От автора

Когда в 1995 году я раскрыл подаренную мне книгу, я не подозревал, какое влияние на мое мировоззрение окажут всего два абзаца из более чем 800 страниц энциклопедического изложения эзотерических знаний, собранных М.П.Холлом.

Глава о Пифагорейцах содержала лишь обрывки знания, скрытого в веках. Последующие двадцать лет я жадно искал и собирал по крупицам отрывки, упоминания скрытые и зашифрованные.

Я благодарен судьбе за предоставленный мне шанс зафиксировать идеи. За оказавшихся рядом со мной Олега Тюленева и Татьяну Грачеву, проделавших большую работу вместе со мной.

Я благодарен моим первым рецензентам: Александру Солнцеву, Игорю Шулинскому и Марии Дашевский, поддержавших меня в моем желании всё-таки издать этот роман.

Я благодарен Анне Лебедевой за терпение и предоставленную возможность заниматься работой над книгой. Я благодарен Марии Гаспарян, поддерживающей меня во всём с момента нашего знакомства и по сей день.

Я благодарен моей дочери, подвигнувший меня своим личным примером и детским бесстрашием начать эту работу.

Я надеюсь, мой читатель простит автору ошибки, присущие новичкам. Я лишь прошу быть внимательным и пытливым. Как в настоящем рыцарском романе, в тексте больше вопросов и вложенных в них предпосылок ответов. Далеко не на всё у автора имеются ответы. И этот роман – послание тем, кто впереди.

Пролог

«Стоит столик на четырех ножках;

Стоит, крепко держится.

Не упадет столик на четырех ножках.

Скорей – упадет человек.

Ведь у человека всего две ноги.

И упасть ему очень легко».

(Долгин Ю.И^[1])

Гибель Гиппаса^[2]

Ветер был попутный, и половина гоплитов спокойно ждала своей смены. Бирема, недавно построенная и богато отделанная на деньги торговца Суцепия, лихо резала волны Эгейского моря. Отряд возвращался домой. До пристаней Коринфа осталось не более дня пути. Эллины и наемники не пострадали в этом походе, но и прибыли он не принес. Македонские и спартанские биремы и пентеконторы спокойно прошли мимо, никому не нужна была схватка. Люди мучились бездельем, и от этого нарастала злость друг на друга.

– Где Боги спрятали тебя, Гиппас? – прогремел голос командира похода Карпоса. – Ты нам второй день не рассказываешь, как закончится наш поход, будут ли Боги неба и моря милостивы к нам. Где ты?

– Он снова под палантином, рисует? – сказал кто-то из шести возлежащих на отдыхе гребцов.

– Мне надоел этот астроном, от него никакого толка! Только ест и рисует свои бестолковые квадраты! Кеней, Ператл, со мной, – скомандовал командир.

Двое нехотя поднялись и, чтобы придать себе воинственности, застегнули ремни на железных нагрудниках.

Откинув полотно, натянутое от борта до борта, Карпос указал на крохотного и худого бородача, который сжимал в руках ворох высушенных пальмовых листьев, полностью исчерченных линиями и символами. Глаза маленького человечка радостно сверкали.

– Карпос! Да видят Боги, Карпос! Я нашел! – громко закричал он.

– Что ты мог найти? Гиппас, мы не дали тебе ни папируса, ни угля! Мы прошли за семь лун путь до Мегара, Керамика, Анатолии, а ты ни разу не помог нам! Да, Боги милостивы, но не к тебе, а к нам. Откуда ты взял папирус?

– Выпросил у менял в Анатолии. Смотри, Карпос, теперь все строители могут использовать этот алогос и больше не ошибаться. Мне все говорили, что его нет. Вот он! – Маленький Гиппас практически танцевал от собственного восторга.

Карпос в Керамике взял на борт несколько ученых людей, которые сейчас все вместе подошли к воинам, держащим за локти восторженного астронома. Один из них, самый высокий, обратился к командиру:

– Карпос, разреши нам посмотреть на рисунки этого человека, я вижу, что он принадлежит к нашей, пифагорейской школе, а я сейчас возглавляю группу нашу и мы точно определим, ценны его слова или нет. Меня зовут Ферсит и я тоже из Метапонта, откуда и твой астроном. Там он тоже не имел успеха.

– Смотрите быстрее! – злясь, что не понимает и половины слов, прорычал Карпос.

Ферсит взял листья из рук растерявшегося Гиппаса.

– Посмотри сам, Ферсит, вот эта пентаграмма! Я считал ее десять дней, почти не спал и все сошлось! Я верю, что это так!

Люди Ферсита столпились вокруг него. И загудел разговор. Громкость его все усиливалась. Лица пифагорейцев хмурились. Стали появляться резкие жесты и окрики. Потом Ферсит собрал листья в свои руки и подошел к командиру. Лицо его было хмуро.

– Послушай, Карпос! Этот человек выдает себя за ученого и астронома, я знал его ранее, он действительно был пифагорейцем, точнее, называл себя так. Сейчас мы видим, что он колдун и молится Аиду. Он нарушил святую целостность единой линии чисел. Это недопустимо. Если ты видишь на этих листах папируса звезды, то сможешь ли прочесть то, что он написал?

– Не смогу и не собираюсь! – прогремел уже разъяренный командир эллинов. – Что ты хочешь от меня?

– Выбрось его в море, иначе наведет горе он на тебя, твою команду, и судно погибнет. А я и мои люди сделаем для тебя все расчеты до самого Коринфа, – спокойно ответил глава ученых.

– Да будет так! – принял решение Карпос. – За борт его!

И махнул рукой своим солдатам, которые легко подхватили маленького Гиппаса и потащили к борту. Сам Гиппас с отвращением смотрел только на своих бывших сподвижников и, не издав ни одного звука, гордо подняв голову и сжав губы, смиренно готовился к казни.

Часть первая

Глава 1

Ну почему телефон звонит, когда в руках тяжести? Мне пришлось поставить любимую дорожную сумку на ближайшую скамью и достать дребезжащего помощника. Звонила Джессика. Как знала.

– Привет, Джесс! Я еще в Гоулберне, – слышу, как она улыбается своей особой улыбкой. – Рад тебя слышать!

– Хелло, Путник, не потерял свои драгоценные рюкзаки? Двигайся в аэропорт и приезжай ко мне, я нашла на тебя два заказа. На выбор.

Дышит восторженно, может, действительно что стоящее подвернулось?

– Если такие же, как в Брисбене, то лучше не надо, – пытаюсь сделать обиженный голос. – Хотя я готов сейчас браться за всё подряд.

– Не пытайся вымолить извинения, их не будет, – почти смеется. – Вылетай из Сиднея. Билет на стойке ждет тебя.

И со смешком отключается. Знает, как я не люблю эти ее деловые выкрутасы – билеты, шоферы, лимузины. Сказал пять слов, а устал, как 5000 метров пробежал. Хотя здесь, на южном краю света, всё еще в футах и дюймах считают. Ну, тогда 5000 ярдов.

Просто падаю, а не сажусь на скамейку и снимаю очки; солнце этого жаркого австралийского лета спряталось за деревьями. Поправляю, чтобы не упали, рюкзаки.

Итак, что мы имеем? Я в парке крохотного пригорода Сиднея, сижу на лавке. Меня ждет информация от Джесс. Может, и подкинет мне более привлекательный маршрут археолога, чем тот, что вышел здесь? Поверили мошенникам, потратили времени месяц и много денег, а оказалось, что никаких артефактов нет. Подделка. Качественная, громкая, красиво завернутая в слои почвы, но подделка. Забудем.

«Парк «Виктория» – как неоригинальны местные жители. Компактный и красивый, ухоженный, как поле для гольфа. Справа от меня больница «Гоулберн Бейс», слева – маленькая и наверняка уютная местная тюрьма. Потрясающе! Весь город – отличное место, чтобы прожить жизнь с детьми в домике с красной крышей, почти как в европейских городах, лечиться в местной больнице, быть наказанным за «пьяный руль» и провести десять суток в краснокирпичном заточении. Всё рядом. Почти на одной улице. Но нет у меня ни постоянного дома, ни семьи, ни детей. Постоянны только полеты – разъезды, гостиницы— палатки… Да и в паспорте уже больше консульских вклеек для виз и печатей, чем было страниц при получении. Можно сказать, что паспорт – это самая толстая книга в моем багаже. Никогда я не видел себя ни игроком в петанк, ни добрым бюргером, ни многодетным папашей в одном из Диснейлендов. Хотя вот эти карапузы на лавке напротив мне определенно симпатизировали. Они так жизнерадостно ели фруктовый лед, что глаза невольно искали ларечника с замороженными молочными сладостями.

Позади скамейки – площадка для собак, на которой почти 20 лет назад выгуливала своего черного лабрадора Иванка – мой яркий и короткий студенческий роман. Тогда я увлекся психологией и приехал на курс профессора Энтони Харрисона в Сиднейском Университете из своего Калифорнийского в Беркли. Там-то и села рядом со мной черноволосая славянка из еще целой тогда Югославии. У нее был старенький «жук», на котором мы и поехали сюда, на Файтфулл-стрит, дом 151, где поселились ее родные. Собственно, так я и попал из Брисбена в этот городок. Решил зайти, посмотреть на прошлое. Но прошлое ускользнуло. Нынешние жильцы сказали, что они переехали куда-то на север страны, а Иванка вроде нашла работу где-то в Европе. Только дом тот же, оливкового цвета, с настоящей черепичной крышей. Точно. Вот оно – то, что проходит сквозь года, века и тысячелетия, – черепки! Уж мне-то не знать!

Малыши, сидящие напротив, тоже обратили на меня внимание. Интересно, сколько им? Года по три-четыре? Светленькие, большеглазые, с круглыми сытыми детскими щечками. Хохочут что-то. Половина слов на их детском уникальном языке. У девочки яркие синие глаза, даже с 8 метров виден их цвет. Вот она помахала мне рукой. Я улыбаюсь в ответ и поднимаю руку. Мальчишка тоже повернул ко мне голову и стал неловко слезать с лавки. В профиль мне показалось, что у него необыкновенный нос, остренький, как у птички, немного загнутый вниз. Вот он повернулся ко мне, высоко поднял в моем направлении недоеденную холодную сладость и медленно, вразвалочку, поковылял ко мне. Когда до меня оставалось около метра, он перестал улыбаться, нахмурил свой острый носик и жутковатым, уж точно не детским, шипением, по слогам, четко и тихо проговорил:

– НЕ С-с-с-МЕЙ! НЕ СМЕ-Е-ЕЙ!

Эти слова прозвучали во внезапно наступившей абсолютной тишине. Как будто выключили все звуки вокруг. Ни птиц, ни ветра, ничего. А он медленно развернулся и со звонким смехом побежал обратно. К своей хохочущей подружке. Он влез обратно на скамейку и явно потерял ко мне интерес.

От неожиданности меня словно парализовало. В ушах стоял звон от тишины и от этого голоса. Не могу сказать, что я испугался насмерть, но волна холодного болезненного ужаса вместе с огромными мурашками прошлась по моему телу от кисти левой руки до пальцев правой. Потом через ноги ушла куда-то в землю. «Заземлился», – почему-то пришло в голову. Медленно вернулся обычный шум городского парка.

Все-таки – нет, могу сказать. Он меня напугал. Сильно. Даже смотреть в их сторону расхотелось, хотя детское щебетание продолжалось, как и раньше. Ощущение такое, что ты сам на мгновение стал мороженым. Хорошо, что без палочки обошлось.

«Вот так. Пора собираться. Уже детей стал бояться», – единственные мысли, которые пришли в голову.

Выйдя из этого оцепенения, я накинул оба рюкзака на плечи, схватил сумку и, стараясь не смотреть на звонкую парочку, пошел в сторону Клиффорд-стрит, где всегда было много такси. Весь путь до выхода на оживленную улицу мне казалось, что глаза над остреньким носом постоянно смотрят мне в спину.