29.09. Воскресенье. Находка рыбака

Вчерашний субботний день был несколько жарким, как, впрочем, и пятница. Но к вечеру с запада прилетела, вдруг, со шквалистым ветром небольшая тучка, которую и тучкой-то не назовёшь, так, облачко. Но дождиком немного пролилась, и даже, перелетев на восток, одарила уходящий день кусочком яркой радуги.

Влага ешё не успела к утру исчезнуть, поэтому приехавшим на милицейском уазике пришлось идти к недалёкому лесочку по мокрой траве. Впереди уверенно вышагивал владелец брезентовой куртки и таких же штанов, в сапогах, поэтому влажная трава ему была нипочём. За ним гуськом шли два милиционера. Водитель уазика остался в машине. Подошли к ближайшим зарослям опушки:

– Вот тут я её и нашёл, товарищ сержант, – сказал мужчина, – вот под этим кустиком, слева который. У меня тут своя тропинка к речке, к моему месту, больше тут никто и не ходит, а я прямо с автобуса – и напрямик. А нынче подхожу сюда, к кустикам, папироску достал, спички, а коробок-то и уронил. Я наклонился, батюшки-светы! Человек лежит, баба. Я ногу-то тронул, не живая. Вот она, видите?

– А как вы определили, Иван Дмитриевич, что не живая?

– А я, товарищ сержант, всю войну прошёл, навидался. А как понял, что не живая-то, больше ничего трогать не стал, так назад, домой, прямо к вам.

– Никого больше тут не видели? – спросил второй.

– Да нет, я ж говорю, что никто тут и не ходит больше.

– Как не ходят – это видно, – ухмыльнулся сержант.

Иван Дмитриевич стушевался:

– Я говорю, что никогда тут других не видел, до этого, когда на рыбалку ходил. Уж какой год тут хожу.

– Так, ясно, – вздохнул сержант, – Володь, ты пойди дежурному позвони, скажи, что не ложный. Пусть бригаду организует, да и перевозку. А вам, Иван Дмитриевич, надо будет подождать следственную. Расскажете им. Хотите, в машине, хотите – здесь.

– Подожду, а как же иначе-то? В машину не пойду, здесь побуду, на природе, да и перекурю толком, а то всё как-то не получалось.

Через сорок пять минут приехала следственная группа, пять человек, начала свои обычные действия. Ещё минут через двадцать подъехала и скорая. Фотографировали с разных сторон, искали какие-нибудь следы и прочее, что положено. Подошёл и Иван Дмитриевич. Сержант представил его капитану:

– Вот, товарищ капитан, это и есть виновник вызова, Иван Дмитриевич, рыболов.

– Ну, сержант, ты уж, прямо, его в виновники записал.

– Извините, не так выразился.

– Иван Дмитриевич – это вы, а меня зовут Андреем Антоновичем, – обратился к рыбаку капитан. – Во сколько вы обнаружили труп?

– Да так прямо и не скажу, не догадался на часы-то посмотреть. Утро-то утро, понятно. Из дома я на первый автобус сажусь, который в эту сторону идёт, а он там у нас в полпятого проходит. Полчаса досюда, где моя тропинка, а до неё ещё минута-две, всего и ста метров не наберётся, поэтому можно и не считать, получается, всё равно на круг полчаса. Значит, где-то в пять, так… с небольшим на шестой, и увидал. Побыл тут не больше двух-трёх минут и назад, на автобус, даже и докуривать здесь не стал. Папироска-то как упала, так я и не стал поднимать. Это там вы мою папиросочку и найдёте, у кустика. Автобус ждал полчаса, наверно, полчаса автобусом, но не до дома, а прямо в управление, к дежурному…

– Ну, дальше-то у нас зафиксировано, когда вы сообщили, в половине седьмого.

– Так и есть!

Капитан обратил внимание, что Иван Дмитриевич не уходит. Обратился к нему:

– Иван Дмитриевич, а вы на пенсии или работаете?

– На пенсии, с восемьдесят пятого. Я-то работал у нас, на нашем приборостроительном, слесарем. Самого высокого разряда, с доски почёта не слезал. А на пенсию вышел по глупости.

– Как это, по глупости?

– Да, вот, с друзьями-ветеранами отметили свои ордена Славы, к сорокалетию Победы дали, в прошлом году, всем, кто воевал. У кого сильное ранение было – получили первой степени, при небольшом, как у меня, вот в эту руку, – второй, остальным – по третьей. Вот немного и перехватил лишнего – до инсульта дошло. А после и руки не те, трясутся, и глаза не те. А работа у нас точности требует, приборы сложные, да вы и сами знаете…

– Да, слышал.

– Ну вот, пришлось и уходить. Пенсию получил хорошую, восемьдесят с небольшим. Я ведь много зарабатывал. Да нам с Марусей, женой-то, много и не надо. Одёжу не покупать, а на остальное и этого хватит, да и у неё пятьдесят. Так что и детям иногда подкидываем, хоть они и отказываются. Да я и ещё подрабатываю, сторожем в саду, на продлёнке, где с ночёвкой. А это ещё сорок рублей. Тоже не валяются на дороге. По рабочим дням там, а в выходной – на рыбалку. Вот, вчера, тут же проходил, а ничего не заметил. Может, и не было её тут, вчера-то? – Иван Дмитриевич вопросительно посмотрел на капитана. – Как вы думаете?

– Ребята разберутся, была или не была. А сколько у вас детей?

– Два сына, женаты оба, но не здесь живут, разъехались кто куда. Родились уже после войны, один в сорок восьмом, другой в пятьдесят втором. Старший в лётчики пошёл, вертолётчик он. Недавно заезжал, говорит, к Чернобылю летает, грузы туда завозит, людей. И оттуда. Опасно это, наверно? – Снова вопросительно посмотрел на капитана. Но капитан промолчал. – Я спросил его, а он так рукой махнул, ладно, говорит, живы будем – не помрём… А там уж, говорит, и народу-то нету никого, все вакуировались. Только ликвидаторы. Их обслуживает. А младший по другим дорогам, геодезист-строитель он у нас. Женился, жена-то его тоже геодезист. Тоже мотает их жизнь, туда-сюда. Они с этой работой с дочкой-то никак не обходятся. У нас с Марусей она сейчас и живёт, в школу тут ходит. Я, получается, поздновато женился, в двадцать семь лет. Две войны прошёл.

– Это какие же две?

– Дак как же? Финскую, в тридцать девятом, и с немцами. Меня в тридцать восьмом призвали, осенью, а через год и на Финском фронте оказался. Брал эту линию, не выговоришь, какую, на манку как-то похожа.

– Маннергейма?

– Во, точно, её! Только месяц в отпуску и пробыл после финской, а тут и новая, с немцами. До сентября сорок пятого воевал. Но с мая-то не воевал, это на Дальнем была война, а я в Берлине, в оккупированных войсках.

– В оккупационных войсках…

– Ну, да, я и говорю, в них самых. Медали есть, «За боевые заслуги» и «За Отвагу», потом и «За взятие Берлина», да ещё вот этот орден, будь он неладен.

– Ну, зачем же вы так, Иван Дмитриевич? Ведь за заслуги же дали, не просто так.

– Конечно, не за так. Это я будь неладен, перепил с радости и от воспоминаний. У нас же здесь и мой однополчанин, Крючков Никита, мы с ним с сорок третьего, после моего ранения, вместе в одном полку служили до самой мобилизации. (Капитан не стал его поправлять). До конца войны. Мы обои в ремонтном батальоне были. Там я к слесарному делу и пристрастился. Так вместе и мобилизовались, я его уговорил сюда переехать, дома-то его и семьи уж давно не было, все погибли. Он же со Смоленщины. А он и сейчас на заводе работает, только по электрической части. Тоже и женился здесь, троих девок родили.

– Товарищ капитан, – подбежал к ним молодой человек в форме младшего лейтенанта, – мы минут через двадцать всё закончим уже. Будут ли какие указания?

– Вы всё внимательно осмотрели?

– Как будто всё, ничего не обнаружено особого, кроме булыжника, похоже, что как раз орудия преступления. Да ещё окурок свежий, но это, наверно…

– Да, это Ивана Дмитриевича. Посмотрите ещё раз, хоть какую-нибудь зацепочку, я сейчас к вам сам подойду. – Потом обратился к Ивану Дмитриевичу, – а вы, Иван Дмитриевич, хотите, продолжайте свои дела, рыбачьте. Можете и домой. А подождёте, так мы вас и подбросим.

– Что вы, товарищ капитан, какая рыбалка. Уже все зорьки прошли. Да и не до зорек совсем. Я уж домой, своим ходом. Скоро автобус должен быть. А не подойдёт, так я и с вами доеду. Пошёл, только вот вещички из машины из той свои заберу. До свидания!

– Спасибо! Всего хорошего. На следующей рыбалке – ни пуха, ни пера. И без такого!

– Да уж не дай Господь такую рыбку! Тут уж можно сказать – к чёрту!