Моей жене Мине, которая поддерживала меня на всех этапах работы, посвящаю

На обложке: фрагмент картины Леонардо да Винчи

© Х. Дашевский, перевод, 2018

© Издательство «Водолей», 2018

* * *

Название этой книги – «Поэзия перевода» претендует на то, что каждый стихотворный перевод обязательно должен быть поэтическим явлением. Без этого необходимого условия тему поэтического перевода можно закрыть. Никакие теории перевода не оправдают отсутствие в поэтическом переводе поэзии. И в то же время, создавая на основе оригинала стихи на другом языке, поэт-переводчик не имеет права забывать, что он стоит за автором оригинала, а не автор за ним. Перевод должен быть убедительным, и если читатель не верит, что перед ним стихи Хаима-Нахмана Бялика, Ури Цви Гринберга или Федерико Гарсиа Лорки – это поражение переводчика.

Именно такую задачу: представить убедительные переводы известных, малоизвестных и забытых поэтов поставил перед собой составитель и переводчик этой книги. Не ему судить об удаче замысла. Судья – тот, кто возьмёт эту книгу в руки. Ему и надлежит сделать вывод.

Основное содержание книги – поэзия на языке иврит. Также включены стихотворения и поэмы на идише, переводы с испанского, украинского и грузинского языков и в качестве послесловия – два эссе переводчика о выдающихся еврейских поэтах: Ури Цви Гринберге и Переце Маркише.

Комментарии и сноски сделаны переводчиком. Ссылки на Священное Писание даются по еврейскому канону. Параллельно приводятся названия, принятые в Синодальном переводе Библии.

Ханох Дашевский

Стихотворения

Переводы с иврита

Дунаш бен Лабрат
920, Багдад – 990, Фес (Марокко)

Приглашение на пир

 
Он сказал: «Ото сна
Встань, отведай вина!
Видишь, чаша полна,
Сладок финика плод.
 
 
Полыхает гранат,
И набух виноград.
Нежен трав аромат.
Тамарисковый мёд
 
 
Как всегда, свеж и прян.
Сеет брызги фонтан.
Рядом звучный тимпан
К наслажденью зовёт.
 
 
В этом дивном саду
Арфа с лютней в ладу,
И у всех на виду
Зелень буйно цветёт.
 
 
Шелест крыл голубей
Слышен здесь меж ветвей,
И поёт соловей,
И ликует удод.
 
 
Будем пить среди рос,
Среди лилий и роз.
Сок пленительный лоз
Всю печаль унесёт.
 
 
Выпьем кубков – не счесть,
И шербет будем есть,
И окажем мы честь
Всем, кто в гости придёт.
 
 
И зарежу я сам
овна лучшего нам.
Всё, что любо устам —
Всё здесь место найдёт.
 
 
Фимиам воскури!
Пировать до зари
Будем мы, как цари,
И блажен тот, кто пьёт». —
 
 
Но ответил я: «Срам
Предаваться пирам,
Коль в руинах наш Храм,
И пасётся там скот!
 
 
Пустословишь ты, брат,
Так глупцы говорят.
Лишь соблазны, как яд,
Источает твой рот.
 
 
Скудость в мыслях твоих.
Нет Всевышнего в них,
А в Святая Святых
Только лисий помёт.
 
 
Разве нам до утех?
Тих и горек наш смех,
Ибо мерзость для всех
Наш бездомный народ!
 

Шломо ибн Гвироль
1021, Малага –1058, Валенсия

«Меня покинув, поднялась в закат…»

 
Меня покинув, поднялась в закат
Та, чьи ланиты – жемчуг и гранат.
 
 
Та, что влечёт влюблённые сердца,
Чьих уст не иссякает аромат.
 
 
В её деснице – обнажённый меч,
а копья наготове – и разят.
 
 
Она – газель, бегущая к ручью:
Холодной влаги жаждет её взгляд.
 
 
Её румяна – лук и тетива:
Из них, как стрелы, молнии летят.
 
 
И в час, когда прикажет облакам,
Хрустальным ливнем слёзы заблестят.
 
 
Слезам небес не удивляйся, друг!
В сравненье с ними мои слёзы – град.
 
 
А те, кто рядом – глухи: ничего
Страданья ближних им не говорят!
 
 
Как встретить старость грустную тому,
Кто одинок все дни свои подряд?
 
 
И обретёт ли тот ночной покой,
Из-за кого бессонные не спят?
 
 
Пусть возвестит Господь свободу всем,
Кто обречён на гибель и захват.
 
 
И в милости поднимет мёртвых Он,
И в гневе – истуканов сбросит в ад!
 

«Амнон-страдалец я! В бреду Тамар зову…»

 
Амнон-страдалец я!^[1]
В бреду Тамар зову.
В её сетях я бьюсь во сне и наяву.
 
 
Ведите поскорей её ко мне, друзья!
Прошу лишь обо одном: возденьте на главу
 
 
Ей царственный венец, и золото – на грудь.
О, друг мой! Кубок дать ей в руки не забудь!
 
 
Чтобы гасить огонь тех дней, когда она
С горящею стрелой спустила тетиву.
 

«Как пальма, ты горда собой, Как солнце, лик сияет твой…»

 
Как пальма, ты горда собой, Как солнце, лик сияет твой.
Тебе бы стать, как Авигайль^[2],
 
 
Для мужа праведной женой.
А ты, как будто Иезевель^[3],
 
 
Казнишь свирепой красотой.
Так возврати же душу мне
 
 
Из бездны тёмной и пустой.
И воспою я твой венец, И не умру перед тобой.
 

Иегуда Галеви
1075, Тудела (Испания) – 1141, Иерусалим (?)

«Будь милосердною, газель, к пленённому тобой…»

 
Будь милосердною, газель, к пленённому тобой,
Мой смертный час не приближай разлукой роковой,
Уж лучше жги глаза мои своею красотой.
 
 
Змеёю обовьёт меня огонь твоих ланит,
Сомкнёт объятия свои и в сердце поразит.
 
 
А сердце меж твоих грудей приковано моё,
Где ледяной души твоей пустынное жильё,
Два спелых яблока растут, и каждое – копьё.
 
 
Лишь посмотрю на них – в меня твоё копьё летит,
И жаждет тела моего – ему неведом стыд.
 
 
Газель, презрела ты закон, который Богом дан,
Твой взгляд охотится за мной, расставив свой капкан,
Душой стремится овладеть ресниц твоих обман.
 
 
Не потому ли так милы газели стать и вид,
Что пламя львицы в глубине газельих глаз горит?
 
 
Я перед взором этих глаз, у бездны на краю,
Кормлю своею плотью их, и кровью их пою,
Пьянею от лозы твоей, но сам вина не пью.
 
 
Цветёт твой сад передо мной, и каждый плод манит,
Глаза газели у тебя, а сердце – как гранит.
 
 
И если мне в твоём саду случится побывать,
И травы мять и лепестки душистой розы рвать,
Боюсь я в голосе твоём насмешку услыхать.
 
 
И если даже голос твой небесный промолчит,
Услышу я, как в тишине смех ангелов звучит.