Часы показывали пять сорок пять. Ядовито зеленый светящийся циферблат резанул по глазам, еще больше сгущая тьму вокруг. – «Еще пятнадцать минут, – подумал Андрей, переворачиваясь на другой бок и натягивая одеяло на голову. – «Еще чуть-чуть…»

Он начал уже проваливаться в сон, как мысль, обжигающая мысль ворвалась в мозг, прогоняя остатки дремоты: «с сегодняшнего дня он уволен. Отныне свобода и можно спать сколько угодно…» Эта последняя мысль, случайно забредшая в голову, уступила место липкому страху, охватившим все его существо. Он даже невольно застонал, обхватив голову руками. Сон как рукой сняло. Андрей рывком сел на кровати, поеживаясь от холода.

Впереди маячила мрачная перспектива, альтернативы которой не было. Имя этому страшному монстру – гибернатор. Андрей, как и любой житель города наслышан был об этом мрачном заведении – туда отправляли всех, кто лишился работы или совершил проступок – вне зависимости от пола, возраста, принадлежности к касте. От рождения и до смерти над каждым висел дамоклов меч путешествия в страну вечных снов. Во всяком случае, так учили еще со школьной скамьи: люди, оказавшиеся в гибернаторе, находятся там до лучших времен. Что это будут за времена, никто не знал.

Ты можешь иметь семь пядей во лбу, но, если тебя на работе заменила машина – ты не только лишаешься заработка, но и самой жизни, потому как ни заплатить за жилье, ни купить еду ты больше не можешь. Даже ограбить не предоставляется возможным, ибо деньги есть только в электронном виде, и все платежи проходят по отпечаткам пальцев. С одной стороны, удобно, с другой – тотальный контроль…

Андрей накинул на плечи одеяло и смотрел в окно. Собственно говоря, это было не окно, а плоский дисплей, на котором можно было установить любое изображение, даже подключить специальную программу и компьютер, в зависимости от настроения хозяина выдаст картинку в унисон душевному состоянию. Вот и сейчас, за окном было темное, почти черное свинцовое небо, а за ним едва улавливался диск солнца.

Да, там, на поверхности жить невозможно. Об этом на протяжении всей жизни, во всяком случае, сколько он себя помнил, постоянно напоминали о произошедшей много лет назад на Земле страшной атомной войне. После нее мало кто выжил, и эти счастливчики сейчас прозябали в городе, спрятанном глубоко под землей. Точнее, их потомки.

С тех пор прошли столетия, но на поверхности до сих пор невозможно находиться – радиация и холод не позволяют жить в этом аду. Для всех любопытных и недоверчивых, сделали специальный выход со шлюзовой камерой. Разумеется, выйти без скафандра невозможно. Но люди, есть люди. Находились и те, кто никому не верил и скидывал защиту. Даже после непродолжительного пребывания на земле, им уже никто не мог помочь. Спустя сутки, а порой и раньше, они умирали в страшных мучениях, и агония их была ужасна…

Выход на поверхность никто не охранял. Любой человек, в любое время дня и ночи мог подняться сюда и совершить непродолжительную прогулку по мертвой планете. Это никак не наказывалось. Наоборот, даже поощрялось. Разрешалось даже пропустить работу, лишь бы человек лично удостоверился, что жизнь вне подземного города невозможна.

Скинув одеяло, Андрей встал и ступая босиком по холодному полу, прошел в ванную. С сухим негромким треском автомат выдал влажные салфетки для умывания. Вытерев лицо, он долго смотрел на свое отражение в зеркале. На него смотрел молодой человек с короткой стрижкой русых волос. На гладких щеках еще сохранился юношеский румянец. Серые глаза, неплотно сжатые губы, тонкий нос – ничем не выделяющийся, средний среди средних человек толпы. И только широкие плечи, и рельефно выделяющиеся бицепсы, мощный торс говорили о силе и молодости.

Андрей, накинув халат, прошел в кухню. Усевшись за стол, он приложил большой палец к считывателю. Красный огонек сменился зеленым.

–«Еще не все потеряно», – подбадривал он себя, выбирая на экране завтрак. Впрочем, выбор был не велик, если не сказать, его не было совсем. Можно от чего – то отказаться, но заменить одно блюдо другим невозможно, за отсутствием чего- либо другого.

Стандартный завтрак: стакан чая, каша на воде, очень густая и достаточно сытная, кусок хлеба, да тонкий ломтик чего-то мясного – насколько Андрей знал, животных в его городе не было, мясо производилось исключительно путем синтеза. На вкус оно было суховато и плохо жевалось, поэтому он сэкономил на нем немного денег. Это позволяло ему прожить какое-то время безработным – вечный сон полагался должникам. Кухонный автомат не выдаст тебе и стакан воды, если за него не уплачено.

Вода… Самый дорогой продукт в городе. Каждому положено не более двух литров в сутки. Не больше, и за этим строго следили. Украсть ее было невозможно. Но, даже, если ты и сможешь совершить такой грех, в силу особых обстоятельств или причины, за этим незамедлительно последует наказание. Наказание жесткое, даже можно сказать жестокое и неотвратимое наказание… Однажды Андрей столкнулся с подобным случаем. Его напарник умудрился из оросительной системы оранжереи, где произрастали овощи и фрукты для всего города, незаметно, как ему казалось, слить несколько литров воды в канистру. В этой теплице они работали техниками и следили за работоспособностью соответствующих приборов и систем. Напарнику казалось, что все прошло гладко и незаметно. Потребление воды для растений было огромным. Два – три литра, да кто заметит разницу?

Разницу заметили. Всевидящие камеры зафиксировали преступление, а чуткие приборы, которые, к слову сказать, они с напарником и обслуживали, совершенствовали, проверяли на точность измерений, именно эти приборы и определили с точностью до миллилитра, ущерб, нанесенный одним из техников. Преступник был незамедлительно изобличен и отправлен в карцер с предупреждением, что повтор данного деяния будет уже грозить ему знакомством с гибернатором. А Андрюше устроили длинную и нудную лекцию о том, что нельзя принимать жидкости больше, чем положено – говорили, это вредно для здоровья, что это опасно для всего общества. Сегодня ты украл стакан воды, а завтра, быть может, пойдешь на убийство. И самое главное во всей этой истории, то, что они с напарником сами проверяли и тестировали злосчастные приборы, не задумываясь, что они могут быть подключены к глобальной электронной системе. Смех и грех, собственное детище выдало тебя с головой…

И, вот, эти самые аппараты, усовершенствованные Андреем Севастьяновым, стали теперь его убийцей, лишив работы, а значит и самой жизни.

Уже в силу привычки, он отказался от хлеба и мяса – так может еще пару дней выторгует у судьбы – на сытость они не сильно влияют, а там, глядишь, и работенка найдется, и страшная тень гибернатора отодвинется на неопределенное время.

–Но это в будущем. А сейчас… Господи, как хочется отогнать страшные мысли. Ведь я еще молод и хочется жить, просто жить, не смотря на черно-серое мрачное и беспросветное небо. Несмотря на то, что с самого рождения не видеть солнца, и даже толком не знать, как оно выглядит. Быть запертом в огромном, но не бесконечном городе, где стальные тротуары, блеклые фонари, горящие только в часы, когда люди идут на работу или возвращаются. Жизнь беспросветная и серая, как краска на стенах. Тем не менее, это все же жизнь, как ни крути, и другой никогда не будет. И терять ее, ой, как не хочется…

Неожиданно обрушившееся свобода на голову, терзала и мучила его. С одной стороны, делай что хочешь, а с другой, заняться особо и нечем. Даже простую прогулку совершить невозможно, как невозможно широкий и длинный коридор назвать улицей. И в тоже время, этот коридор по-другому и не называется. Во всяком случае, Андрей хорошо знал из книг, что улица – это нечто большее, даже можно сказать, огромное, среди гигантских домов. И главное – улица находится вне помещений, а не внутри него. Но в его городе все по-другому. Да и город ли это? По всей вероятности, это гигантская труба, согнутая в кольцо, диаметром никак не меньше трех километров и похороненная в земле на большой глубине. Не одно поколение выросло тут, худо ли, бедно ли прожили они свою жизнь и тихо скончались в скромных жилищах от старости, так ни разу и, не увидев солнечного света.

Но так было не всегда. Когда-то человечество действительно было свободным, и люди могли себе позволить путешествовать не только между улицами – уже только это невозможно вообразить – между городами, а это вообще не укладывается в голове – между странами. Что такое страна, у Андрея было смутное представление. Перечитав много книг, он так и не смог уяснить окончательно, что такое государство. Даже в самых смелых фантазиях, он с трудом представлял себе, несколько пересекающихся улиц, а уж многоэтажные дома не как не хотели будоражить его ум.

Страх и полная свобода лихорадочно заставляли его придумать себе занятие, хотя бы на сегодняшний день. Время шло, а выхода из создавшейся ситуации он не видел. Без аппетита, доев завтрак, Севастьянов бросил грязную посуду в автомат, и переместился в гостиную. Жилье у него было более чем скромное, полагающееся холостяку в этом городе: небольшая гостиная с креслом, журнальным столиком и встроенном в стену шкафом. Большой плоский телевизор являлся единственным украшением стен, по которому по вечерам можно было увидеть видео лекции, а иногда и новости. Так же телевидение являлось оповещением при чрезвычайных ситуациях. Еще было несколько книг – прочитанных до дыр нескончаемое число раз. Кроме гостиной, имелась крохотная спальня, куда еле влезала кровать, да кухня с ванной, сплошь автоматизированной, услугами которой можно воспользоваться, если у тебя на счету есть средства… Зато не надо думать о приготовлении блюд: приложил палец к считывателю, выбрал из предоставленного меню и, пожалуйста, как по мановению волшебной палочки на столе появляется все заказанное…

Прошло, наверное, часа два, с того момента, как он проснулся, но решение чем заняться все не шло. Упоение свободой и страх гибернатора, настолько переплелись в его голове, что он даже перестал на какое-то время понимать, что с ним происходит. Он сидел в кресле, и, одновременно куда-то пытался идти, но это были только мысли, действий в реальности не происходило.

Мозг штука интересная. Ничего в голову не лезет, а задумываться приходится в такие исключительные моменты, которых ты и предвидеть не мог. Сидишь вот так вот себе и не знаешь, что делать дальше, а драгоценное время уходит, уходит как песок сквозь пальцы – и от этого ты еще больше начинаешь злиться. На самого себя, на несовершенный мир, на все то, что в данный момент не виновато. И от осознания этой нехитрой истины, злишься еще больше. Замкнутый круг, и вырваться из него, ой, как нелегко, если не сказать невозможно…

Неизвестно. сколько бы он так просидел, если простая до гениальности мысль не пришла ему в голову. Как он читал в книжках, герои время от времени выходили из дому на прогулку. Вот и ему надо пойти погулять, но не по улице его города, а по поверхности планеты. Андрей хорошо помнил из печатных историй, что действующие лица, перед выходом одевали, так называемую, верхнею одежду. Представление об этом у Севастьянова было смутным, поэтому он с легкостью предположил, что скафандр сойдет за уличное одеяние.

Принятое решение взбодрило его. Даже страх будущего немного отступил, и показался не таким острым и актуальным, чем несколько минут назад. Что, в конце концов, он теряет? Он может погибнуть, если что-то случится с защитой скафандра. Но встреча со смертью произойдет, так или иначе, сегодня или неделю спустя. В первом случае у него хотя бы будет шанс во очно увидеть, во что превратили планету предки. До этого он совершал подобные вылазки, но как правило, Андрей успевал только сунуть нос, как страх неведомого отправлял его назад. Потом он пытался вспомнить, что видел, но вспоминать было нечего. Та картинка, что висела у него вместо окна, мало чем отличалась от пережитых ощущений на поверхности планеты. Быть может, мир таков и был, но Андрей до конца не был уверен. Что ж, теперь есть возможность спокойно, и не торопясь изучить безжизненную планету, ее крошечный кусочек.

Переодевшись в спортивный костюм, Андрей распахнул двери жилища и оказался на улице подземного города. То, что называлось "улицей" представляла собой огромный туннель, уходящий вдаль. С двух сторон шли серые, безликие стальные перегородки с бесчисленным количеством дверей. На каждой двери висели светящиеся таблички, указывающие, куда вы попадете, производственное помещение, кабинет администратора, или жилую комнату.

Андрей знал, что некоторые помещения даже очень огромные, и явно не вписываются в теорию кольцеобразной трубы. Он догадывался, что его город должен быть соединен с еще, возможно даже не одним городом… Все знали, но реальных подтверждений никто не видел, что люди разделены на несколько каст, и все они сосуществуют в разных местах. Севастьянов относился к касте техников. Все жители его города ремонтировали и совершенствовали технику для всех мыслимых и немыслимых нужд. А была еще одна каста инженеров, а над ними каста государственных деятелей. Вживую, никто их никогда не видел, лишь изредка появлялись они на экранах телевизора, еще больше напуская тумана о своем существовании. И они ведь где-то жили. Никто не знал, где именно, а попытки что-либо разузнать, успеха не имели.

Не смотря на всю таинственность вышестоящих каст, закон в городе поддерживался жестко, если не сказать жестоко. Ни одна каста не могла попасть на территорию другой. Никто даже не знал, где находится помещения, соединяющие один город с другим.

Об общении не могло быть и речи. Школы, скорее всего у каждой касты свои. Чему учили в остальных не то, что не знали, но даже не догадывались ни дети, ни их родители.

Суровые законы поддерживались беспрекословным исполнением и очень жестким наказанием за малейший проступок. Это вбивалось в людей с молоком матери и до самой гробовой доски. Быть может по этой, а может и по какой другой причине все жители города безукоризненно исполняли Закон – именно так, с большой буквы. Конечно, были и исключения, но настолько редкие, что о них и упоминать не стоит. Все эти бунтари лежали сейчас в гибернаторе, и время проносилось над нетленными их телами.