© Бусахин С.В., текст, иллюстрации, 2022

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2022

* * *

Предисловие

Вот так начитаешься в молодости всяких замысловатых и романтических книг и думаешь, что всё так и есть на самом деле, а как дойдёт до этого «самого дела», и ничего понять не можешь и всё спрашиваешь себя с удивлением: куда же всё подевалось? Где, собственно говоря, романтика и всё остальное? Снова начинаешь книги читать и вновь убеждаешься в том, что жизнь романтична и герои прекрасны, бескорыстны и совершают чуть ли не каждый день подвиги и объясняются, стоя на одном колене, в любви эфемерным дамам. Может быть, в морских просторах эта удивительная жизнь спряталась? И правда! – Вот же она: и синяя морская даль – до горизонта, острова тропические с кокосовыми пальмами, и ты на корабле плывёшь куда-то; матросы – опять же временами смахивающие на пиратов, особенно если: «йо-хо-хо и бутылка рома!»; вокруг судна или корабля резвятся киты и дельфины; летучие рыбки выпрыгивают из воды, а то и акула хищно разевает свою пасть, усеянную острыми зубами; шторма бесконечные сотрясают корабль; ветер поёт в снастях… Не жизнь, а сплошные приключения и романтика, а на самом деле… «Камо грядеши?»

Мир вокруг нас быстро меняется и так непредсказуем, что стоит немного промедлить и не воспользоваться выпавшим тебе на счастье шансом – всё, пиши пропало: ничего подобного больше не случится в твоей жизни. Конечно, жизнь будет продолжаться, но совсем другая, не та, к которой стремится твоя беспокойная душа. Я это понял только тогда, когда побывал в двух многомесячных научных экспедициях, проходивших на одном и том же судне, в одном и том же районе Индийского океана, в один и тот же сезон, разделённых временным промежутком в полгода и совершенно непохожих одна на другую. Разве можно всё это предугадать, особенно в незрелые молодые годы? Тогда рвёшься сломя голову воплотить задуманное. Идеальные образы роятся в твоём сознании, и ты абсолютно уверен в том, что в дальнейшем всё так и будет, стоит только успеть воспользоваться выпавшим шансом, успеть, как говорится, «вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда» под названием ЖИЗНЬ…

Книжки читать приятно, удобно устроившись в кресле около окна. Они, естественно, влияют на твоё сознание, и ты, сам не ведая того, подсознательно составляешь план своих основных жизненных устремлений, утверждаешься в своих пристрастиях, влечениях, симпатиях. Наконец, когда эта «копилка» переполняется, ты уже смело делаешь первый шаг по выбранному пути – вот тогда-то всё и начинается, и остаётся только удивляться полному несоответствию твоих представлений о реальной жизни.

Проходит время, и вся романтическая шелуха спадает: твоя ограниченность, постоянно возникающие препятствия, боль и чужие кулаки у твоего носа, утрата самых близких тебе людей, разочарования – наконец освобождают тебя от каких бы то ни было иллюзий, и жизнь превращается в банальную борьбу за выживание, проверяет твои возможности: характер, умение ладить с людьми, умение преодолевать трудности, твои способности и таланты – так ты познаёшь самого себя, кто ты есть на самом деле, а не тот, выдуманный тобой, книжный герой… Всё это произошло и со мной, и в этой книге я попытался, может быть с излишней откровенностью, рассказать о реальной жизни людей в крошечном замкнутом пространстве на научно-поисковом судне. Конечно, имена героев и названия судов этого повествования изменены, но всё, что происходило в этих двух, так не похожих между собой, экспедициях, я не стал приукрашивать, а попытался сохранить всё так, как было на самом деле. Но вот что интересно: не было бы у меня иллюзий тогда – в молодости, не было бы и этой книги. До сих пор удивляюсь той неожиданной и таинственной вспышке, озарившей мою душу, заставившей проявить несвойственную мне настырность в выборе своего дальнейшего жизненного пути. Загадочные и неведомые Силы осветили мне этот путь, да так, что многие годы я даже ни о чём другом и подумать не смел – плавал себе десять лет на различных научно-поисковых судах по Мировому океану и в ус не дул. Только я успокоился и утвердился на этом поприще и, можно сказать, заснул для другой жизни – так у меня всё наладилось в работе и хорошо получалось, даже научным сотрудником стал, да не тут-то было – вдруг, через десять лет, периодически стали появляться сомнения в правильности того, что я делаю, а вслед за ними вновь появились иллюзии, да и сейчас я с ними живу и книги иллюзорные всё читаю. Вот ведь как загадочно и оригинально устроена человеческая жизнь, а вы как думали?

Часть первая. Месть Нептуна

Дневник неофита

24 мая

Половина первого ночи. Лечу в Аден на авиалайнере Ту-154. Шума от двигателей, расположенных в хвосте самолёта, почти не слышно. Мой сосед, то и дело прикладываясь к внушительного вида плоской металлической фляжке, болтает без умолку на ломаном русском языке, с трудом подбирая слова, видимо, у него это чисто нервное – боится летать, и периодически суёт мне свою обслюнявленную посудину.

– На, выпей, хороший коньяк – из самой Франции. Я его всегда в полёте потребляю.

– Что вы, – наконец не выдержав, отвечаю ему шутя, – я пью только водку или в крайнем случае чистый спирт. Привык, знаете ли, с детства. У нас, у русских, это почти национальное ритуальное питьё, что-то вроде инициации.

Сосед шутки не понял и с уважением посмотрел на меня.

– Нам, европейцам, до вас далеко, но мужик обязательно должен потреблять спиртные напитки и курить, иначе он в бабу превращается, а это противоприродно и искажает заведённый порядок нашего существования, – и в очередной раз присосался к фляжке. Потом ещё долго рассказывал мне про правильную жизнь «мужика» и про свою семью. Оказалось, что по национальности он немец, живёт в Берлине и работает переводчиком. Русский язык знает от родителей – поволжских немцев, бежавших из России после революции семнадцатого года. Сейчас летит в Аден, где проживает его жена. Я было хотел узнать, почему жена так далеко находится от него, но не успел, ибо при слове «жена» голова его внезапно упала на грудь, и он заснул глубоко и безмятежно.

А мы уже летели над Каиром – древним большим городом – столицей Египта, основанным ещё в десятом веке. Глядя на него в ночной иллюминатор, кажется, будто кто-то рассыпал самоцветы: весь город сверкал и переливался множеством разноцветных огней…

Это было моё первое заграничное путешествие. Новая, непривычная обстановка, предчувствие чего-то необыкновенного впереди, исполнение того, о чём так долго мечтал, настолько возбуждали и наполняли радостью, что ни о каком сне и речи быть не могло. Всё казалось мне странным и необычным: и скорчившиеся в креслах простые пассажиры, и наша научная группа вместе с восьмьюдесятью членами экипажа научно-поискового судна, и первый помощник капитана, который тоже не спит и, привстав, пронзительно смотрит из дальнего полумрака на своих подопечных, и начальник рейса Шубин, увлечённо читающий многостраничную газету на английском языке, и беспокойно ворочающийся негр, всё время поправляющий одеяло, укрываясь от холодной воздушной струи безжалостного кондиционера…

В это время в Адене нас уже ждёт НПС «Академик Лучников», на котором мы отправимся в Индийский океан – исследовать воды восточного побережья Африки. Сам Индийский океан, расположенный к югу от тропика Рака, возник на месте древнего суперконтинента Гондвана – сто сорок миллионов лет тому назад.

В шесть тридцать утра самолёт приземлился в аденском аэропорту. Как только я вышел из прохладного салона к трапу – сразу же окунулся в удушающую жару, словно очутился в парилке, и буквально через несколько секунд был уже весь мокрый – одежда прилипла к телу. «А ведь это только раннее утро! Что же будет днём?» – невольно подумалось мне. Мы спустились по трапу и, пройдя через лётное поле и разместившись в двух старых потрёпанных автобусах, поехали в порт. Город с трёх сторон был окружён высокими серого цвета вулканическими горами, и почему-то он тоже показался мне серым: и дома, и машины, и чахлая растительность, и даже люди. По пыльным улицам бродили в основном полуголые мужчины в юбках, и только у немногих из них на смуглых тощих телах красовались изрядно потрёпанные и выцветшие на жарком солнце футболки. Иногда попадались и женщины, с ног до головы закутанные в чёрные ткани (и это при такой-то жаре!), лица которых обязательно закрывала, тоже чёрного цвета, сетка… Автобусы подкатили к самому причалу, где прямо на земле лежали и сидели, изнывая от жары и безделья, несколько мужчин. При нашем появлении они сразу же вскочили на ноги и подбежали к автобусам, после чего принялись бойко перегружать наши пожитки на крыши навесов двух ланчей, пришвартованных к причалу. Вещей было много, но укладывали они их достаточно небрежно, казалось, случись небольшая качка, и весь этот скарб тут же полетит в воды Аденского залива. Однако, когда погрузка закончилась, грузчики забрались наверх и, как могли, придерживали груз на протяжении всего пути следования до нашего судна, стоявшего на отдалённом рейде.

Выкрашенное в белый цвет научно-поисковое судно типа «Атлантик», по форме напоминающее утюг, не произвело на меня особого впечатления: траловая палуба маленькая, каюты с одним крошечным иллюминатором и похожи на склепы, две узкие койки – одна над другой – с бортиками, как я понял, чтобы не вывалиться во время качки. Единственное её достоинство – это раковина с водопроводным краном, что позволяло, не выходя из каюты, умыться опреснённой морской водой. Однако ихтиологическая лаборатория, в которой мне придётся работать целых полгода, с четырьмя иллюминаторами, за одним из которых болталась на нитке высохшая шарообразная рыба-ёж, несмотря на то что вся была заставлена ящиками с материалами предыдущей экспедиции, показалась мне достаточно просторной и светлой.

25 мая

Утром я проснулся от громких воплей, раздававшихся из спикера. Речь говорящего была нечленораздельная, и спросонья я не сразу понял, что таким оригинальным способом объявляли подъём. В этом убедил меня мой сосед по каюте планктонолог Валера – подвижный парень с боксёрским носом, небольшого роста, худой, страдающий хронической язвой желудка, который был опытным мореходом и не раз участвовал в подобных экспедициях. Он уже оделся и чистил зубы. Я воспринял это как должное, так как всё ещё были свежи воспоминания об армейской службе, когда дневальный, напрягая глотку, вопил в шесть утра: «Подъём!», пробуждая роту на утреннюю зарядку.

– Я смотрю, здесь как в армии, – едва приходя в себя после глубокого сна, обратился я к нему. – Сколько же сейчас времени?

– Семь утра. Через полчаса – завтрак. Но в отличие от армии, можешь спать сколько хочешь, даже на завтрак не ходить, но только во внерабочее время.

После завтрака, который состоял из чая и хлеба с маслом, я пришёл в лабораторию, где уже находился начальник рейса и мой непосредственный начальник, доктор биологических наук Радий Александрович Шубин.

– Работы у нас сегодня будет невпроворот, – сказал он, закуривая папиросу. – Все ящики с материалами от предыдущей экспедиции надо будет отсюда вынести и в трюмы определить, а после – всё здесь отдраить как следует, чтобы лаборатория блестела первозданной чистотой. Экспедицию курирует ФАО, поэтому иностранные специалисты и стажёры часто будут сюда заходить, а кто-то из них, возможно, и работать здесь вознамерится.

Вдруг кому-то из этих будущих чиновников такая странная идея придёт в голову!

Я с содроганием посмотрел на штабеля коробок, паков и ящиков, заполнивших почти всё помещение и в некоторых местах достигавших потолка, потом на Радия Александровича, сидевшего на одном из ящиков с биологическими материалами в позе Кутузова перед боем, и, весело вздохнув, сказал первое, что мне пришло на ум:

– Ничего не поделаешь! Без труда не вынешь и рыбку из пруда…

– Это ты в самую точку попал, – засмеялся он, – нам много с тобой рыб придётся из Индийского «пруда» вытащить.

Пока мы убирали лабораторию, заработал двигатель, наше судно снялось с якоря и не спеша двинулось в открытый океан. Мрачные серые скалы Адена постепенно таяли вдали, пока совсем не исчезли за горизонтом. Мы шли на встречу с керченским рыбопромысловым судном «Крымчанин», которое должно было доставить нам продукты питания, после чего повернём на юг и направимся в Момбасу, чтобы взять на борт руководителя проекта, представителя от ФАО доктора Баркетта и первую группу стажёров из стран Восточной Африки – только после этого начнётся научная работа.

26 мая

Утром после завтрака я вышел на палубу и, приглядевшись, заметил, что пока мы не ушли далеко в открытые воды, а тихим ходом продвигаемся вдоль Йемена, гористый берег которого едва проглядывался сквозь сизую дымку. Если особо не всматриваться, то береговые скалы можно было принять за низкие тучи, поднимающиеся из-за горизонта. Я был неприятно удивлён, заметив, что поверхность воды, насколько хватало взгляда, была покрыта радужной нефтяной плёнкой. Картина удручающая – весь Аденский залив загрязнён, а количество судов в этом районе с каждым годом становится всё больше – так что не трудно предугадать плачевные последствия. Только приглашение на общесудовое собрание отвлекло меня от этой грустной картины.

На собрании распределяли общественную работу. Я, естественно, будучи тогда художником-любителем, был назначен редактором судовой газеты «Океан» и заодно – художником-оформителем судна. Это меня не удивило, так как и раньше – где бы я ни работал и даже когда служил в армии, при взгляде на меня почему-то сразу же определяли, что я должен уметь рисовать, и при этом все мои уверения в обратном в расчёт не принимались. Естественно, по заведённой Высшими силами традиции, как только я устроился лаборантом в наш институт, буквально через несколько дней ко мне подошёл научный сотрудник с клочком газеты и безапелляционно произнёс:

– Тебе всё равно пока делать нечего, а я знаю, что ты хорошо рисуешь, поэтому не откажи в любезности и изобрази мне автопортрет Леонардо да Винчи; я повешу его над своим столом. В этой обстановке он будет согревать мою душу и вдохновлять меня своим гением.

Я немного опешил от такого смелого утверждения, но одно дело – рисовать стенгазету или разрисовывать циферблаты наручных часов сослуживцев, а другое – нарисовать гения. С подобной странной просьбой ко мне даже в армии никто не обращался. Я попытался ему спокойно объяснить, что он ошибся адресом и принял меня за кого-то другого, тем более что автопортреты изображают художники, глядя на себя в зеркало, и уж на Леонардо да Винчи я точно никак не тяну, да и рисую плохо, как курица лапой. Но научный сотрудник не унимался и сунул мне клочок пожелтевшей газеты, где действительно едва просматривался – размером с фотографию на паспорт – автопортрет итальянского гения эпохи Возрождения, и четвертушку листа ватмана, на которой, как я понял, должен изобразить карандашную копию автопортрета этого великого человека.

– Не скромничай. Это все в институте знают, – и встав в позу древнегреческого оратора, с горечью в голосе добавил: – Не упрямься. Имей в виду – ты меня сильно обидишь своим отказом, да и кроме того, я уже настроился на его вдохновляющий меня образ.

– Если не получится – я не виноват, – нехотя согласился я, тогда и не подозревая всё значение этого нелепого случая, определившего мою последующую творческую жизнь. Через часа два я отнёс ему то, что у меня получилось, без всякой надежды на благоприятный исход.

– Вот видишь, как здорово вышло, а ты хотел меня надуть! – радостно воскликнул научный сотрудник и, восторгаясь, принялся прикнопливать изображение своего кумира к стене над письменным столом.

Откуда ни возьмись понабежали другие научные сотрудники и, восхищённо глядя на то, что у меня получилось, стали приносить мне фотографии своих кумиров и родственников с просьбой нарисовать их… Так в свободное от лаборантской работы время я старательно осваивал карандаш и тушь, изображая на ватмане всё, о чём меня просили. Вскоре я понял, что мне необходимо повышать свою квалификацию художника, и вечерами стал посещать изостудию, находившуюся на улице Правды, где, всё больше и больше увлекаясь, рисовал натюрморты и обнажённую натуру, а в выходные дни со студийцами выезжал на пленэр и писал подмосковные пейзажи.

27 мая

Проснулся рано – около шести утра – от уже ставшей непривычной тишины: двигатель не работал, не ощущалось вибрации, и судно едва покачивалось на волнах. Выглянув в иллюминатор, был несказанно поражён открывшимся видом. Мы стояли в заливе, окружённые скалами цвета золотистой охры, едва подёрнутых синевато-фиолетовой дымкой. У самого берега вода казалась светло-голубой и по мере приближения к нам из лазоревого постепенно переходила в ярко-изумрудный цвет, а чуть дальше, левее, хорошо просматривался скалистый мыс Рас-Фартак, на который набегали и пенились волны.

Я вспомнил, что вчера на собрании упоминали мыс Рас-Фартак, недалеко от которого у нас назначена встреча с «Крымчанином». Не прошло и пяти минут, как я был на палубе, где уже бодро расхаживал с фотоаппаратом в руках океанограф и по совместительству учёный секретарь нашего института Серафим Всеволодович Грушин.