не выглядишь таким уж изможденным. Ты ушел из поселка вчера утром. Без воды можно спокойно просуществовать трое суток. Какого дьявола ты раскупорил обменную флягу?

– Хотелось пить.

– Тогда не жалуйся. Ты утолил жажду, и тебе стало хорошо. Правда, ты упустил свой единственный шанс выбраться из этой дыры. Но всегда приходится чем-то жертвовать.

Он был прав, во всем прав, и на снисхождение рассчитывать не приходилось.

– Не говори никому, – попросил я.

– Хорошо. Только ведь ты сам всем расскажешь. Не выдержишь. Напьешься этим вечером и будешь плакаться приятелям. Добавишь к своим прозвищам еще одно, новенькое.

Я молчал.

– Алексей, я тебя знаю пять лет. – Денис обнял меня за плечи. – И ты знаешь, что характерно? При первом взгляде ты кажешься человеком чрезвычайно способным и удачливым. Даже зависть берет, хорошая такая… добрая. Сильный, умный, талантливый юноша. Самородок с фронтира. Это ведь правда, что в десять лет тебе предложили поступить в художественное училище на Терре? На государственный кошт?

– Да.

– Ты расплакался, отказался улетать, еще пару лет лепил свои статуэтки, потом забросил.

– Это не мое, Денис! Ну какой я художник, какой скульптор? Повезло случайно, победил на этой дурацкой выставке, и что?

– Дурачок. Да пусть это трижды не твое! У тебя был шанс выбраться отсюда. И куда – на Терру! Понимаешь? Пусть бы тебя отчислили через месяц за лень и бесталанность, все равно государство брало на себя ответственность! Отправлять тебя обратно стало бы дороже, чем воспитать до совершеннолетия в метрополии! И не говори, что ты этого не понимал! Даже в детстве!

– Понимал.

– Вот так. Потом – тебе было уже восемнадцать, верно? Когда здесь вербовали в космопехоту? Прошел бы по всем статьям, поверь мне.

– Я хотел!

– Хотел. И сломал руку перед самой медкомиссией.

– Это не моя вина.

Денис попыхтел трубкой, глядя на разгорающиеся огни городка. Самые яркие были в здании клуба. Прав он, сейчас я туда и отправлюсь, напьюсь и всем расскажу о своем позоре…

– Я и не утверждаю. Просто есть те, кто ловит удачу за хвост. А есть те, к кому она приходит – а ее не замечают. Ты из их числа. Уж извини.

– Это просто невезение.

– Да! Да, Алексей! Просто невезение. И оно тебя любит. Ты посмотри на себя… двадцать лет прожил в дыре, на планете, где и пяти тысяч населения не наберется. Занимаешься черт знает чем! Бродишь по лесам в надежде, что кто-то из аборигенов подарит тебе кусочек своих фекалий…

– Жемчуг – не фекалии!

– Допустим. Хоть почечные камни. Какая разница? И уж если начистоту… никакой ценности в нем нет. Украшение, случайно вошедшее в моду. Вот пройдет окончательно спрос на жемчуг – и на вашей планете поставят жирный крест. А знаешь, как это может случиться? Напишет модный репортер статью о том, что оранжевый жемчуг добывают из кишок уродливых туземцев, а цена ему – литр воды. И все! Богатые бабки поскидывают с себя жемчуга. Он ничего не будет стоить.

– Денис…

– Леша, я пять лет здесь торчу. Мы, может, и не друзья уже, но ведь хорошими приятелями остались? – Денис ухмыльнулся. – Позволено ли мне будет сказать тебе правду? Ты ухитряешься из самой выигрышной ситуации выйти с наибольшими потерями.

Я вскочил. Денис пожал плечами.

– Чего ты добиваешься? – спросил я. – А?

– Мне подписали рапорт, – спокойно ответил Денис. – Пора лепить капитанские звездочки на погоны. Послезавтра я улетаю.

– Куда? – тупо спросил я, будто это было важным.

– На переподготовку. За пять лет я отстал серьезно… но попробую наверстать. А потом в регулярные части. – Денис искоса глянул на меня. – Видимо, на границе растет напряженность. Так что… тебе не с кем будет советоваться и некому плакаться в жилетку.

– Не плакался я тебе и не собираюсь! – крикнул я. – Проваливай! Может, кого получше пришлют!

– Да никого не пришлют, Алексей. Гарнизон опять сокращают.

– Меньше дармоедов, – огрызнулся я. – Прощай.

– Пока, Лешка.

Я шел от поста – почти бежал, а свежеиспеченный капитан Денис Огарин сидел на ракетном ранце, на котором сидеть совсем не рекомендуется, и пыхтел трубкой. Ему осталось провести всего два дня на моей планете, и он был этому рад.

А мне, наверное, предстоит тут прожить всю жизнь. Еще лет сто. Вот только чем они будут отличаться от прожитых двадцати?

* * *

– Может быть пива, Алексей?

– Нет, дядя Гриша. Коньяка.

Трактирщик Григорий и впрямь приходился мне дядей. Правда, троюродным. У нас слишком маленькая колония, почти все друг другу родственники – дальние. Поэтому на родство обращают мало внимания, разве что на прямое, мать – сын, брат – сестра…

Но Григорий Кононов, бывший солдат Империи, списанный по ранению, бывший городничий, ушедший с поста по собственной воле, бывший миллионщик, разбогатевший на «Звезде полуночи», но просадивший почти все состояние за полгода, был мне достаточно близок. Одно время он немного помогал нам – когда отец уже погиб, а мама еще боролась за жизнь. Я не то чтобы его любил, уж слишком часто дядя говорил колкости, но относился с большой симпатией, и это было взаимно.

– И что у тебя стряслось? – Григорий молча налил мне коньяка, причем более дорогого, чем заслуживали мои жалкие кредитки. – Какое горе топим?

Я молча выпил, краем глаза наблюдая за трактиром. Народу пока собралось немного. Кто-то играл в лапту и городки в спортивном зале, кто-то резвился в бассейне – все это можно было наблюдать сквозь две стеклянные стены трактира, выходящие внутрь клуба. Две другие стены были бревенчатыми, как принято в трактирах.

– Предложили жемчужину первой величины, а у тебя воды не нашлось? – предположил дядя Гриша. Я растерянно посмотрел на него. – Что, и впрямь?

Сидевшие рядом стали с любопытством поглядывать на меня. Их ожидания оправдались. Уже через десять минут я, подтверждая прогноз Огарина, рассказал всю историю.

Кононов присвистнул и налил мне полный бокал. Еще более дорогого и качественного коньяка.

– За счет заведения. Все равно ты напьешься, так позволь сделать твое похмелье менее тяжелым. Ничего, Леша, бывает.

Я кивнул. Меня уже сочувственно хлопали по плечам, говорили о том, что всяко бывает, и удача все равно придет. Начали вспоминать истории о том, как, отказавшись от мелкого жемчуга, старатель вскоре купил большой, как абори приходили к одному и тому же человеку день за днем, принося все более крупные жемчуга… Пошел нормальный, успокоительный треп, когда вместе с искренней симпатией (все мы тут свои, и все в общем-то люди добрые) угадывается и доля насмешливого облегчения. Не я! Не я сделал эту глупость – читалось в лицах.

Пил я много, но совершенно не пьянел, видно, с горя. А может, с дорогих коньяков, от которых лишь теплело внутри, но соображение не терялось. Только когда встал с высокого крутящегося стула и ноги стали разъезжаться, я понял, как набрался.

– Эх, отяжелел, Лешка, – подхватывая меня, сказал Ромка Цой, мой ровесник, парень худощавый, но жилистый, под стать корейским предкам. – Пропойца…

Сказал он не со зла. И никто бы не обратил внимания на слово, если бы не мой недавний рассказ…

– Лешка-пропойца, – вздохнул кто-то. Имелось в виду уже не опьянение, а постыдная история с обменной флягой.

И выходя вместе с Ромкой из бара, я понял, что кличка приклеится насмерть. Вместе со «скульптором», «дезертиром», «проводником» и прочими насмешливыми эпитетами, за каждым из которых стоял тот или иной позор.

Капитан Огарин вновь оказался прав. Во всем.

– Ромка, почему я… почему я такой? – заплетающимся языком спросил я.

– Сейчас свежим воздухом подышишь, пройдет, – миролюбиво ответил Ромка.

Мне стало смешно.

– Да не… кореец, ты дурак… я не о том…

Ромка только пыхтел, выволакивая меня из клуба. Городская малышня, резвившаяся в бассейне, хохотала. Шедший навстречу отец Виталий, наш новый священник, недавно принявший сан, неодобрительно нахмурился. Но вежливо промолчал, достал сигаретку с марихуаной и сделал вид, что весь ушел в поиски зажигалки.

Я вдруг подумал, как часто в последнее время люди при встрече со мной отводят глаза.

– Во, сейчас протрезвеешь, – сказал Ромка, сгружая меня на скамейку у входа. Хорошо хоть никого на улице – кто в клубе, кто по домам сидит. Большинство в клубе, конечно… – Ничего, Лешка, не грусти…

– Да не грущу я!

Ромка вздохнул, уселся рядом. Добродушно сказал:

– Это правильно. Грустить нечего. Со всяким бывает. Может, тебе жениться?

– Что? – Я не уловил связи.

– Знаешь, умная жена… – Он замолчал, сообразив, что ляпнул лишнее. Но было поздно.

– Общее мнение? – спросил я. Ромка удивленно глянул на меня – до него дошло, что я трезвее, чем выгляжу.

– Да. Общее. Ты уж не обижайся, но тебе и впрямь пора остепениться.