«Вселенная Метро 2033» расширяется
Объяснительная записка Дмитрия Глуховского

У нас все получается!

«Темные туннели» писателя Сергея Антонова – уже второй роман в проекте «Вселенная Метро 2033».

Можете начинать читать серию прямо с него. У всех книг в этом цикле будут свои сюжеты, свои герои, разные жанры. Объединяет их только мир – мир моих романов «Метро 2033» и «Метро 2034». И еще то, что в этой серии будут выходить только по-настоящему интересные книги.

Романы «Вселенной» будут не похожи друг на друга, как не похожи между собой их авторы. Мне очень хотелось объединить для этого эксперимента совершенно разных писателей. И опытных, и только начинающих. И тех, кому ближе серьезная проза, и тех, кто умеет закручивать интригу и создавать триллеры.

«Темные туннели» по духу напоминают мое «Метро 2033». Действие в книге разворачивается в Московском Метро, причем герой – молодой анархист-боевик со станции Гуляй Поле – открывает для себя и для вас многие из тех мест, о которых Артем из моей книги только слышал.

У Сергея Антонова получился яркий и наполненный приключениями роман. Он обогатил карту Метро, дал жизнь целым линиям. Приоткрыл завесу тайны над несколькими мрачными и загадочными уголками московских подземелий.

У него получилось совсем иначе, чем у Владимира Березина, автора «Путевых знаков», первого романа в проекте. И это здорово. «Вселенную Метро 2033» обживают совершенно разные писатели, и у каждого из них свой взгляд на хроники постъядерного мира.

А значит, вы никогда не будете точно знать, чего вам ждать от следующей книги «Вселенной». И никогда не соскучитесь. Совсем скоро в свет выйдет и третий роман, и четвертый. На карте мира появятся не только Москва и Петербург, но и Минск, и Киев, и Новосибирск. Может быть, однажды наш проект станет международным, и свои романы о Нью-Йорке и Токио напишут американские и японские авторы!

И конечно, вы тоже можете создать свою собственную историю для «Вселенной».

На портале проекта – на сайте Metro2033.ru мы проводим конкурсы и отбор лучших романов, написанных читателями. Заходите на сайт, публикуйте там свои рассказы, повести, романы – и вас могут напечатать.

2033 год… Мир уже разрушен до основанья. Давай строить наш, новый мир вместе!

Дмитрий Глуховский

Русская революция планировалась в биологическом отношении как генетический порог, за которым суждено было начаться новой жизни, состоящей в изменении расово-биологической структуры, закономерным результатом какового и станет пресловутый «homo soveticus…»

Пауль Каммерер

Рельсы обладают свойством блестеть даже в самых темных туннелях…

Путевой Обходчик

Часть первая
Метро и воля

Глава 1
Предчувствие перемен

Это было неясное предчувствие того, что сегодня должно произойти нечто необычайно важное. Оно пришло к Анатолию в тот тонкий, как паутина, отрезок времени, когда сон тает в шуме наступившего утра, а бодрствование еще не вступило в свои права. Некоторое время Толя лежал с открытыми глазами в темной, пропитанной запахом чада палатке, пытаясь отыскать в событиях минувшего дня тайные знаки, зарубки на стволе бытия, которые дали бы ответ на вопрос, почему именно нынешний день должен стать исключительным, поворотным в его судьбе? Из важных событий вчера произошло только одно…

Отработав свою смену на свинофермах Речного Вокзала, Анатолий попал на общее собрание. Как раз голосовали за предложение дяди Миши, известного под партийным псевдонимом Нестор, переименовать станцию Войковская в Гуляй Поле. Бурных прений не случилось, однако, как всегда, нашлись и недовольные. Предводителю Повстанческой армии метро пришлось делать экскурс в историю и рассказывать соратникам о том, каким подонком был большевик Войков, участник екатеринбургского расстрела семьи Романовых. Потом Батька доходчиво объяснил, что название Гуляй Поле будет как нельзя лучше соответствовать новой сущности бывшей Войковской как столицы свободного содружества анархистов. Рассказ о реформах, предпринятых Махно в годы процветания его гуляйпольской республики, изобиловал такими красочными и комичными подробностями, что Толя едва удерживался от смеха.

Анатолий, хотя до тридцати ему было еще далеко, на анархистских теориях съел собаку, и в идеологических спорах, если они не доходили до кулаков, многих мог уложить на обе лопатки.

Попытки исторического Нестора Ивановича Махно на практике осуществить в годы гражданской войны наработки Кропоткина и Бакунина казались Анатолию наивными. Ему бы очень не хотелось, чтобы здесь, под землей, воплощение в жизнь идеалов свободы и нравственности свелись к созданию на их станции уменьшенной копии Гуляй Поля образца девятнадцатого года прошлого столетия. При этом Анатолий понимал, что многим рядовым анархистам Войковской по душе именно такой бесшабашный вариант воли и что для того, чтобы выкорчевать из сознания людей рефлексы примитивного народовластия в духе Запорожской Сечи, потребуется много времени, терпения и силы убеждения.

Последней у Нестора хватало с избытком. Предводитель анархистов обладал внушительной фигурой и бесспорным талантом оратора. Это был титан двухметрового роста, с густой гривой седых, отливающих сталью волос и четкими, словно выбитыми на античной монете, чертами лица. Он был наряжен в некогда черный, а ныне потертый до желтизны кожаный плащ, раритетную шапку-кубанку, добытую чуть ли не в самом Музее революции, широкие галифе и собранные в гармошку высокие яловые сапоги из той же разграбленной экспозиции. Этот великан был непререкаемым лидером анархистской вольницы.

Анатолий в очередной раз поразился особенностям ораторского таланта Нестора. В узкой компании глава Повстанческой Армии не отличался красноречием и предпочитал помалкивать и слушать. Но стоило ему оказаться перед большой аудиторией, как от стеснительности его не оставалось и следа. Когда Нестор выступал перед людьми, потряхивая гривой отливающих сталью волос, от него веяло непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Батька, в отличие идеалистов-теоретиков вроде Анатолия, умел вести толпу за собой…

Толя родился в семье московских интеллигентов. Мать возглавляла научно-исследовательскую лабораторию в Московской сельскохозяйственной академии на Тимирязевской, отец был редактором крупного литературного журнала, поэтому Толины детские годы прошли среди книг, которые читал не всякий взрослый, под аккомпанемент кухонных разговоров о морали, нравственности и ответственности художника перед обществом.

Толю тоже воспитывали в этом духе: ответственным юным художником. Самостоятельным он стал рано. Уже в шесть лет он в одиночку ездил брать частные уроки игры на скрипке и без приключений добирался домой через две станции метро.

Родители его погибли в самом начале Катаклизма. Толе повезло дважды. В тот день, когда их девятиэтажка была сметена с лица земли взрывной волной, мальчика со скрипкой в обнимку как раз отправили на занятия. Встречный поток хлынувших под землю до смерти перепуганных людей не дал ему подняться на поверхность.

Одинокого, заплаканного мальчугана приметил такой же одинокий, потерявший всех близких старик. Звали его Иннокентием Вениаминовичем. У Толи с собой была только скрипка, а у Иннокентия Вениаминовича – батон белого за двадцать рублей. Толе он отдал половину.

Второй шанс был дан Анатолию его ангелом-хранителем в тот день, когда Иннокентий Вениаминович поддался на уговоры своего знакомого перебраться с Тимирязевской на Войковскую. У старика частенько шалило сердце, а на Войковской, по слухам, обосновался чудом выживший главный кардиолог ЦКБ, настоящее светило. После долгих раздумий Иннокентий Вениаминович согласился и вместе с Толей с Тимирязевской ушел. А еще через три дня Тимирязевской не стало: крысы сожрали. Всех сожрали, и того знакомого, что уговаривал старика идти на Войковскую.

Только на прием к кардиологу Толин благодетель так и не попал. Где-то по пути, в черном туннеле Иннокентий Вениаминович бросил вдруг рассуждать о судьбе человечества, сел на пол, взялся рукой за грудь и стал умирать. Он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и лицо его становилось серым, а губы – синими. И Толя ничего не мог сделать. С тех пор он еще много смертей видел, и не боялся их больше, и им не удивлялся. Но ту, давнюю, первую, запомнил навсегда.

Старик упал к Толиным ногам. Глаза его закрылись и погасли, как окна дома, в котором выключили свет. Все.

Беды Толины на этом не кончились. Мальчик пристал к проходившему мимо каравану, но неудачно. Караван перевозил какую-то военную химию и шел под усиленной охраной и в большой секретности. Но те, кому надо, о грузе, видно, знали. Караван попал в жестокую мясорубку. В контейнеры попало рикошетом, и один взорвался, выбросив ядовитое облако. Толя чудом выжил, но знакомство с отравляющим аэрозолем кожно-нарывного действия оказалось знакомством на всю жизнь. На ногах у него появились трофические язвы, которые никак не хотели заживать. Победить болезнь не удалось, а остановить получилось. Случайно, по наитию. Приютившая мальчика добросердечная жительница Войковской, тетка его ровесника Сережки, не знала тонкостей лечения трофических язв. Она просто не жалела для воспитанника дефицитного мыла и дважды в день промывала и перевязывала раны прокипяченными и тщательно высушенными полосками ткани. Болезнь отступила, но не сдалась окончательно, и для подросшего Анатолия забота о своих ногах стала привычным делом вроде утреннего умывания. Так он и остался на Войковской. Анархисты-повстанцы взяли на станции власть уже при нем, много позже.

Анархисты заявили о себе как о самостоятельной силе в конце войны Красной линии с Содружеством Станций Кольцевой линии. Нестор, которого Анатолий знал еще в те времена, когда его звали дядей Мишей, сначала воевал за красных, но потом что-то с ними не поделил. Добрался со своими людьми до Войковской и обосновался на ней. Все те, кто считал Москвина и всю Красную линию предателями революционных идеалов, прибились к партизану дяде Мише. Дальше – больше. Мишин отряд перешел на сторону Ганзы и помог Кольцу выиграть несколько важных сражений с коммунистами. Это, как объяснял дядя Миша потом своим бойцам, был союз временный, тактический.

Ганза была за частную собственность, за правый порядок, а у дяди Миши от одних этих слов начинал дергаться глаз. Когда красные подослабли и громить их стало уже неспортивно, Мишины бойцы переключились на Ганзу – потихоньку, исподтишка. Грабили награбленное. Кто-то тогда и подсказал партизанскому командиру, что ведет он себя в точности как Нестор Махно в гражданскую войну. Мише сравнение понравилось, запало. Вспомнив школьную программу, он, наконец, понял, какая идеология ему всех роднее.

И определился окончательно: взял себе псевдоним Нестор – ясное дело, в честь Махно. И заодно присвоил девиз зеленых «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!». Когда война между Ганзой и коммунистами пошла на убыль, призыв утратил актуальность. Вместо него Нестор провозгласил тогда лозунг «Воля или смерть!», написав его белыми буквами на черных полотнищах под черепом и скрещенными костями. Этими транспарантами были увешаны все стены и колонны Войковской, на которую с той поры стали стекаться все, кто считал любой намек на государственное регулирование личным оскорблением, а попытки посягнуть на свободу личности – смертным грехом.

Под черные знамена батьки Нестора становились и вольнолюбивые бродяги-челноки, и сталкеры, привлеченные возможностью раздобыть на Войковской оружие и снаряжение, и бывшие коммунисты, и даже ганзейские купцы, которых чем-то обидели на Кольцевой.

Войковская превратилась в Гуляй Поле задолго до того, как Нестор поставил это решение на голосование. Здесь процветала торговля оружием, дурью и самогоном, по сходной цене можно было купить женскую любовь. Впрочем, повальные кутежи, в которых деятельное участие нередко принимал и сам Батька, не мешали анархистам оставаться серьезной военной и политической силой, с которой вынуждены были считаться другие станции Метро.

Не понятно как, но при первой надобности Нестор мог одним мановением руки восстановить железную дисциплину, сплотить разномастное отребье, направить его энергию и волю на большие свершения. Вернее сказать, разрушения.

Анархизмом на станции увлеклись не на шутку. Учебники истории Гражданской были на Войковской на вес золота. Самые отчаянные из идейных в костюмах химзащиты отправлялись в Великую Библиотеку за книжками Бакунина и Кропоткина. В пьяном угаре из-за нюансов идеологии могли выбить зубы или ткнуть напильником в печенки.

Нестора обвиняли в тяготении к махновщине. Батька защищался, напирая на то, что со временем, отсеяв случайных попутчиков, обязательно вернется на почву анархо-коммунизма.

Во времена идейных диспутов проститутки и торговцы вели себя тише воды, ниже травы. Командование принимало решения о силовых акциях, и по приказу Нестора в сторону Кольца мчались похожие на махновские тачанки дрезины с установленными на них ручными пулеметами Калашникова.