Sandy Hall

A LITTLE SOMETHING DIFFERENT

Печатается с разрешения издательства Swoon Reads, an imprint of Feiwel & Friends and Macmillan Publishing Group, LLC и литературного агентства Nova Littera SIA.

Серия «TrendLove»

© 2014 by Sandy Hall

© Л. Бородина, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Посвящается давно ушедшим дням, проведенным в библиотеке Хоторна с мамой, тетей Джуд, Мэттом, Викки и Шоном.

Сентябрь

Марибел (соседка Лии по комнате)

– Я достану нам фальшивые удостоверения, – говорю я Лии, когда мы идем на занятия в первый день учебы.

– Что? Это же незаконно! – отвечает она.

Ее реакция меня не удивляет, хоть мы и живем в одной комнате всего четыре дня. Мне кажется, первые дни студенчества связывают людские судьбы, потому что у меня такое чувство, будто я знала Лию всегда.

Мне уже понятно, что она – отличная соседка. Она опрятная, вежливая, тихая, но при этом не зануда.

– Забудь о том, что это незаконно, – говорю. – Считай, что помогаешь местному бизнесу.

– У тебя извращенный взгляд на мир, Марибел.

– Будет весело! – продолжаю я, поднимая руки. За всю жизнь я выпивала всего дважды: один раз на свадьбе у сестры, и второй – на выпускном, но все равно знаю, что пить прикольно.

– Да я, вообще-то, не пью! – восклицает она, тоже вскидывая руки. Только теперь она смеется.

– А хочешь? – спрашиваю.

– Может быть.

– Я о том, что…

Я осекаюсь. Мы выходим на огромный зеленый луг, где расположена половина всех академических корпусов. Хочется на минутку остановиться и осознать, что я теперь – самая настоящая студентка.

– Наконец-то мы здесь, – говорю, окидывая взглядом университет. Лия в ответ улыбается.

– Да, надо как следует насладиться моментом… На какую пару идешь? – спрашивает она, в достаточной мере насладившись этим самым моментом.

– На историю Европы, часть вторую, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал максимально сдержанно.

– Смотри, нахватаешься там спойлеров, и потом, если решишься прослушать первую часть, будет уже неинтересно.

– Буду иметь в виду. А ты куда идешь?

– На писательское мастерство.

– Как у тебя получилось попасть на такой крутой и продвинутый курс, как писательское мастерство? – спрашиваю я, пока мы подходим к ступенькам корпуса для занятий английским языком. Она поворачивается ко мне и секунду идет спиной вперед, но тут же натыкается на симпатичного парня.

– Господи, – тоненьким голосом восклицает Лия, опускаясь на колени, чтобы помочь ему собрать вещи. – Прости, пожалуйста.

– Ничего, – отвечает он. Парень весьма мил, но кажется таким неуклюжим, пытаясь собрать все упавшие книги сразу.

– Точно? – спрашивает Лия.

Он кивает, не глядя на нее.

– Не хочу опоздать на пару в первый же день, – говорит она, бросая взгляд на меня, а потом снова на него.

Парень приседает, сгребает вещи в рюкзак.

Наконец он поднимает взгляд и неуверенно улыбается.

– Все нормально.

– Ну, раз нормально, то ладно, – говорит Лия. – Еще увидимся, Мар.

Я киваю и иду к себе в класс. Я только что стала свидетельницей первого милого студенческого знакомства. Кажется, такие здесь происходят сплошь и рядом.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Почему-то все всегда думают, что первый день учебы будет бодряще осенним, хотя на деле зачастую жарко и солнце палит как тысяча грилей фирмы Джорджа Формана.

Я стою перед новоиспеченными студентами, пришедшими на курс по писательскому мастерству, и оглядываю аудиторию, стараясь не вспотеть в тончайшей блузке. Выходя из дома утром, я спросила Пэм, как ей мой наряд. Она сообщила, что я будто сошла со страниц книги «Распутный домик в прериях». Понятия не имею, что это за домик, но все равно осталась довольна, что такой образ получился у меня сам собой.

Прыжком усаживаюсь на стол, следя, чтобы мини-юбка в стиле Лоры Инглз не задралась неприлично высоко, и наклоняюсь проверить время на телефоне. Дам им фору минуты в четыре. Сегодня первый день. Большинство студентов – старшекурсники, но вряд ли даже они бывали в этом закоулке нижнего яруса подвала. Клянусь, мы ниже уровня моря, я бы даже сказала, в самых глубинах ада, если бы не кондиционер.

Девятнадцать мест занято, а в списке двадцать семь ребят. Остается лишь надеяться, что лекцию пропустит нечетное их число. Ненавижу, когда на писательском мастерстве нечетное количество студентов: система летит к чертям, когда надо разбиться на пары.

Дверь открывается, и заходит мой ассистент.

– Привет, Коул, – говорю.

– Привет, Инга. Ну, что тут у нас? «Двадцать тысяч лье под водой»? – спрашивает он, смущенно обводя рукой аудиторию.

– И не говори. Придется каждый раз оставлять след из пивных орешков к моему кабинету.

– Почему из пивных?

– Если уж раскидываться едой, то такой, которую не любишь. Хорошие орехи я бы переводить не стала.

Дверь снова отворяется, и заходит студент номер двадцать. Он явно выбился из сил, запыхался, но, увидев, что мы с Коулом на него смотрим, застенчиво улыбается. Садится сбоку, ближе к двери, рядом с сердитым парнем и девушкой, на вид младше и беспокойнее остальных. Студент номер двадцать на мгновение встречается взглядом с девушкой, они оба краснеют и отворачиваются друг от друга.

Я снова бросаю взгляд на часы и откашливаюсь. Начинать у меня получается из рук вон плохо. Я преподаю этот свой курс уже десять лет, но каждый семестр запинаюсь на этапе знакомства. Вечно строю из себя крутую. Мне тридцать шесть, что и кому я пытаюсь доказать?

– Эй, эй, эй! – начинаю я и мысленно издаю стон. Надо реже смотреть повторы «Толстяка Альберта». Я хлопаю в ладоши: – Давайте начнем.

В этом семестре я хотя бы опустила слово «вечеринка». Однажды я начала с того, что сказала «Давайте начнем вечеринку», а закончила вступительную речь тирадой о том, что писательство – это как вечеринка: весело, но нет пива и вряд ли можно потанцевать.

Студенты внимательно на меня смотрят – все, кроме сердитого парнишки. Он чешет ухо и закатывает глаза. Видно, он не поклонник «Толстяка Альберта».

– Я – Инга Майерсон, а это – Коул… мой ассистент.

Фамилия Коула вылетела из головы, и я одними губами говорю ему «извини». Он пожимает плечами и улыбается.

– Если вы забрались в дебри Нарнии по ошибке, сообщаю: мы на курсе писательского мастерства.

Я начинаю обычную речь по предмету и попутно раздаю программу курса. Поставив процесс на автопилот, по ходу присматриваюсь к двум студентам, которых хочу в этом семестре видеть вместе. У меня к этому странный талант. Все началось, когда я работала ассистентом любимого профессора в магистратуре. Ей нравилось думать о студентах как о рассказах, которые она писала в голове, пока знакомилась с группами. Я пошла дальше, и рассказы превратились в любовные романы.

Как-то в конце девяностых я выбрала на семинаре пару молодых людей. Теперь они счастливо женаты, у них двое детишек. Они – моя самая удачная пара, но почти каждый семестр я замечаю новые парочки и как минимум потворствую флирту в классе.

– Сейчас сверюсь со списком, чтобы узнать вас по именам. На занятиях нам придется близко знакомиться, поэтому надеюсь, что никто не против. Нам с вами не стать писателями, если мы не узнаем друг дружку хоть на толику.

Злого паренька зовут Виктор. Запомню.

Нервную девочку – Азалия, но она быстро говорит: «Можно просто Лия» – после чего чуточку успокаивается.

Паренек, который зашел последним, – Гейб. Он спокойный, мне это нравится. У него такая осанка, что так и хочется попросить его выпрямиться, но у него наверняка есть мама, которой нравится говорить ему это.

Среди моих студентов есть девушка Хиллари, которая полностью соответствует моим представлениям об этом имени. По крайней мере, именно такими я представляла себе всех Хиллари, пока на сцене не появилась Хиллари Клинтон и не разрушила былые предрассудки относительно девушек с именем Хиллари. Например, встряхивать волосами и разговаривать с акцентом округа Вэлли. Когда нынешняя Хиллари встряхивает копной волос, мы словно возвращаемся лет на двадцать назад.

Кроме них, конечно, здесь есть и другие ребята, но эти четверо выделяются больше остальных.

Окончив перекличку, возвращаюсь к занятиям.

– У меня есть одна теория, – говорю.

– Что это демон, – говорит Лия так тихо, что я едва не пропускаю ее фразу мимо ушей и пропустила бы, если бы она испуганно не прикрыла рот ладонью. Вижу, как Гейб поворачивает голову в ее сторону и улыбается.

– Танцующий демон? – негромко уточняет он.

Тут я со своим любимым выражением лица, как у Руперта Жиля, говорю:

– Нет, тут что-то не так.

Кажется, шутку никто, кроме нас, не понял, но именно в этот момент я осознаю, что моей парой в этом семестре будут Гейб и Лия.

Быстрый обмен взглядами – это хорошо, но они поняли мою непроизвольную отсылку к «Баффи – истребительнице вампиров». Кажется, это мои родственные души. И еще мне радостно, что нынешние дети до сих пор смотрят «Баффи».

Теперь надо решить, как устроить их отношения.

Надеюсь, Коул мне подыграет. Раньше у меня бывали ассистенты, которые портили мне все веселье. Я гляжу на него: он как раз вскинул руки ладонями вверх и потряхивает ими, будто в джазовом танце. И понимаю, что мы на одной волне.

Скамейка (на лужайке)

Я – самая старая скамейка на этой лужайке, а уважения ко мне никакого.

Надо сказать, в моей работе есть свои плюсы. Время от времени. Иногда на меня нет-нет, да и присядет идеальный зад, однако не все они одинаковы.

Тот, что сейчас сидит на мне, вызывает уважение: такой зад я бы пригласила еще раз, если бы могла говорить. Лучше всего то, что он, по всей видимости, прикреплен к человеку, которому, кроме как посидеть, больше ничего не нужно. Ни болтать, ни ерзать, ни рисовать граффити или клеить жвачку. С таким можно свыкнуться.

– Гейб, – произносит голос рядом с ним. Эти ягодицы мне уже не нравятся. Их хозяин нарушил такую приятную тишину.

– Сэм, – отзывается обладатель хорошего зада.

– Ты заметил, что сидишь в миллиметре от птичьего помета?

– Ты за этим сюда пришел?

– Нет. Мама дала денег купить тебе обед в первый день учебы. Она волнуется, что ты мало ешь.

– С чего бы ей волноваться?

Представляю себе, как за этими словами следует многозначительный взгляд, которого, кажется, хватило, чтобы заставить лучший зад в моей жизни встать и уйти.

Сэм (брат Гейба)

– Ну как тебе первый день? – спрашиваю я.

Брат пожимает плечами. Он всегда неразговорчив, но последние девять месяцев будто совсем лишился дара речи.

– Я серьезно, скажи, что ответить маме, она ведь не поверит, что я отвел тебя обедать. Подумает, что я зажал деньги и купил себе пиво.

– Сфоткай, как я ем, – бормочет он.

– Хоть расскажи, как прошел день. – Я тяну его за руку, чтобы он остановился и посмотрел на меня. – Как старший брат я имею право заставить тебя говорить.

Он вздыхает:

– Ладно, скажи, что я устал сильнее, чем ожидал. Такое бывает, когда проводишь девять месяцев на диване. А в остальном все очень, очень хорошо.

– Ты устал? – стараюсь завязать разговор. Гейб ни с кем не делится. Он все держит в себе. И вдруг этот бука толкает меня в плечо. – Ай!

– А что она сама не спросит?

– Потому что думает: ты ей врешь.

– Ну и ладно. Зачем мы вообще это обсуждаем?

Мы уже собираемся уйти с лужайки, как нам машет девушка со скамейки, Гейбу и мне. Скорее всего, Гейбу, потому что я ее раньше не видел. Он машет в ответ: видно, и правда ему.

– Кто это?

– Да так, одна девчонка, – отвечает он.

– Давай пригласим ее на обед! Все равно она сидит просто так.

Я уже иду к ней, но он хватает меня за рюкзак и разворачивает:

– Не надо.

– У тебя не будет девушки, если каждую будешь так игнорить.

– Я ее не игнорил.

– Кажется, она болтает с белочкой.

– Она… не от мира сего.

– Откуда ты ее знаешь?

– Она ходит со мной на курсы писательского мастерства.

– А-а-а, великолепно. Как тебе предмет?

На этот вопрос он улыбается.

– На самом деле хорошо. Только я чуть не опоздал: не знал, что в корпусе английского языка двухуровневый подвал.

– А, так это было на втором уровне подвала. Да, я там бывал. О нем ходят легенды, но лишь некоторым довелось пережить нечто подобное на собственной шкуре. Я слышал о клане русалок, которые живут в туалете.

Удивительно: Гейб звонко смеется. Шутка так себе, но он последнее время редко хохочет. Ходит сам не свой. Я пытался втолковать это маме, вот только вряд ли она поняла. Мне кажется, она решила сама больше прикладывать усилий, но суть в том, что она здесь не помощник. Гейб должен справиться сам.

– В общем, профессор крутая, остальные ребята тоже нормальные. Все не так плохо.

Мы подходим к столовой. Я стараюсь добиться нового проявления эмоций, хотя знаю, что он этого не любит:

– Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной об этом в любой момент.

Он закатывает глаза.

– Знаю, правда знаю.

Белка!

Я замечаю, как девочка ест арахис. Люблю орешки. Орешки, орешки, орешки. Желуди!

Я прыгаю по травке, веду себя мило и надеюсь, что мне повезет стащить упавший орешек. Что упало – то пропало.

Она глядит на меня и улыбается. Свезло! Ура!

Она нарочно роняет на землю арахис, и я его начинаю грызть. Потом она кидает еще один орешек на скамейку рядом с собой. Это что, ловушка?

Я не спеша уминаю первый, наблюдая за ней и пытаясь разглядеть, нет ли у нее клетки или коричневого пакета: вдруг она хочет меня поймать.

Кажется, горизонт чист. Я запрыгиваю на скамейку.

Она смотрит на двух парней, уходящих по лужайке.

– Как думаешь, это братья? – спрашивает она. – Глаза у них одинаковые и носы, кажется, тоже. Отсюда сложно разглядеть.

Я выпрямляюсь. Она обращается ко мне. Со мною раньше никто не заговаривал. Как бы хотелось знать человеческую речь, чтобы ей ответить.

Но вместо ответа я грызу орешек.

Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)

Ненавижу этот предмет. Прошла всего неделя семестра, а я уже готов его проклинать.

Ненавижу тупые шутки профессора, ненавижу аудиторию и студентов в ней, а особенно – двух идиотов, которые садятся возле меня каждую долбаную пару. Из-за них мне охота выколоть себе глаза механическим карандашом.

Делаю пару глубоких вдохов. Надо успокоиться и пережить семестр. Только этот предмет вписывается в мое расписание, он нужен для окончания колледжа. Не хочу потом, в следующем семестре, брать литературу, когда придется сосредоточить силы на моей офигенной стажировке.

Серьезно, я-то думал, что все самые отвратные люди собрались на моем профильном предмете – парни с информатики порой так бесят. Но нет, литераторы – самые дурацкие ублюдки по эту сторону Миссисипи. Они считают себя глубокими, значительными личностями. Ну да, как же.

И если чувак сзади пнет мой стул еще раз, я не знаю, что сделаю. Физически я, вероятно, с ним не справлюсь, зато точно унижу в словесной схватке.

Пока я это обдумываю, он пинает стул снова, и я поворачиваюсь, чтобы убить его взглядом. Он выпрямляется, убирает длинные ноги в проход и начинает докапываться до девчонки рядом с ним. По крайней мере, до ее сумки: он случайно задевает ее ногой, и все содержимое вываливается к чертям.

Я не удивлен. У него большущий размер ступни. Мне кажется, его ноги прекрасно сочетаются с ее ненормально длинной шеей.

Он считает, что вещи лучше собирать, если сгибать при этом локти? Он как чудовище Франкенштейна: движения дерганые, а суставы неподвижны.

Я вполуха слушаю, как Йети невнятными звуками пытается извиниться, а Жирафиха пищит, что все в порядке.

Как же я их обоих ненавижу.

Сколько там еще до окончания семестра?

Боб (водитель автобуса)

Каждый день в автобусе ездят сотни ребят. Некоторые – настоящие симпатяги, попадаются полные засранцы, бывают и просто обычные. Одни шумные по-хорошему, другие – по-плохому. Всегда найдется парочка таких, которые выделяются на общем фоне. Иногда из-за яркой внешности, а иногда просто из-за вопроса логистики: они вечно сходят на странных остановках. Моя жена Марджи любит слушать обо всех них.

В последнее время я часто ей рассказывал о двух ребятах, парнишке и девушке. Они чем-то отличаются от остальных.

Я обратил внимание на парня из-за его привычки неуклюже держаться за поручень. Странно, что я знаю, как держаться правильно, а парнишка совсем не умеет. Он такой неуклюжий, ему будто больно за него держаться. Так и тянет научить его стоять, чтобы не было за него так страшно.

А потом, через пару дней, я понял: он так делает, чтобы изредка вторгаться в личное пространство девочки, даже когда автобус почти пуст. Но он никогда не подходит настолько близко, чтобы сесть с ней рядом, как будто ему нравится за нею наблюдать.

С девчонкой совсем другая история. Я всегда подмечаю тех, кто читает книгу в автобусе. Сам я не могу читать, пока сижу в движущейся машине или автобусе. Меня начинает укачивать.

Но она читает постоянно. А он всегда держится так, будто от поручня болит рука. А я сижу на своем месте и думаю о них.

Я торможу на следующей остановке. Они сходят вместе, хотя совсем друг с другом не разговаривают. Оба меня благодарят, а это редкость. Мне от этого радостно, хочется думать, что они заговорят друг с другом, но, наверно, мне не под силу управлять такими событиями.

Я наблюдаю, как они идут вдвоем, потом их пути расходятся: она идет к общежитиям, а он сворачивает в сторону студенческого центра. И тут меня окликает маленький дьяволенок: «Мы едем или как?»

Бывают же такие заразы среди детишек.

Кейси (друг Гейба)

Я уже почти дремлю, когда в дверь спальни кто-то стучит. Клянусь Богом, если это снова новенький из комнаты за кухней, я на нем сорвусь. Я ведь ничего не делаю, просто сплю, топать я никак не мог. А его послушать, так над ним словно лось живет или что-то вроде того.

Я свешиваю ноги с кровати и подтягиваюсь ближе к краю. Надо сказать, плюс маленькой комнаты – это возможность открывать дверь, не вставая с постели. За дверью стоит Гейб. Он смотрит прямо перед собой и делает озадаченное лицо, когда видит, что в дверном проеме перед ним никого нет.

– Привет! – говорю, садясь прямо и открывая дверь шире. Он опускает голову и улыбается.

– Не мог понять, как открылась дверь, – говорит он, сбрасывая с плеч рюкзак и подвигая компьютерное кресло. – Думал, ты ее чем-то оснастил.

– Я не из таких инженеров, – отвечаю.

– Что нового? – спрашивает он.

– Ничего особенного. Прилег поспать.

– Вот блин. Прости, надо было сначала написать. Пойду, – говорит он и встает. Такой уж Гейб человек. Он так боится наступить кому-нибудь на ногу, что даже не замечает, если человек сам этого хочет. Я, конечно, не хочу, чтобы мне в буквальном смысле наступали на ногу. Просто хочу сказать, что мне нравится проводить время с Гейбом, даже если он мешает мне спать.

– Нет, садись.

Он повинуется, потому что таков уж он. Когда я впервые встретил его на первом курсе, – а тогда я уже пару месяцев жил в одной комнате с его братом Сэмом, – меня поразило, насколько они разные. Гейб приезжал к нам на выходные, чтобы выбрать колледж, и я не ожидал, что Гейб окажется совсем не таким, как Сэм.

Там, где Сэм кричит и ведет себя чуть ли не бесстыдно, Гейб держится спокойно и саркастично. Но при всем его тихом характере без него здесь было скучно. Я ему об этом говорил каждый раз, когда ходил его навещать в прошлом году.

Он грызет ноготь большого пальца.

– Как дела? – спрашиваю, прислоняясь к стенке у кровати.

– Вполне себе хорошо. Я только что с пары по писательскому мастерству. Там есть девушка, которая полностью… завладела моим вниманием.

Он улыбается.

– Круто, но ты же знаешь, что я спрашивал не об этом.

Знаю, что он сам расскажет все, когда и если захочет, но частенько ему напоминаю, что я рядом и жду, когда он будет готов.

– Нет, но я хочу поговорить именно об этом, – отвечает он.

– Ладно, зато честно, – говорю. – Расскажи мне об этой цыпочке.

– Она тебе не «цыпочка».

– Ну, об этой юбке, доске, бабе.

– Ты в курсе, какой ты отвратительный?

– В курсе.

– Просто она со мной в одной группе, она классная, и я думаю, что надо бы с ней заговорить. На парах она всегда ведет себя спокойно. Один раз я перевернул ее рюкзак и вместо косого взгляда получил улыбку, она сказала, что все нормально.