Не бывать тебе американцем. И не уйти от своего прошлого.
Это кажется, что тебя окружают небоскребы. Тебя окружает прошлое.
(из письма Довлатову)
Бывает такое чувство, когда читая произведения некоего писателя N, вдруг понимаешь, что делишь эмоции вместе с ним: расстраиваешься, злишься, разочаровываешься или радуешься... Как будто находишься с ним в одном теле. Засмеёшься над смешным, а сам смех - грустный, потому что знаешь: он грустит. Потом почувствуешь его неловкость, хоть читаешь совсем о другом. Когда за текстом видишь что-то большее, чем просто информацию о том или ином событии. Для себя я это назвала: находиться на одной волне с автором.
Последние несколько дней я находилась на одной волне с Сергеем Довлатовым.
Читая "Ремесло", небольшое автобиографическое произведение, понимала, что писатель старается быть честным и перед собой, и перед читателем. А это не так просто, в книге много фамилий, за каждой из которых - человек, не выдуманный, живой, а возможно, до сих пор живущий. И вольно или невольно каждый смотрит на них глазами автора. Иногда пристально всматривается: как я в случае с Бродским - моим любимым поэтом. И Довлатов здорово о нём сказал:
Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа.
Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании.
Настоящее произведение состоит из двух частей, двух периодов: советского и американского.
О первом знала достаточно много, так как во всех своих рассказах автор обязательно делится личным. Иногда это просто мнения, переживания, впечатления, но часто факты из жизни. Служба в армии надзирателем на зоне вылилась в серию тюремных рассказов. Стимулом написания "Зоны" послужила экзотичность пережитого материала, взгляд Довлатова отличался, так как он увидел тюрьму через решётку, но с другой стороны:
Полицейские и воры чрезвычайно напоминают друг друга. Заключенные особого режима и лагерные надзиратели безумно похожи. Язык, образ мыслей, фольклор, эстетические каноны, нравственные установки. Таков результат обоюдного влияния. По обе стороны колючей проволоки – единый и жестокий мир. Это я и попытался выразить.
Многочисленные попытки издания этих пережитых лично, прочувствованных рассказов, и такие же многочисленные отказы, послужили первым несмелым толчком к мысли, что жить в Советском Союзе счастливо никак не получится. Ведь одной из обязательных составляющих этого сложного чувства является возможность реализовать себя, возможность заниматься любимым делом.
Публиковаться литератору в те времена было непросто и часто приходилось идти на сделку с собственной совестью. Автор приводит в книге разговор с Граниным, который посоветовал проникнуть в "щель между совестью и подлостью". И Довлатов однажды соглашается на такую сделку, пишет рассказ «По заданию» – "два авторских листа тошнотворной елейной халтуры". Зарабатывает хорошие деньги и стыдится этого творческого успеха всю оставшуюся жизнь.
В те времена каждый писатель выбирал свой путь: кто-то спивался, кто-то халтурил, кто-то уезжал...
Об американском периоде Довлатова знала мало. Это были сведения из "...Последней книги..." : воспоминания современников, критические статьи, рецензии из американской прессы...
Сергей рассказывает о попытках устроиться на новом месте в стране, которая так и не стала для него ни символом свободы, ни родным домом.
Объединившись с такими же литераторами, без знания страны и языка, без средств и связей, группа растерянных людей пытается создать свою газету.
Именно этот, газетный период, описан во второй части книги. Параллельно с неуспехами "Зеркала", автора ждут и первые публикации его рассказов в журнале "Ньюйоркер", его первые успехи.
Позже мы убедимся, что Америка – не рай. И это будет нашим главным открытием.
В конце дата: 1984.
Через шесть лет Сергея Довлатова не стало. Но хочется повторить слова Петра Вайля из его записок "Без Довлатова"
С его появлением день получал катализатор: язвительность, злословие, остроумие, едкость, веселье, хулу, похвалу.
Довлатов был живой, чего не скажешь о большинстве из нас.
