© Издательство «Четыре», 2022

Ирина Авраменко

Родилась в Симферополе. Окончила Ленинградский топографический техникум по специальности «Картография». В 1995 году эмигрировала в Израиль, живёт в городе Нетания. Работает в телефонной компании. Стихи пишет с юности. Произведения публиковались в коллективных сборниках и литературных журналах разных стран. Лауреат и дипломант международных литературных конкурсов. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Член Международного Союза Русскоязычных Писателей. Автор четырёх поэтических книг: «Зелёный дождь», «Музыка воспоминаний», «Птица в поднебесье» и «Осенний аккорд».

Пью за весну

 
Я пью сегодня за весну,
Что заново не повторится.
Из рук её опять приму
Бессонниц чистые страницы.
 
 
Она так тихо шепчет мне,
Как будто в чём-то виновата.
Зелёной веткою в окне
Всё машет и зовёт куда-то.
 
 
Цветы белеют на столе
И запахи плывут неслышно.
Весна приходит столько лет,
Но никогда не будет лишней.
 
 
Я за весну сегодня пью,
Бокал со звоном разобьётся.
И каждый раз весной люблю —
А что ещё нам остаётся?..
 

Поцелуй весны

 
Мы так близки, но словно незнакомы,
И мечется душа моя без сна.
В своём великолепии зелёном
Когда-нибудь вернётся вновь весна.
 
 
Вся в облаке цветочных ароматов,
Опустит мне в ладони клейкий лист
И поведёт туда, где мы когда-то
Красавицу-весну не дождались.
 
 
И я пойду к её траве зелёной,
В пронизанные ярким солнцем сны.
Хочу остаться взбалмошно-влюблённой,
Поймав губами поцелуй весны…
 

Мысли весенние…

 
Вечер устало плывёт многоточием,
Месяц прибит неумело гвоздём.
Голову эта весна заморочила
Первыми листьями, поздним дождём.
 
 
Пыль одиночества на подоконнике
Скоро сотрут мимолётные сны.
Глупо смеются соседские школьники,
Перечеркнув волшебство тишины.
 
 
Вечер дыханьем наполнен ментоловым,
Тает так медленно, не впопыхах.
Мысли весенние все бестолковые,
Все о любви и зелёных мечтах…
 

Ключи

 
Я подберу под настроение ключи
И спрячу их, чтоб знала лишь одна.
В моё окно бессовестно стучит
Зелёной веткой поздняя весна.
Цветут деревья, водят хоровод,
В садах и парках запахи любви.
И тонут по весне из года в год
Несбывшейся надежды корабли.
Так приторен лиловый аромат
И вкус зелёных яблок так горчит.
Но я смеюсь, легко и невпопад,
Забыв, куда забросила ключи…
 

Мелодии души

 
Цветные лужи после ливня,
Огней вечерних отраженье,
Апреля одинокий голос,
И плащ дождинками расшит.
Всё это было так наивно,
И я терпела пораженье,
Я улетала в невесомость
Мелодий сердца и души.
 
 
Ключом скрипичным заперт город,
Захлопнуты резные ставни,
Под наклонившимся балконом
Звучит стаккато каблуков.
Весна забудется не скоро,
А для кого-то станет главной.
И сердце выпустит со стоном,
Как птицу певчую, любовь…
 

А в полях васильки…

 
Пролетела весна, пролетела,
Облака ненароком задела,
Помахала рукой и умчалась,
Что хотела сказать – не призналась.
 
 
Разбиваются мысли со звоном,
Звуки прячутся в музыку, словно
Задержался апрель у порога,
Всё не может собраться в дорогу.
 
 
А в полях васильки расцветают
Цвета глаз, что теперь вспоминаю.
И мурашками ноты по коже,
Как любовь, что забыться не может…
 

Наталья Азовцева

Окончила с отличием факультет почвоведения МГУ им. М. В. Ломоносова, а также аспирантуру факультета. Кандидат биологических наук научный сотрудник Почвенного института им. В. В. Докучаева.

Совмещает мыслительную научную гармонию с высоким поэтическим полётом.

Автор четырёх книг стихов. Победитель и лауреат ряда поэтических конкурсов. Автор и ведущая программы «Вечерний пунш» на радио города Котово Волгоградской области. Возглавляла молодёжный отдел поэтической студии «Орфей» в МГУ им. М. В. Ломоносова. Член Клуба учёных МГУ, участница поэтических сборников клуба.

Наталья Азовцева публикуется в коллективных изданиях, регулярно выступает со своими стихами.

Живёт в Москве, замужем, воспитывает двух сыновей.

«И я была когда-то словом…»

 
И я была когда-то словом —
Ответом матери моей на взгляд отца.
Звездой в сиянии сверхновом,
Пришедшей вдруг на небеса.
Среди огня
Октябрьской полногрудой ночи
Была в полушептанье их
Я не длинней и не короче,
Чем вздох двоих.
 

«Как выглядит музыка…»

 
Как выглядит музыка?
Стройно и чинно.
В гладком костюме солидный мужчина.
С новым аккордом, загадкой предвещена,
Милая женщина с локоном свешенным.
Как выглядит музыка?
Ветра движеньем,
Листьев на дереве мягким скольженьем.
И ожиданьем луны из-за облака
В паузе взгляда. Мгновенье, ты коротко?
 

Костёр любви

 
Мы встретились с тобою, как две искры
В костре любви под пылкою звездой.
Давай сгорим не суетно, не быстро
Мне так легко, так радостно с тобой.
 
 
Летим, смеясь, в пожаре негасимом.
И нам ли в углях пламя потерять,
Любовь прошла по нам горячим ливнем,
Чтобы волною солнечною стать.
 
 
Судьба рисует красным нашу трассу.
В пересеченье огненных колец
С тобой прожили мы сто жизней разом
За осиянный всполох двух сердец.
 
 
Легко любить в огне нет сил, и смысла
Нет называть пожар в сердцах бедой.
Мы встретились с тобою, как две искры
В костре любви под яркою звездой.
 

«Лишь душа под звездой не скорбит, не вопит…»

 
Лишь душа под звездой не скорбит, не вопит:
– Инвалид!
И соседка лукаво о муже вдруг спросит:
– Не бросил?
А сознанье вздыхает, усердно скулит,
Милосердия истово просит.
Милосердия – панацеи, как молвил пиит,
От унынья, что головы косит.
Муж возьмёт меня за руку, руку любви
Благодарной, изящней всех вёсен.
Словно мы ритуально клялись на крови,
Христианской и праведной очень,
О любви, что нас к небу возносит.
 

«Любимый мужчина – вселенская тайна…»

 
Любимый мужчина – вселенская тайна,
До йоты знаком и закрыт чрезвычайно.
И с ним хорошо во всех мыслимых смыслах.
С ним выигрышны лотерейные числа.
Он словно хранитель удачных событий.
Люблю мировых достигать с ним открытий.
Любимый мужчина – скопленье фантазий…
(Его бесподобность – фантазия разве?)
И всё же я сплюну, чтоб счастье не сглазить.
 

Мечта

 
В пряном запахе трав в аметистовой тьме
Сонный мир озаряет звезда.
С бирюзовой волною явилась ко мне
Дочь небес, голубая мечта.
С ней исполнится всё. Я представлю твой лик,
Тёмной чёлки волнистый разлёт.
Образ твой из времён не пришедших достиг
Сердца девы, которая ждёт.
В миг, когда мы увидимся в яви земной,
Осознаю, пойму – ты мой муж!
Глажу волосы тёмные нежно рукой,
Охраняя от ветра и стуж.
 

«Мой родной усатый мачо…»

 
Мой родной усатый мачо
Играми в сети охвачен.
И хоть смейся ты, хоть плач – он
Чемпионом быть закачан.
Роль супруги обозначу,
Поцелую нежно мачо,
В игровых поздравлю балах,
В жизни трепетных началах…
Уведу «поспать». Компьютер
Облачится в сонный ступор
И любви сердец потрафит —
Жизнь на игры не потратит.
 

«Я люблю тебя ещё…»

 
Я люблю тебя ещё —
Пустяки.
Дни ведут свой душный счёт.
Не с руки
Мне считать века, года
Без тебя.
Я пройду сквозь города,
Не скорбя.
По деревням я пройду,
Словно дождь,
Барабаня по дверям.
Отопрёшь,
Капля, капелька, я тут!
«Как легка!» – скажут плечи твои, грудь.
И щека
Разорвёт собой дождя
Призрак-нить.
Шла я, лужами следя,
Навестить.
Словно в радужных ветвях
Благодать,
Буду небо
Над тобой озарять.
Дверь захлопнешь,
Красоту не поймёшь.
Лишь промолвишь:
– Это дождь, просто дождь!
 

Борис Алексеев

Борис Алексеев родился в Москве.

Является членом Союза писателей России.

Дипломант литературных премий Союза писателей России:

– «Серебряный крест» за 2018 год;

– «Лучшая книга года» за 2016–2018 годы.

В 2019 году награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе».

В 2020 году награждён званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

Дом с тарелкой для телевизора

Затемно, часов этак под пять утра, на двор деревенского дома, где проживал согласно прописке четырнадцатилетний российский гражданин Фёдор Петрович Ремизов, явилась… молоденькая барышня. Гостья поднялась на крыльцо, постучала в дверь и, не получив ответа, внимательно оглядела дворовые постройки. Может, перепутала что – дом не тот или страна? Да нет, вроде правильно: Россия, Рязанская область, Клепиковский район, деревня Колосово, изба с тарелкой для телевизора – всё сходится. Постояла барышня, помяла плечиком дверной косячок да пошла за задки скотину будить и с ней хороводиться – ну, вылитая кулёма!

Вечером прошлого дня крутили по телеку классный фильм. Мать дремала на диване, а Федя всё смотрел и смотрел. Уж очень хотелось ему знать, чем закончится история про дельфина Флиппера. Уснул за полночь. И теперь, проснувшись по привычке рано (до школы-то без малого двенадцать вёрст, в шесть не выйдешь – опоздаешь), юноша привстал, хотел было спрыгнуть с печи, но застыл с закрытыми глазами на самом краю лежанки, свесив с тепляка длинные, как вёсла, ноги. Одно слово – воскресенье!

В то утро снилось Фёдору вот что.

Звёздная ночь. Он мчится на быстроходной яхте за весёлым Флиппером. Море штормит! Волны поднимаются в небо и закрывают собой звёзды, а потом возвращаются и с грохотом выскребают морскую «требуху» до самого дна. Вид океана ужасен! Но что ему! Он хохочет, выдавливая из себя всё новые и новые тысячетонные гребни.

Фёдор потянул на себя штурвал, и яхта, как лёгкий моторный самолётик, устремилась к водной вершине. Над пенистым гребнем она поравнялась с дельфином. «Держи канат, я швартуюсь!» – крикнул Фёдор, но за грохотом волн весельчак Флиппер не услышал его. «Уйдёт, уйдёт же!» – подумал юноша, стараясь не потерять товарища в штормовой пляске волн…

«Матушка дала ведро…»

Странно! Океанические силы резвятся и грохочут только в сонном видении Фёдора и совершенно не слышны со стороны, в предрассветной тишине спящей горницы. Неужели внешний и внутренний миры человека так независимы друг от друга? Тут есть о чём подумать! Впрочем…

Световой меч солнечного Рыцаря Джедая пронзил оконную раму и, дробясь в узорах тюлевой занавески, рассыпался на сотни золотых нитей! Искрящиеся нити подхватила мартовская золотошвейка (наскучалась, поди, за зиму по канительному делу!) и тотчас оплела ими белёный потолок, печь-мазанку и зеркало с подзеркальником – каждую паутинку, каждую пыльцу пересчитала.

Какой уж тут сон – утро на дворе! Федя спрыгнул с печи и подсел к окошку, а там! Рыжая девица опрометью носилась по двору, дразнила присевшие на задки сугробы и, не переставая, щебетала по-птичьи: «Чик-чирик, чик-чирек, тай под вешним солнцем снег!»

– Во даёт! – зачарованно улыбнулся юноша. – Ма, весна на дворе! Глянь, чё творит суматоха!

Двор, возбуждённый присутствием молодой симпатичной барышни, блистал распутным мартовским великолепием. Куры поднимали фонтаны брызг и беспорядочно носились по лужам. Обычно спокойный пёс Обама обрывал цепь и жалобно скулил. А жирные гуси, откормленные за зиму отварным картофелем, как голуби, расселись на поредевшей за зиму поленнице и истошно крекали, заглушая скулёж Обамы.

Фёдор принялся пересчитывать кур. Четырнадцать, пят-надца… Досчитал уже до половины, вдруг из сарая выбежал телёнок Трамп, распугал птицу и сбил пересчёт. «Ах ты, рогатик!» – юноша погрозил ему пальцем и сладко зажмурился, напевая скороговоркой: «Трам-там-тамп-тар-рам-пам-тамт!..»

За долгую зиму его мальчуковая кожица отвыкла от солнечного тепла. «Светит, но не греет», – любил повторять Федя, вглядываясь в зимнее светило. Но сегодня… О! Сегодня он, как мамин кот Эрдоган, ластился к окошку, пропитанному лучистой теплотой весеннего утра.

– Сынок, вставай, пора уже! – мать заглянула в горницу. – Ну вот и молодец. Принеси воды.

Федя послушно громыхнул вёдрами и отправился на колодец, по пути сочиняя стишок на тему последнего урока химии:

 
Матушка дала ведро:
– Федя, принеси воды.
Десять литров аш-два-о
Надо, только и всего!..
 

Через час, перекусив и выполнив ещё несколько материнских поручений, Фёдор вышел из дома и направился в сторону старого коровника. Идти было трудно. Февральские заносы, слипшиеся в ухабистое бездорожье, сбивали с пути и заставляли петлять стороной. Когда продвигаться стало и вовсе невозможно, Федя огляделся. Невдалеке, на щупленькой берёзке, он приметил привязанную сборщиком сока пластиковую бутылку.

– Что, больно? – спросил он молодое дерево.

– Очень! – колыхнулись в ответ поникшие ветви.

Юноша выпрямился, вдохнул полной грудью «озоновую распутицу» и закричал:

– Сволочи, ей же больно! Слышите, бо-ольно!

От пронзительного крика, похожего на встревоженный клёкот дельфина Флиппера, над березняком поднялась стая галок.

Проваливаясь по колено в ледяную кашицу мокрого снега, Фёдор подобрался к дереву и вытащил злосчастный прутик из расщелины ствола. Теперь предстояло вернуться домой, но промятые в сугробах следы уже заполнила зажора, а надеть резинки (высокие калоши) Фёдор, выбегая из дома, запамятовал. «Крепись, Флиппер, скоро берег!» – рассмеялся он, припомнив песенку Олега Митяева про лето. Морщась от уколов ледяной ряски, Федя пошёл напрямик, набирая воду в старые отцовские сапоги.

Вот и дом. Покуда мать возилась на кухне, путешественник прокрался за печку и наконец разулся. Бросив сапоги под лавку, он впорхнул на лежанку и закутался в тёплое стёганое одеяло.

– Ты где был-то? – спросила из кухни мать.

– Весну навещал! – ответил Фёдор и закрыл глаза.