Цитаты из книги «Сообщники»

боящихся. Я как новичок в классе: он глядит по сторонам на незнакомых людей, с которыми ему предстоит общаться, и не может поверить, что теперь он учится в новой школе – в Школе свободы и бесстрашия. Меня чудом взяли в эту школу, я был уверен, что провалю вступительный экзамен. Пока я не выучил ни одного урока, но я всё выучу, обещаю.

Мои сообщники – мои тексты, самые первые, самые новые, все, все. Когда пишешь – становишься лучше, что-то вдруг понимаешь, формулируешь для себя и радуешься, когда находишь сообщников в этом своем формулировании. Тексты умнее и свободнее меня, порой мне кажется, что всё умнее и свободнее меня, а я будто пытаюсь примкнуть к этому сообществу свободных и не

Мои сообщники – это мои детские воспоминания, самые светлые и самые страшные. Часто бывало, что светлое и страшное становились одним неделимым целым. Мои сообщники – это шутки, которые парадоксальным образом возникали в моей голове и вытягивали меня из ямы отчаяния. Часто оказывалось, что это одна и та же шутка, о которой я забывал и открывал заново, с первозданной страстью и горьким, но смехом бросался ее обнимать и чувствовал, как мы – я и она – снова спасаемся.

дорога, я еду в машине, на заднем сиденье, меня везут, увозят откуда-то, мы всё едем и едем, за рулем то мама, то дед, живые и мертвые в пространствах сна равны и свободны. Эти сны не кошмарные, я в них спокоен и уверен в том, что водитель знает, куда мы держим путь, наш маршрут построен, и мы не торопимся достичь конечной цели, мы едем и наслаждаемся путешествием. За окнами – дома города моего детства, города моей юности, молодости, незнакомого мне города моей зрелости и старости, или он только кажется мне незнакомым. Потом ландшафт резко меняется: я вижу искалеченные здания, дома-инвалиды с выбитыми глазницами, впавшими от голода животами-стенами, людей внутри и рядом нет, только дома, и они повсюду, мы едем, едем, и они не заканчиваются, они становятся всё страшнее, но это не кошмарный сон, это даже не похоже на сон, я все вижу и не боюсь, в горле пересыхает

Когда нет сообщников, бери в сообщники сны. Записывай их, не давай им улететь, следуй за ними, их маршрутами и тропами. Мне часто снится

Когда я говорю, что мне хочется быть свободным и старым, я говорю о другой старости. Речь не о подведении итогов, сетовании на здоровье, повышение цен, невнимание к себе детей и внуков, если они будут, конечно. Я говорю о старости как о времени, посвященном только себе, осмыслению пройденного пути. С точки зрения старости, с этой вершины (хочется верить в эту вершину и суметь взобраться на нее) ты отчетливо видишь свой путь, все житейские повороты, ты можешь наконец увидеть, какими мелкими оказались события, которым ты придавал значение, и какими важными и определяющими вдруг стали моменты, которые ты почему-то считал проходящими. А в них и была, и есть вся соль твоей жизни.

Старит человека другое. Смею предположить, что это зло, зависть, зависимость от своих иллюзий, с которыми надо уметь расставаться. Старит замкнутость в себе, в своем выстроенном годами мире, мирке, музейном архиве, куда не проникает ничего нового – вход запрещен.

Но даже самые страшные события из детства преодолеваются всепобеждающей молодостью жизни, святой неопытностью души, надеждой, что за этим крутым поворотом все-таки будет островок счастья.

Да, во многом на наше восприятие себя, своего внутреннего возраста влияют родители, среда, в которой мы выросли.

Эти этюды – мои сообщники в поисках нового языка на выжженной земле. Мне кажется, я не имею права использовать свой прежний язык, который и не был никогда моим, но я почему-то взял его в сообщники и показал ему, доверил, не спрашивая одобрения, свои чувства, страхи, сомнения, опасения, реже – прозрения. Он – язык – покорно сгибался в моих руках, не думая сопротивляться. Он не был моим сообщником, я пойму это после, он был моей жертвой, а я – его угнетателем.