– Привычка такая – отвечать ударом на удар, – смутился Матвей, с высот нынешнего мироощущения понимавший: переборщил! Успокаивая, оправдывая и обманывая себя, он добавил: – Это так, мелочь.
– Вам виднее, – с сомнением протянула Лисичкина.
Быстров, предпочитавший, чтобы последнее слово оставалось за ним, на сей раз промолчал. Калечить подручных Динозавра было ни к чему. Хорошо, хоть не поубивал… Что ж, будет урок на будущее: общаясь с бандитами, негодяями и подонками, все равно надо оставаться человеком! Даже если приходится их бить.
Он вырулил на проезжую часть и погнал джип в сторону «Тушинской». Через минуту, опомнившись, спросил:
– Так куда ехать?
– То есть как «куда»? – нахмурилась девушка. – Ко мне!
– Это понятно. Но куда?
Она засмеялась.
– Я же не сказала, где живу. В Зеленоград.
– Далековато, – посочувствовал Матвей.
– Зато воздух чистый.
– Веский довод, – согласился агент.
Когда джип выскочил на Волоколамское шоссе, чтобы потом, у Гидропроекта, свернуть на Ленинградское, Быстров прервал затянувшуюся паузу.
– Марина, – неуверенно сказал он, – вам не кажется, что пришло время прояснить наши отношения?
– Что вы имеете в виду? – вопросом на вопрос ответила Лисичкина.
Прежде такая манера вести диалог вызывала у Матвея глухое раздражение, однако сейчас он не почувствовал его. Почему? Откуда эта снисходительность? Он взглянул на свою спутницу и тут же сообразил – откуда. Такой девушке можно простить все! В том числе и бестактность, продиктованную, вероятно, страхом перед последним, решающим шагом – объяснением. Однако теперь они, можно сказать, партнеры, и сделать этот шаг ей придется, если не в знак благодарности за спасение из лабиринта, то хотя бы из стремления обрести в напарнике надежного товарища, тоже врага Динозавра. Вот и получается: они – партнеры до предела! А за ним следует уже совсем другое партнерство. Будет ли оно?
– Я имею в виду, что мне не мешало бы знать, чем конкретно не угодил вам Иван Петрович Сидоров, известный мне как Динозавр, а вам еще и как Кальмар? Какую роль во всей этой истории играет ваш брат? Наконец, как вы узнали, что я нахожусь в пыточной камере бандитов? Почему решили помочь в побеге? И это, Марина, лишь толика вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответы. Полагаю, я имею на это право.
– Вы правы, – сказала после недолгого размышления девушка. – И право на это имеете. Я расскажу. Только начать придется издалека. Потерпите?
– Не привыкать, – отозвался агент, подумав о том, сколько многочасовых исповедей довелось ему выслушать на своем веку. В комнатах для допросов.
– Родителям моим, – начала свой рассказ Лисичкина, – очень хотелось мальчика, сына. А появилась я. Роды были тяжелыми, с осложнениями, так что еще на одного ребенка нечего было рассчитывать.
– Но… – произнес Матвей прежде, чем успел одернуть себя. А когда одернул, было уже поздно: слово – не воробей. Он беззвучно выругался: самовлюбленный болван, никакой деликатности, а ведь минутами ранее посмел упрекнуть спутницу в бестактности, пусть и мысленно.
– Вы о Романе? – улыбнулась девушка. – Он мой двоюродный брат, сын сестры отца. Он с мальчишества у нас пропадал, потому что дома ему несладко приходилось. Отец его умер, когда Ромка еще несмышленышем был, а отчим, тетя через пару лет снова замуж вышла, и по сию пору пасынка терпеть не может.
– Бывает, – кивнул Матвей, который прекрасно знал, что такое безотцовщина. Правда, его отец жив. Да только не знает полковник Николай Семенович Ухов, что в подчинении у него сын, и Бог весть, узнает ли когда-нибудь.
– Ромка всегда шалопаем был, – продолжала Лисичкина, – хотя учился неплохо. И в институт сходу поступил. А потом все пошло через пень колоду. Должно быть, избаловали мы его своей любовью. Это ведь задним умом понимаешь, что пылинки сдувать – не дело, и что не от всех трудностей надо оберегать, и что жалость зачастую во вред.
– Об этом Горький писал, – заметил Быстров.
– И Толстой!
– Лев?
– Да хоть Алексей! Какая разница? Пока в собственное темечко жареный петух не клюнет, разве мы кого слушаем? В общем, случилось что-то с Ромкой. Сначала и незаметно было, а потом хоть глаза закрывай. Бросил институт, – говорит, не мое это, пойду поработаю, – устроился каменщиком на стройку. Потом у него денег вдруг стало несчитано, шальных денег, тех, что руки жгут. А он парень щедрый – кто ни попроси, не откажет. Всем рад, всех угощает, со всеми готов до утра разговоры разговаривать. Дальше больше: купил машину, квартиру снял, чтобы с отчимом под одной крышей не жить. Закружились вокруг него всякие подозрительные личности, нахлебники, девки какие-то наштукатуренные.
– Это со стройки?
– Я о тех, что косметикой пользоваться не умеют!
– Не «что», а «кто», – машинально поправил Быстров.
– Как хочу, так и говорю. Вы слушать будете или перебивать?
– Больше не повторится. – Матвей даже голову наклонил, демонстрируя раскаяние. Глаз от запруженной машинами дороги, однако, не оторвал. Им только аварии не хватало!
– Ладно, – смилостивилась Лисичкина, не намеренная сечь повинную голову. – Поехали дальше.
– Так едем же!
– Хватит дурочку валять! – возмутилась девушка.
– Я никого не валял.
– Довольно! Если вы таким образом пытаетесь поднять мне настроение, считайте, что вам это удалось.
Матвей притормозил у светофора, повернулся к девушке и прижал руки к груди:
– Марина, поверьте, я и не думаю скоморошничать. Мне интересно все, что вы рассказываете о своем … .
– Марина, поверьте, я и не думаю скоморошничать. Мне интересно все, что вы рассказываете о своем кузене.
– Опять? Почему не сказать просто – двоюродный брат?
– Хорошо, – кивнул Матвей, поражаясь своей покладистости, – я буду называть вашего кузена двоюродным братом.
Лисичкина подозрительно взглянула на Быстрова: уж не издеваются ли над ней? Однако лицо спецагента было преисполнено таким ангельским смирением, что она устыдилась своих подозрений. Просто этот парень прям, как оглобля. Что, в общем-то, не всегда плохо. Во всяком случае, гарантирует от насмешек, которые не всегда легко распознать.
Успокоившись, девушка устроилась поудобнее на широком сиденье «чероки» и продолжила рассказ о злоключениях брата.
– Как вы понимаете, каменщики не получают столько, чтобы хватало на прокорм оравы прихлебателей. На машину и квартиру им тоже вкалывать – проще вручную пирамиду сложить.
– Хеопса, – усмехнулся Матвей. – Крупнейшую.
– Нет, Джосера, – не осталась в долгу спутница. – Ступенчатую. Древнейшую. Двадцать седьмой век до нашей эры. Зодчий Имхотеп.
– Сдаюсь, – сказал Быстров.
– То-то же. Однако мы отвлеклись… Короче, другую работу Роман подыскал. Не пыльную.
– Да, – согласился Матвей, – на стройке без сапог да робы шага не сделаешь.
– Я про то, что денежную, – пояснила Лисичкина. – Не заметить этого было нельзя. На вопросы матери и моих родителей он отшучивался, а со мной держался едва ли не покровительственно, дескать, не женского ума это дело, да и вообще, что ты волнуешься? Все в порядке! Все просто превосходно! И тут его точно обухом по голове.
– Сильно?
– Да уж досталось. Иначе не прибежал бы ко мне. Выплакаться ему надо было. Ведь он только с виду такой неуязвимый, а на самом-то деле мягкий, словно воск. Заговорил, будто на исповеди. Все выложил. И как в контору эту попал и что потом случилось. Оказался он там волею случая. Приятель присоветовал: мол, нужен там человек для разъездов, что-то вроде экспедитора, он бы и сам пошел, да с насиженного места срываться не хочется. Вот Ромка и рванул туда. И пришалел. Совместное предприятие – из тех, что на купле-торговле специализируются. Все чин-чинарем: денег – вагон и маленькая тележка, офис в пределах Садового, руководство по дальнему зарубежью разъезжает. Но и подчиненных не забывает. Оклад Ромке положили фантастический. Ему бы насторожиться от такой щедрости, но куда там, все на удачу свалил, на случай, который раз в жизни выпадает.
– И что он должен был делать?
– А вы поможете ему?
– По мере сил, – осторожно пообещал Матвей, надеясь, что брат девушки не совершил чего-нибудь эдакого, когда даже явка с повинной, добровольное признание и сотрудничество с органами не смогут облегчить его участь.
– Осторожнее!
Крик Лисичкиной запоздал на добрых три секунды. «Чероки» взвизгнул скатами и пропустил вперед расфуфыренное «вольво», всю в наклейках и антеннах. «Какая безвкусица», – поморщился Быстров, ощущая свое превосходство перед нахалом в скандинавской иномарке с низким клиренсом. Восседая на высоком сиденье джипа, он чувствовал себя уверенно и независимо, как индеец на верном скакуне. И Ленинградское шоссе было его прерией…
Но потом он подумал, что единицы из индейцев-чероки могут позволить себе такую роскошь, как этот сверкающий черным лаком автомобиль, названный их именем. В этом он видел не только вопиющую несправедливость, но и нечто общее, чуть ли не родство, связывающее в одно целое коренных жителей Америки и его, Матвея Быстрова, русского по паспорту, москвича по месту рождения и жительства. Он тоже никогда не станет полновластным владельцем этого чуда на колесах, потому что приучен жить честно, это у него в крови. И пусть кто-то говорит: это несовременно, жить надо в кайф… Пусть говорят! Проклятые бледнолицые!
– Все нормально, – сказал он, сделав рывок и обойдя зарвавшееся «вольво». – Продолжайте.
– Помимо самых обычных разъездов – отвези туда, привези то, конверт налево, коробку направо, есть у Романа еще одна обязанность. Раз в неделю, по пятницам, он забирает в условленных местах небольшие стальные контейнеры и привозит их в офис.
– Что за условленные места?
– В стоматологических поликлиниках.
– Где? – не поверил Быстров.
– В стоматологических поликлиниках, – повторила девушка. – Что в контейнерах, Роман не знает, да и не очень-то интересовался этим. А дальше случилось…
– Что?
О проекте
О подписке