I

Кавказско-черноморское побережье мы знаем по курортным местам и посадам Туапсе, Сочи, Гагры и проч., но не знаем трудовых центров побережья, не знаем, как живет поселенный русский народ – и в чем его будущее?

Побережье пережило культуры: греческую, римскую, черкесскую и в настоящее время переживает русскую. Еще в глубокой древности побережье считалось лакомым кусочком для народов, страной не только приятной по климату и роскошной растительности для дачного пребывания изнеженных патрициев, но и страной богатой и сильной по производительности и всяким естественным богатствам. Сколько остатков прежнего, отжитого величия, следов заселенности и жизни осталось и теперь еще!..

Но приступим к русской общине и культуре.

Местная война кончилась. Кавказ, а вместе с ним и побережье покорены русскими. Черкесы ушли в Турцию, оставшиеся переселены в кубанские степи под надзор казаков. Покончили свою культуру горцы, и с 60‑х годов побережье начало заселяться русскими. Интересны первые шаги поселенцев в стране для них новой, в совершенно незнакомых условиях. Они не имели понятия о местах, куда ехали, одни неволею, другие охотою, не знали, как и те, которые их посылали, как не знают до сих пор мест те, «кому ведать надлежит». Первые поселенцы были казаки-степняки тогда упраздненного шапсугского батальона, переведенного в гражданское состояние. Положение 18‑го октября 1870 года предоставляло огромные льготы для поселившихся: при общинном земельном устройстве на каждую душу мужского пола, родившуюся до 1870 г., полагалось в юрту^[1] по 20 десятин, кроме одной десятины, отведенной в полную их собственность (§ 55); общинная же земля была отрезана на правах крестьян-собственников. В течение 15‑ти-летнего срока, считая с 10‑го марта 1866 года, поселенцы освобождались от воинского постоя, от всяких гербовых и канцелярских пошлин, торговать могли по одним льготным свидетельствам без платежа пошлин, могли устраивать фабрики и заводы, не подвергаясь никаким денежным сборам в казну, и наконец освобождались от платежа податей и отправления денежной и натуральной повинности.

Вот какими льготами пользовались в новом, благодатном крае первые поселенцы-казаки, которых, если они шли охотою, наделяли кроме всего еще десятидесятинными «потомственными» (в частную собственность) участками. Но этих охотников, как видно из нарезанного числа участков, было не особенно много – пришлось селить силою, причем не пренебрегали порочными по приговорам столичных обществ членами. Таким образом организовалось 12 больших станиц с двумя поселками.

Впрочем, заселение или, вернее, раздача земель производилась не только простым казакам, но и офицерам упраздненного шапсугского батальона, которые получили бесплатно в полную собственность участки земли: штаб-офицеры по 400, а обер-офицеры по 200 десятин. Полковники и генералы верстались по 1 000 десятин. Но все эти крупные землевладельцы решительно никакой сельскохозяйственной деятельности не проявили; некоторые продали задешево жалованные земли, а другие, по-видимому, ждут цен и владеют огромными лесными и береговыми площадями земель, не имея на них не только какого-нибудь хозяйства, но даже турлучной хаты для сторожа, ибо эти вельможи предоставляют охрану своих владений местным лавочникам, платя им по 100 и даже по 50 руб. жалованья в год.

Мне приходилось делать десятки верст пешком по берегу моря. Идешь, идешь – скалы да лес, и нет ни жилья, ни человека. Потом спросишь: – Чьи эти земли? – «Такого-то генерала или князя!» – Отчего же пустуют такие прекрасные береговые угодья? – «Да так, – отвечают местные жители: – прежде греки потихоньку табаком занимались, а теперь никого нет!..» Не мало земель принадлежит министерству государственных имуществ: в горах такие земли тоже пустынны, а по берегу нарезаны культурные участки в размере около 10 и более десятин, сдаваемые на льготных условиях частным лицам под высшие культуры. Но слабо прививается и двигается эта высшая культура, вследствие отсутствия дорог и, потому, дороговизны на самые необходимые предметы потребления и строительные и другие материалы. Морской путь почти не эксплоатируется для сельскохозяйственных потребностей, пароходы идут мимо селений и культурных участков и, точно издеваясь над несчастными хозяевами, идут близко, в какой-нибудь версте от берега! Кроме того, дорог перпендикулярных новороссийско-сухумскому шоссе нет, хотя прежде, при черкесах, таковые были и содержались в прочном порядке. Я лично в горах на охоте находил совершенно сохранившиеся каменные мосты, которые так заросли, что нельзя и подозревать было о их существовании, еслибы не старый, местный охотник, который мне указал эти мосты в непроходимой теперь горной глуши. Вообще, черкесы свои многочисленные горные дороги содержали хорошо, об источниках заботились чрезвычайно и лесоистреблением не занимались. Русские первые поселенцы не только не поддержали черкесской культуры, для них полезной и прямо необходимой, но уничтожили даже следы жилищ и дорог неприятеля.

Что же делали на первых порах поселенцы? Первые четыре года – ничего. Высадили их по береговым «щелям», указали им «рукой» земли и, прибавив, что все это – ваше, живите, мол, работайте и будет вам хорошо! Ни указаний, ни советов, о каких бы то ни было инструкторах не было ни речи, «ни думки». С ними вместе поселились священники и фельдшера, да еще начальники из бывших офицеров. Кругом – горы, дремучий лес и море, все незнакомые картины для степняков. Что им делать? Стали они «робить» хаты и балаганы по низменностям около речек, где никогда не селились черкесы, занимая жилищами своими возвышенности над низинами, в которых они разводили сады и разрабатывали поля. Русские, напротив, поставили хаты в самых низких местах, ниже даже уровня моря, и, разумеется, en masse заболели лихорадками. Священники и фельдшера пригодились, действительно, очень скоро: одни лечили, другие хоронили, ибо лихорадки при таких условиях выражались осложнениями, которые вели в могилу. «Много нас тогда перемерло, ох, много!» – рассказывали мне оставшиеся в живых поселенцы. – «Поверите ли, бывало, все лежим, подняться нет сил и воды некому подать… Что детей похоронили, – так и валились ребята!.. После – ничего, обтерпелись!»

Но я должен прибавить, что и теперь от лихорадок страдают главным образом первые поселенцы, старожилы, которых усадьбы находятся в ямах, между возвышенностями, среди густой, непроходимой чащи фруктовых деревьев и непременно около речки. Кое-где еще оставались черкесы, которые уводили скот у переселенцев. На первых порах бывшим казакам пришлось обороняться от горцев, иметь с ними враждебные столкновения в горах, разыскивать еще существовавшие аулы. Вот во время этих экспедиций поселенцы находили некоторые запасы зерна, оставленные невольными эмигрантами-горцами, и цветущие, великолепные фруктовые их сады.

– Что было фруктов, – рассказывали мне старожилы, – и, Боже мой! По 25 пудов и более яблок и бергамот с дерева брали… Некуда фруктов было девать!.. Возить стали в город… Это, впрочем, после, когда провиант перестали выдавать.

Первые поселенцы в течение четырех лет получали солдатский паек по 1 п. 32 ф. муки и по 8½ фунтов крупы на человека, причем полный паек считался от семилетнего возраста, а до тех пор дети все-таки получали пол-пая. Для перевозки из Кубанской области многочисленного провианта в построенные склады была организована береговая флотилия на казенные средства, существующая и поныне на ту же субсидию, но решительно ничего для населения не работающая, а служащая интересам богатейшего акционерного «Русского Общества пароходства и торговли», очень известного, как в текущей прессе, так и местным береговым жителям Черного моря, своими отрицательными отношениями. Другими словами, это Общество существует исключительно для своих акционеров, их интересов, но не для развития края, причем оно – монопольное.

Итак, поселенцы были обеспечены мукой, крупой, превосходными фруктами и рыбой, в изобилии живущей в море и речках.

– Я был грамотный, – рассказывал мне казак-переселенец, заведывающий раздачей провианта в одной из станиц, и потому был назначен по выдаче пайков. Дела было много… разные счеты и рассчеты… Бывало, в семье родится хлопец, сейчас же его батько бежит ко мне: «Пиши, – говорит, – вноси в списки едока!» – дня, ведь, не пропустит, бисов сын!

– А что, хватало пайков? не голодали поселенцы?..

– И, что вы!.. не тильки хватало, оставалось дюже… Скильки тех пайков пропивалось… Квитки можно было менять на что угодно, в магазине всякого товара было!.. горилка тоже!!..

– А что, от лихорадки в вашей станице добре помирали?

– Из 888 человек в нашей станице за два, кажется, года померло около 200 человек. Это взрослых, а детей – пропасть!..

– Много садов оставили черкесы?

– Много… хо-оррошие сады… Если бы не порубили, и по сие время фруктов хватило бы на всех!.. Теперь пооставалось мало, которые после запрета…

– Зачем же было рубить фруктовые деревья, когда кругом леса сколько угодно!?

– Зачем?! – усмехаясь, отвечал мне старожил. – А затем, что не хотелось «лезти» на дерево, чтобы сымать фрухты; а срубил, значит и собрал с лежачего дерева прямо на фуру, да и айда!.. Многие так делали!.. После, когда перестала казна паек выдавать, когда на свои средства кормиться стали, вот тогда и взялись за ум, и запрет положили, и штраф…

– Какой запрет?

– Мирской!.. – приговор, значит! Все черкесские, какие ближние, сады по дворам надельным поделили, и кто у кого фрухту чужую снимет, с того 10 р. в общество штраф… Еще бы, когда после казенного пайка нас черкесская фрухта кормить стала, и мы стали ее беречь!

– Каким же это образом?

– Очень просто! Стали возить, да и теперь возим яблоки и бергамоты в Екатеринодар и меняем на муку, пуд на пуд выходит… Когда на фрухту урожай, мы всегда с хлебом, который у нас в лавках продается по 1 р. 60 к. пуд… А какой хлеб? сами видели!..

– Да, мука не важная! – согласился я.

– Вот из-за хлеба-то мы и бьемся, и вспоминаем наши кубанские степи. В горах пшеница если и родит, – то мышь ее поест, то ливнем весной снесет… Трудно надеяться на здешние урожаи хлеба!..

– А хлеб все сеют?

– А как же!?.. известно, – все жители…

– А сады не разводят?

– Мало кто!.. Почти можно сказать, что этим не занимаются.