Стихотворения, поэма «Круговерть», новеллы (18+)

Монолог

Как ты хмуро смотришь на меня,

Мой бычок, мой маленький Егорка.

Мы с тобою старые друзья.

Так зачем печалишься в сторонке?

Не смотри так хмуро на меня,

Мне известны все твои печали.

Ведь у нас как минимум два дня

Без еды, без сена пролетали.

Трудные настали времена,

Закрома в хозяйстве опустели.

Выход есть, надейся на меня –

Пережить голодные недели.

Ну, пошли. Пошли же, поспешим.

Знаю, за селом в укромном месте

Ждет тебя – другого не ищи –

Позабытый до поры стог сена…

Вот пришли.

Чист и нетронут снег.

Ничего, терпимо, что глубокий.

Если бы ты мог, как человек,

Этот день запомнил бы надолго.

Ешь, дружок. И больше – ни гу-гу!

Не беда, что нету здесь сарая.

Ну, а я на ветреном стогу,

Как хочу,

Как бог даст,

Как смогу,

Про тебя стихи посочиняю.

Март 1953

Чертополох

Под покосившимся забором

Средь кучи хлама и камней

Взрастила матушка-природа

Куст одинокий и огромный,

Весь недоступный для людей.

А я – бродяга вездесущий

По грязи, сорнякам и лужам.

Чертополох, видать, не зря

Отрос мне ровно до макушки –

Стоит, владыка пустыря.

Я в этом детище природы

Люблю здоровый, сильный дух.

Его святую непокорность

Любым капризам непогоды,

Как всё кругом, как все вокруг.

Считают люди и поныне,

Что черт пугается его.

Так что в моей родной пустыне

Чертей увидеть не дано.

Под прогнивающим забором

На территории, где Русь,

Взрастила русская природа

Хороший, интересный куст.

Лето 1953

Волки

По дорогам, звездой освещенным,

По путям, подметенным пургой,

Из соседней деревни крещеный

Человек возвращался домой.

Торопился, не сразу заметил;

Ну, заметил. И что от того? –

Быстроногие черные тени

Настигают, дыша на него.

Кто бы видел, как бился недолго

Многозубый и дикий кагал.

Как всю ночь по путям и дорогам

Демон бури следы заметал…

И в деревне моей конопляной

Вдоль заборов, над дымной избой

От бессонницы слышат селяне

Кого хочешь пугающий вой.

Февраль 1954

Утки

Дождь такой,

Словно в небе нескончаемый аврал,

Словно в тучах море прохудилось.

Бабка чуть не плачет:

– Кто бы уточек домой пригнал.

Пригони, сынок, мне сделай милость.

Отцову шинель волоку на себе.

Все пятки обласканы лужей.

И кажется мне –

В этот день на огромной земле

Прокисшего болота ничего нет хуже.

Но птичье семейство домой не идет.

Сдружились с осокой утята.

Им невдомек, что бабка их ждет,

Как сыновей ждала когда-то.

Осень 1954

* * *

Ты мне вонзило в сердце нож

,

В устах нещадных злое слово.

Но это – ложь.

Все – трижды ложь!

Ты режь кого-нибудь другого.

Но почему был не рожден

Я в век разгульный Чингисхана?

Тогда бы я стальным ножом

В бою открытом был сражен

У ног кровавого кургана.

1964

* * *

В моей деревне – снег и холод,

В моей деревне печи топят.

Над крышей дома – снег и дым.

Дружище мой, ты, словно птица,

Завел жену и стал гнездиться.

А что же делать холостым?

Меня гнетет предубежденье,

В душе тревога леденеет –

Всё так. Но это ли беда?

Давно известно, что непросто

В стране полыни, медоносов

Прожить по правилам Христа.

Мой стих! Опустимся на землю,

Довольно рыскали по небу, –

Пора мне лошадь запрягать.

Скорей ведите Вороного!

Не надо мне коня другого, –

Невесту буду я катать!

И вот несемся на полозьях,

А та от ревности и злости

Косится мимо.

Мы – держись!

Едва выдерживают сани,

И пропитыми голосами

Деревня ахнула… Женись!

Март 1971

Подарок

Красотами мира владел я,

Обилием звезд вековых.

Имел неплохую идею,

Боясь лишь насмешек твоих.

Неслыханным этим богатством

Собрался тебя одарить. –

Как только вечерняя сказка

Настала, промолвил: «Бери».

И ты отнеслась с пониманьем

К дарам, не скривившись губой.

Тем временем звезды над нами,

Похоже, смеялись толпой.

Коснувшись тебя без усилий,

Я вызвал улыбку в ответ.

В зрачках озорных отразился

Галактикой присланный свет.

Тому отраженному свету,

Казалось, не будет конца.

Так мы приближались к моменту

Забавы по воле Творца.

И ты, угоревши дурманом,

Сказала: «Не спать до зари!

Я тоже вручаю подарок».

Добавила тихо: «Бери».

Июнь 1971

Ночное

Старший конюх четок, как подкова:

– Будет вам ночное. Не вопрос.

И сказал Ивану Адюкову:

– А тебе не к спеху. Не дорос.

Закатилось солнце за край неба,

За край света, много сил отдав.

Закатилось. Быстро потемнело

На лугу среди высоких трав.

И, когда от полевого стана

Возвратились, как с войны, отцы,

Лошадино-рабочее стадо

Мы направили вглубь темноты.

Там запахло клевером и прочим;

Запахи ползучи над травой.

Наводил здесь ужас на рабочих,

Пролетая днем, пчелиный рой.

Звезды зазвенели, как подковы.

И у них имеется свой срок.

Только жалко Ваньку Адюкова,

Он в траве уснул бы, как сурок.

А кому-то в эту ночь не спится,

И всю ночь не спится напролет.

В дебрях незнакомая мне птица

И кричит, и плачет, и поет.

Красоту ночей как чудо света,

Чудо без начала, без конца,

Описать – обязанность поэта,

А воспеть – обязанность певца…

Лошади пасутся, кобылицы.

По ночам горят костры.

И вот

Коростель, знакомая мне птица,

Не кричит, не плачет, не поет.

Лето 1971

* * *

Утонули облака и звезды

В мутной луже, в дождевой воде.

Прогуляться переулком сонным,

Чтобы так пройтись по этим звездам –

Больше не получится нигде!

Переулок выведет нас в рощу.

Ты легко одета и попроще,

Как по нраву мне и по теплу.

Бродит воздух там еще весенний,

И зашелестит охапка сена,

Как ты заглядишься в синеву.

Что вчера над нашим сеновалом

Высоко искала мнимым взглядом,

В чем ты так нуждалась в тот момент,

Чтó забыла вмиг ты на мгновенье,

В темноте пока спала деревня –

Было это в небе или нет?

1971

Первая любовь

Огоньками мерцает в былом вечеринка,

Разошлись кто куда и друзья.

Ты меня повела по траве, по тропинкам,

По местам, где растут тополя.

Тишина – как Всевышний задачку решает.

Не слыхать ни небес, ни полей.

Лишь внизу, в глубине, тишине не мешая,

С нами тайно шептался ручей.

Подражая кому-то по древним законам

И услышав горячую где-то мольбу,

Фантастичная ночь рассылала по звездам

Фантастический шепот: «Люблю».

Говорили о чем-то серьезном.

Ты платье

Замарала смолой тополей.

Я тебе услужил, удалив эти пятна

Чуть пониже и выше грудей.

В тот момент роковой баловали нас боги,

Я не мыслил веригу твою.

Только лишь, как те звезды, навечно запомнил

Твой потерянный голос: – Люблю.

Июль 1984

Кража

Гудел ветер. И лето гудело…

Да хоть трижды будь настороже –

Бесполезно. То смутное лето,

Как мятежник, тревожит в душе.

Поневоле всё вспомнишь, – нас двое,

А вокруг – роковая гульба.

Как чужое добро, дорогое,

Из-под носа украли тебя.

Веселились, наверное, бесы.

А мне снились кошмарные сны.

Но молюсь, чтоб суд высший,

небесный,

Не признал твоей женской вины.

Мир волшебен!

Мы встретились снова.

Ты легка на подъем, без забот.

Под помадой губной, тонкослойной,

Виновато кривился твой рот.

Говорила красиво, прекрасно.

Я следил за движеньями губ.

Было холодно. Может, напрасно

Размышлял про себя: «…Украдут».

Декабрь 1984

Родник

Беглец мятежный из темницы,

Дух подземелья. И ты рад,

Что, наконец, на свет пробился.

К своим пробился, как солдат.

И, торжествуя в мире встречном,

Играет вольная вода, –

Того ли ради, чтоб исчезнуть

В речном потоке навсегда!

Июнь 1988

Юбилей

За небом ничего не видно.

Сплошная серость, пелена.

Под ней как раз посередине,

И в тонкой нитке паутины,

Со мною ты, моя жена.

С тобой идем, всё чин по чину.

Нет солнца, и молчит заря.

Какая все ж ты молодчина,

Сегодня наша годовщина,

День – самый лучший октября.

Идем теснясь, что нет проходу.

Что гипермаркет, что базар. –

И там и тут полно народу:

– Посторонись, дружок. Дорогу!

Не видишь разве – юбиляр!

С ума сойти. Но в этой жизни

Есть юбилеи. Каково!

Хотели жить при коммунизме,

Не получилось ничего.

И, повторяясь год от года,

Нам напевают соловьи

Быль о подобии свободы,

Миф о подобии любви…

А на столе в честь юбилея

Кипит старинный самовар.

И, на пирог слоеный вея,

Шипит его волшебный пар.

Октябрь 2006

* * *

Метится в цельную грудь

Бешеный по холодку.

Я подарю что-нибудь

Или кривую клюку.

С яблони дикой упал

Людом обиженный плод.

Скроется мертвый хрусталь

За неживой горизонт.

Скоро увидим поля,

Где и сорняк не растет.

Клятую волю кляня,

Там и живет ветровод.

2008

Воспоминание

Со мною в пустынной квартире

Всю зиму живет мотылек.

Пределы его, сиротины:

Простенок, окно, потолок.

А улица странно грохочет,

Все звуки стремятся в окно.

Я помню твой голос и очи,

Но есть, что забыто давно.

Я помню твой голос невинный,

Копну несурмленых волос.

Березовый город старинный,

Ступеньки истоптанных роз.

И небо в березовых тучах

С особой приметой – луной.

Очей увлажнение жгучих

И волос, окрашенный хной.

И что же с тем городом стало

В пыли ураганной, дыму,

В котором тебя я оставил, –

Неведомо только – кому?

Теперь одинок я, и сирый.

На этой земле – новичок.

Со мною в пустынной квартире

Все годы живет мотылек.

Напрасны пустые угрозы –

Тревожить хмельное бытьё…

Твои родниковые слезы,

Простое как память лицо.

Февраль 2008

Ледоход

Покоя не терпит уже многотонный

Покров ледяной, не приняв теплоту.

Стихия его по законам Ньютона

Ломает на льдины и гонит к мосту.

Там путь преградила движенью теснина.

Мальчишки кричат, веселится толпа.

Таранит опору безумная льдина,

Железо – не в силах, и нету моста.

Поток водяной все сильнее и круче.

Сигнал к разрушению дан.

С обрыва свалилась песчаная куча,

Смешалась с водой и плывет в океан.

Не все безнадежно. И все разрешится,

Спокойные воды суля.

Сегодня рвануло. Сквозь грохоты мнится –

От счастья и горя рыдает земля.

Рыдает о том, что она обновится

Сквозь грохот, крушенье и смерть.

Что здесь угнездятся прилетные птицы,

Чтоб осенью вновь улететь.

Еще далеко до осенних морозов.

Пока обновить бы житье. –

Забыты колхоз, председатель колхоза,

А фермера знаем в лицо.

Неужто такое опять повторится –

Крушенье, разрушенный мост?

А может быть, просто во сне нам приснится

Стихия – кошмар, ледоход?

Апрель 2008