Цитаты из книги «Зона. Записки надзирателя»

Знакомьтесь, – гражданским тоном сказал подполковник, – это наши маяки. Сержант Тхапсаев, сержант Гафиатулин, сержант Чичиашвили, младший сержант Шахмаметьев, ефрейтор Лаури, рядовые Кемоклидзе и Овсепян…«Перкеле, – задумался Густав, – одни жиды…»Но тут позвонили. Все потянулись к урнам. Кинули окурки и зашли в просторный зал…

Восстановление рукописи с пленки на бумагу – дело кропотливое. Даже в Америке с ее технической мощью это нелегко. И кстати, недешево.На сегодняшний день восстановлено процентов тридцать.С этим письмом я высылаю некоторую часть готового текста. Следующий отрывок вышлю через несколько дней. Остальное получите в ближайшие недели. Завтра же возьму напрокат фотоувеличитель.Может быть, нам удастся соорудить из всего этого законченное целое. Кое-что я попытаюсь восполнить своими безответственными рассуждениями.Главное – будьте снисходительны. И, как говорил зека Хамраев, отправляясь на мокрое дело, – с Богом!..Старый Калью Пахапиль ненавидел оккупантов. А любил он, когда пели хором, горькая брага нравилась ему да маленькие толстые ребятишки.– В здешних краях должны жить одни эстонцы, – говорил Пахапиль, – и больше никто. Чужим здесь нечего делать…Мужики слушали его, одобрительно кивая головами.Затем пришли немцы. Они играли на гармошках, пели, угощали детей шоколадом. Старому Калью все это не понравилось. Он долго молчал, потом собрался и ушел в лес.Это был темный лес, издали казавшийся непроходимым. Там Пахапиль охотился, глушил рыбу, спал на еловых ветках. Короче – жил, пока русские не выгнали оккупантов. А когда немцы ушли, Пахапиль вернулся. Он появился в Раквере, где советский капитан наградил его медалью. Медаль была украшена четырьмя непонятными словами, фигурой и восклицательным знаком.«Зачем эстонцу медаль?» – долго раздумывал Пахапиль.И все-таки бережно укрепил ее на лацкане шевиотового пиджака. Этот пиджак Калью надевал только раз – в магазине Лансмана.Так он жил и работал стекольщиком. Но когда русские объявили мобилизацию, Пахапиль снова исчез.– Здесь должны жить эстонцы, – сказал он, уходя, – а ванькам, фрицам и различным гренланам тут не место!..Пахапиль снова ушел в лес, только издали казавшийся непроходимым. И снова охотился, думал, молчал. И все шло хорошо.Но русские предприняли облаву. Лес огласился криком. Он стал тесным, и Пахапиля арестовали. Его судили как дезертира, били, плевали в лицо. Особенно старался капитан, подаривший ему медаль.А затем Пахапиля сослали на юг, где живут казахи. Там он вскоре и умер. Наверное, от голода и чужой земли…Его сын Густав окончил мореходную школу в Таллинне, на улице Луизе, и получил диплом радиста.По вечерам он сидел в Мюнди-баре и говорил легкомысленным девушкам:– Настоящий эстонец должен жить в Канаде! В Канаде, и больше нигде…Летом его призвали в охрану. Учебный пункт был расположен на станции Иоссер. Все делалось по команде: сон, обед, разговоры. Говорили про водку, про хлеб, про коней, про шахтерские заработки. Все это Густав ненавидел и разговаривал только по-своему. Только по-эстонски. Даже с караульными псами.Кроме того, в одиночестве – пил, если мешали – дрался. А также допускал – «инциденты женского порядка». (По выражению замполита Хуриева.)– До чего вы эгоцентричный, Пахапиль! – осторожно корил его замполит.Густав смущался, просил лист бумаги и коряво выводил:«Вчера, сего года, я злоупотребил алкогольный напиток. После чего уронил в грязь солдатское достоинство. Впредь обещаю. Рядовой Пахапиль».После некоторого раздумья он всегда добавлял:«Прошу не отказать».

но перед законом я относительно чист. – Про тебя не знаю. А я до ВОХРы пил, хулиганил, с фарцовщиками

– Сеанс!..Лагерное «сеанс» означает всякое переживание эротического характера. Даже шире – всякого рода положительное чувственное ощущение. Женщина в зоне – сеанс. Порнографическая фотография – сеанс. Но и кусочек рыбы в баланде – это тоже сеанс.– Сеанс! – повторил Енин.

Летом так просто казаться влюбленным

большинство наших претензий к людям мы с полным основанием можем предъявить самим себе.

– Ты что, ебну́лся?! (Именно так поставив ударение.) Зек реагировал основательно: – Гражданин сержант, вы не правы. Можно сказать – ёбнулся, ебану́лся и наебну́лся. А ебну́лся – такого слова в русском литературном языке, уж извините, нет… Сержант получил урок русского языка»

Я думал. Больше это не повторится.

– Присаживайся, начальник, – донеслось из темноты, – самовар уже готов. – Сидеть, – говорю, – это ваша забота.

– Запомни, можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно отобрать пистолет. Можно все! Но если можно убежать – беги! Беги, сынок, и не оглядывайся… В моем кармане лежала инструкция.