1

У крутого песчаного склона река разливалась небольшим озером, потом, вильнув, уходила в сторону.

Внизу, вдоль самой реки, тянулась тонкая пешеходная дорожка; местами переходила в призрак дорожки, затем появлялась снова. Впрочем, по ней никто не ходил. Автомобильная дорога шла по холмам, через лес. Все интересное было вверху: вид как на открытке, милая компания, идея костра с шашлыками.

Они приехали на двух Москвичах, вишневом и оранжевом. Оранжевый принадлежал Пашке, крутому мальчику с богатырскими плечами и усами а-ля старые цирковые силачи. В правом усе несвоевременный проблеск седины – мементо мори. С Пашкой приехал давний, хотя и не близкий друг Валерий. Бывают вполне дружеские отношения, когда друзья держатся на расстоянии; на расстоянии километров, месяцев между встречами, поверхностных фраз. И все равно, дружба глубока.

Есть слишком много видов дружбы, чтобы объединять их в одном затасканном слове. Пашка жил один, на окраине, любил рыбалку до странности (в детстве было то же самое), знал о рыбалке все и всем делился. Раза два они выезжали вдвоем с Валерием и Валерий не поймал просто ничего, хотя и следовал дружеским советам.

Был еще слабознакомый Гена, взятый по причине наличия второго Москвича. Остальные – трое девочек, наловленных специально к случаю. С девочками повезло: именно тот баланс распутства и скромности, которого не хватает большинству. Большинство соскальзывает с этой грани.

Днем Валерий продемонстрировал свое умение удить рыбу (вышло впервые в жизни), попрыгал в воду с дерева и побоксировал с Пашкой. Последнее – с закономерным исходом.

Школьные друзья, они с третьего класса все делали вместе.

Вместе записались на гобой, вместе бросили, вместе влюбились в пятом в какую-то старшую Нэллю, вместе записались на бокс.

Года через два Валерий бросил бокс и занялся музыкой. Пашка продолжал заниматься и где-то даже выступал, хотя и не выигрывал ничего.

К вечеру все успели накупаться, напрыгаться в воду, нацеловаться невзначай и обменяться данными о себе. Пришло время шашлыков. Хотя разжигать костры было строго запрещено очередным грозным объявлением по радио, полянка над песчаным обрывом была полностью выжжена. Не взяв большого греха на душу, они разложили новый костер. Ветви навалили на высоко спиленный смолистый пенек. Стало тихо с потрескиванием – особенный, насыщенный покой, который бывает только в приречном лесу у костра. Никто толком не умел готовить.

Костер прогорел быстро, шашлыков не получилось. Начинало темнеть. Темнота собиралась пока только в лесу; небо над рекой продолжало сиять.

Через дорогу, метрах в ста, горел еще один костер. Там гуляли четверо или пятеро. Гуляли во всю, что-то праздновали. Орали, дрались и выглядели довольно буйно.

Девочки слегка побаивались, но расслаблялись, взглянув на Пашку. Пашка несокрушим, как памятник вождю.

Пожалуй, пора уезжать. Маленький праздник закончился.

Еще полчаса и все. Никто не хотел одеваться, хотя комары настаивали. Хотелось еще потянуть время.

Трое чужих отошли от костра. Валерий сразу поймал их взглядом и вел без большого удовольствия. Впереди шел мальчишка в белых штанах и белой майке, очень молодой и очень пьяный. Все трое подошли, остановились, постояли и, не говоря ни слова, пошли назад. Пашка привстал.

– Не обращай внимания, – сказал Валерий, – просто напились, со всеми бывает. Ты их знаешь?

Пашка не ответил.

Прошло еще минут пять. Теперь шел только один – тот, в белых штанах. Он обошел вокруг костра и снова ничего не сказал. Он только пялился на девочек.

– Ну? – сказала Юлька, – че надо?

Остальные промолчали.

Пашка привстал снова.

– Не обращай внимания, – сказал Валерий, – пусть уходит.

Мальчик в белых штанах ушел.

Гена начал говорить что-то насчет хамства, и заметно было, что он любит поговорить.

Пашка встал и направился в сторону чужого костра. Он был почти трезв и, похоже, шел с самыми вежливыми намерениями.

Впрочем, кто его знает, он всегда заводился неожиданно.

Он быстро вернулся, и его лицо было злым.

– Ну все, – точно заметила Юлька, – пора уходить.

Она поднялась и начала натягивать полосатую юбку. Под юбку надела брючки; они ей совсем не шли – цветом и формой напоминали двух дождевых червей.

Мальчик в белых штанах пришел в третий раз. Опять ни слова не говоря, он стал у костра (а костер уже из прозрачного стал плотным оранжевым светом – скоро ночь), расстегнул пуговицу и стал мочиться в огонь. Девушки его ничуть не смущали. Закончив процедуру, он заявил:

– Я тут главный. Я тут живу.

Его язык заплетался.

Пока все приходили в себя, подошел еще один, постарше и повыше ростом. Похоже, он был еще не пьян. Его глаза смотрели внимательно, с тем выражением, с которым смотрят на знакомых.

– Ребята, вы его извините, – сказал он. – Но у него сегодня день рождения. Восемнадцать лет. Я его сейчас заберу, вы не обижайтесь. Человеку осенью в армию.

Последнее лето на свободе.

Пашка пробормотал вроде «защита и оборона» и получил еще один внимательный взгляд, лично для себя.

Белоштанного потянули за руку, но он вырвался.

Пашка снова встал.

– А я тебя, – кричал именинник, – а тебя я порежу, вот тебя, с усами! – он вытащил из кармана нож.

Нож был обычный, перочинный, совсем маленький. Лезвие входило в металлическую ручку. Таким даже карандаш нормально не заточишь. Именинник довольно долго вынимал лезвие, потом зажал нож в кулаке и стал размахивать им направо-налево, широкой дугой. Было видно, что он едва держится на ногах (как гнилой царизм, по выражению классика – толкни и завалится).

Он кричал что-то неразборчиво, об усах. Пашка стал отходить к краю песчаного склона. Здорово испугался. Даже его голос стал другим – писклявым и плачущим.

– Смотрите, – Пашка обращался ко всем сразу, – у него нож, правда нож! Сейчас же будет плохо! Вы что, не понимаете?

Чужой парень взял именинника за плечо и придавил.

– Юра, пошли!

– Не-а.

– Значит, нет? – он размахнулся и сочно ухнул Юру пониже ребер. Заметно, что бьет мастерски. Точно, расслабленно, без видимого усилия и даже не глядя.

Юра обмяк.

Парень снова извинился, подобрал нож и потащил именинника за собой. Пашка стоял все в той же позе – чуть присев и наклонившись вперед, раздвинув руки. Он не переставал говорить одно и то же:

– Но у него же был нож, правда нож! Это бы плохо кончилось!

Он стоял на самом краю откоса. Теперь стало понятно зачем он там стоял – чтобы спрыгнуть вниз и убежать. Надо же, как его напугали.

Юлька залазила в вишневый Москвич. Остальные девочки пошли за ней.

– Ну ладно, сказал Гена, – пора ехать, что ли?

Пашка прошелся вокруг костра и сел на новое место.

– Вы поезжайте, вам тут нечего делать. А я вас догоню, – он уже начал приходить в себя.

– Ладно, – сказал Валерий, – вы, и правда, уезжайте, уже поздно, вам тут нечего делать. Мы с Пашей чуть-чуть задержимся. Он сказал и удивился своим словам, они звучали как чужие. Назревала большая глупость, пока еще неопределенная.

У чужого костра теперь осталось только двое: именинник и с ним еще кто-то. Тот, который именинника ударил, уже уехал. С ним, конечно, связываться не надо. А так получалось два на два. Они пьяные. Пашку так просто не возьмешь, хотя сейчас он почему-то не в себе. Явный перевес сил. Глупость окрепла и приобрела очертания.

Вишневый Москвич уехал. Юра-именинник что-то прокричал ему вслед и замахал рукой. Пашка начал собираться. Собирал вещи и складывал их в машину. Это было непонятно.

– Ты уезжаешь? – спросил Валерий.

– Собираюсь.

– Тогда зачем было оставаться?

– Сейчас узнаешь.

Сели в машину. В лесу было уже совсем темно. В темноте белые штаны именинника почему-то казались голубыми. Темнело быстро, воздух наполнялся какой-то мутью, дым погасшего костра стоял стоймя между деревьями, будто хоровод привидений. Замяукала ночная птичка.

– Включи фары, – сказал Валерий, – ничего не видно.

– Обойдется.

Те двое тоже собрались уходить. Они вышли на дорогу и пошли вниз, к деревне. Они шли очень медленно, держась друг за друга и сильно вихляли из стороны в сторону. Значит, второй тоже много выпил.

– Включи фары, – снова сказал Валерий, чувствуя, как начинают вспыхивать в душе оранжевые ракеты. Нет, нужно сдержаться – кто-то ведь должен иметь голову на плечах.

– Я сказал, обойдется! – огрызнулся Пашка.

Если он такой, разговаривать бесполезно. Можно получить самому. А переубедить его так же легко, как заставить паровоз взлететь. Не дано паровозам летать, это у них от рождения.

Когда те двое немного отошли вниз, Пашка завел машину и медленно подъехал к дороге; въехал на асфальт двумя колесами и снова остановился. Белые штаны и майка мутно просвечивались сквозь темноту. Слышалось пение на тему народных частушек.

Слова не угадывались.

Глупость совершенно определилась и уже начинала воплощаться. Впереди километр, примерно, пустой лесной дороги, где два хулигана совершенно пьяны и идут не по обочине, видимость плохая, порядочные люди возвращаются домой на машине и вдруг им под колеса… Да так неожиданно…

Ничего нельзя было сделать… Совсем ведь пьяные…

Валерий не хотел участвовать в убийстве. Хотя тут ему везло. Он в чужой машине и не за рулем; остановить Пашку он не может, разве что закрыть амбразуру грудью; Пашка в состоянии аффекта. Это так называется. Пусть сам и отвечает, если такой идиот. Впрочем, Пашкину машину не найдут. В наше время убивают всех подряд и никого не находят. Если бы находили, то убивали бы меньше.

Понятно было в чем дело. Пашка озверел из-за того, что его сегодня напугали до смерти. Он струсил, еще как струсил, и девочки это видели. Это все видели. Такого забыть нельзя.

Мужская честь поругана и значит…

– У него сегодня был день рождения, – попробовал Валерий его остановить.

Должно же найтись нужное слово, оно всегда есть. Это как заклинание, которое обязательно срабатывает. Но совершенно не представляю что сказать, – думал Валерий, – Пашка всегда был такой: гармоничная смесь дикости с трусостью, и спокойное добродушие, пока никто не заедается.

– Был, а больше не будет, – ответил Пашка, каким-то замогильным голосом. Он был абсолютно серьезен.

Не вышло. Надо попробовать еще раз. Только не злить.

– Восемнадцать лет, осенью в армию, не повезло человеку.

– Теперь повезло, в армию он уже не пойдет, – ответил Пашка и медленно двинул машину вниз, не зажигая фар.

Снова не вышло. И вдруг то самое слово – как луч прожектора.

– А ты молодец, – сказал Валерий, – ты все правильно сделал.

– Что сделал?

– Правильно себя вел. Я бы на твоем месте испугался. А ты его остановил. Никто из нас бы не смог этого.

Пашка остановил машину:

– Что ты мелешь?

– Я бы на твоем месте убежал. Все испугались. Я бы спрыгнул вниз и все. У него же был нож, правда нож. Тварь. Я хочу сам его убить. Дай я сяду за руль.

– Ты дурак! – ответил Пашка. – Взял идиота на свою голову!

Он включил дальний свет. Машина пронеслась мимо тех двоих на полной скорости, но задела, хотя они и шарахнулись в траву. Задела совсем чуть-чуть.

Через минуту лес закончился и стало совсем светло.

Пашка гнал машину по пустой дороге.

– Мы их все же толкнули?

– Может быть.

– Не спеши, – сказал Валерий, – смотри, какой вечер. Ты прав, Пашка, ты поступил благородно.

– Да, – ответил Пашка, – все правильно. У него же был сегодня день рождения. А восемнадцать лет бывает только раз в жизни. Как это у тебя получалось рыбу ловить?

– Я слышал, у тебя неприятности, – сказал Пашка, —

Мы же с тобой друзья, а я живу сам. Давай ко мне, хоть на недельку.

– Я подумаю, – ответил Валерий. – – Подумаю, а потом соглашусь.