Глава 1

Sehnsucht versteckt

Sich wie ein Insekt

Im Schlaf merkst du nicht

Dass es dich sticht

(Тоска прячется,

Словно насекомое,

Во сне ты не замечаешь,

Как она жалит тебя).

Sehnsucht – Rammstein

Лектор Виттельсбах остановился на пороге и подслеповато прищурился. Шпатц сложил газету и встал.

– А, герр Грессель! Я рад, что вы пришли! – герр Виттельсбах протянул Шпатцу руку, и тот с готовностью ее пожал. – Я только что приводил вашу работу в пример молодым студентам.

– Мне льстит ваша похвала, герр Виттельсбах, – Шпатц вежливо кивнул. – Но есть кое-какие моменты, которые я хотел бы обсудить в частном порядке. Я понимаю, что статус вольнослушателя не дает мне право на индивидуальную консультацию…

– О, не беспокойтесь, молодой человек! – Отто Виттельсбах был самым старым лектором в Стадшуле Билегебена. Месяц назад ему стукнуло девяносто три года, но ясности его суждений можно было только позавидовать. – Не в моих интересах ставить палки в колеса вашей карьере. Поэтому я и пригласил вас сегодня. Мне бы хотелось поговорить о вашем эссе о чистоте крови.

Взгляд прозрачных серых глаз лектора надолго задержался на лице Шпатца. Он почувствовал некоторое неудобство. Ему стало стыдно за ироничный тон резюме.

– Давайте пройдем в мой кабинет, герр Грессель, – лектор Виттельсбах направился к коридору, ведущему в правое крыло. Шпатц шел следом, не отрывая взгляд от трости, на которую опирался старик. Ходили слухи, что внутри этой самой трости спрятан клинок, что во время войны Виттельсбах был ранен, но все равно вернулся на фронт, и что этим же самым клинком седой преподаватель Стадшуле заколол не менее десятка вражеских офицеров, которым не хватило ума поверить, что калека может представлять собой хоть какую-то опасность.

Кабинет Виттельсбаха был похож на музей. На полках в стеклянных шкафах были аккуратно расставлены и разложены самые разные предметы – от образцов старинного оружия до вскрытых писем и вырезок из газет. Большая часть экспонатов на вид не представляла никакой исторической ценности – это были очки, блокноты, перьевые ручки и карандашницы, шелковые шарфы, модели автомобилей, искусственные цветы, перчатки… Как будто это были или предметы из лавки старьевщика, или «экспонаты» бюро находок в парке ластвагенов. Однако рядом с каждым предметом лежал листок с напечатанным на машинке текстом.

– Присаживайтесь, герр Грессель, – лектор пересек кабинет, ловко лавируя между стеллажей, шкафов и хрупких даже на вид этажерок. – Я хотел обсудить резюме вашей работы. Без лишних, так сказать, ушей.

Сердце Шпатца ухнуло вниз. Несмотря на свое более, чем близкое знакомство с виссенами, Шпатц так и не смог заставить себя относиться серьезно к доктрине о чистоте крови. Весь ее текст был больше похож на набор пропагандных штампов, чем на серьезный научный труд. Шпатц вспомнил, как декламировал для Клод и Лейзе тринадцать обоснований необходимости искоренения грязной крови, закутавшись в красный фланелевый халат и размахивая бокалом игристого вина, и его уши сразу заполыхали.

– Вам совершенно нечего стыдиться, герр Грессель, – Виттельсбах водрузил на нос очки, раскрыл лежавшую перед ним на столе картонную папку, пролистал несколько страниц, провел пальцем по строчкам. – Вот здесь вы пишете: «Я считаю доктрину о чистоте крови в некотором смысле полумерой. Будучи абсолютно согласным с ее автором, Карлом пакт Готтесанбиттерсдорфом, по всем пунктам, я удивлен, что он не пролонгировал свои выводы на все общество в целом, зациклившись только на виссенах и оставив без внимания врага не менее грозного – хронические и психические недуги. Как мы знаем, многие из них передаются по наследству…» Герр Грессель, как я понял, вы знакомы с доктором Готтерсанбиттерсдорфом лично?

– В каком-то смысле, герр лектор, – Шпатц разжал пальцы, обнаружив, что уже почти проткнул ладонь ногтями. – Мы виделись дважды. В карантинной зоне «Гехольц», где он проводил тесты на грязную кровь. И месяц назад в поместье доктора Ледебура.

– Превосходно, герр Грессель, – холодные глаза лектора снова уставились в лицо Шпатца. – Я собираюсь написать ему письмо, с подробным описанием вашей идеи наследственного контроля.

– Что? – Шпатц был обескуражен. Он думал, что его ждет разнос за несерьезное отношение к заданию, за читающийся между строк сарказм и за возможные орфографические ошибки, потому что резюме он дописывал будучи в изрядном подпитии. «Виссены, ха! – сказала тогда Клод. – А я вот считаю, что они зря не искореняют толстых!» «Да! Да! – Лейзе захлопала в ладоши. – У толстых родителей всегда толстые дети! Наследственный дефект! Наметилось брюшко, и тебя тут же вызывают комиссию по контролю!» Про толстых Шпатц писать, разумеется, не стал. Но вот пошалить и добавить абсурдных прожектов насчет контроля рождаемости для хронических и психических больных не поленился.

– Особенно мне нравится, что ваше предложение включает в себя реформы социального института и возлагает ответственность… Сейчас подождите, я хочу прочитать… «Эта несложная реформа позволит на протяжении одного-двух поколений очистить наше общество от нездоровой наследственности. Таким образом, мы преподнесем в дар нашим потомкам чистое и сильное во всех смыслах государство», – Виттельсбах закрыл папку. – Герр Грессель, я знаю, что вы еще не закончили базовый курс Стадшуле и не готовы сдать экзамен для получения статуса эдлера. Сколько вам осталось еще?

– Эээ… – Шпатц задумался. – Два месяца, если я не ошибаюсь. И еще я хотел бы прослушать курс лектора Каттенера, о военной истории.

– Хорошо, – лектор кивнул каким-то своим мыслям. – Я знаю, что вы работаете, и у вас не так много свободного времени. Но я бы хотел лично заняться вашей подготовкой к экзаменам. Вы можете выделить мне два часа в неделю?

– Почту за честь, герр лектор.

– Отлично, превосходно, – Виттельсбах привстал, протягивая Шпатцу личную карточку. – Вот мой адрес и мой номер телефона.

Шпатц спустился с крыльца Стадшуле, облокотился на ствол росшего посреди двора векового платана и достал из кармана портсигар. Вдохнул дым, скривился. Курить Шпатцу все еще не нравилось, но этот разговор выбил его из колеи. До самого конца разговора ему казалось, что лектор с ним играет. Что вот сейчас его глаза превратятся в льдинки и вместо: «Ваша светлая голова – невероятно удачное приобретение для Шварцланда, герр Грессель» прозвучит: «Ты что о себе возомнил, щенок?! Как ты смеешь потешаться над серьезными вещами?!»

Уши Шпатца, едва успевшие остыть, вспыхнули снова. Он подавил смешок, вспомнив, как он, Клод и Лейзе хохотали, придумывая очередной пункт к доктрине о чистоте крови. Хорошо, что он был достаточно трезв, чтобы не вписать ни одну из тех непристойностей в свое эссе. Хорошо, что для него все обошлось без последствий. Шпатц снова затянулся, проводил взглядом стайку юных фройляйн в ярких платьях. Они цокали каблучками по брусчатке и громко спорили о способах провести свободное время после уроков. Докурив, Шпатц потушил сигарету о подошву ботинка и направился к мобилю.

Водить мобиль Шпатцу и нравилось, и нет. Посадить его за руль было идеей герра Крамма, и вот уже месяц детектив заставлял Шпатца как можно чаще выезжать в город самостоятельно. Даже в тех случаях, когда пешком было бы быстрее. Вот и сейчас: пешком от Стадшуле до конторы идти от силы десять минут, а на мобиле Шпатц доедет хорошо если за полчаса. Впрочем, Шпатц не жаловался. С каждым разом поездка на мобиле доставляла ему все меньше неудобств и все больше удовольствия.

– Герр Шпатц, хорошо, что ты здесь! – Крамм открыл дверь как раз в тот момент, когда Шпатц устроился за своим столом, чтобы дочитать газету. – У нас есть дело, и главную партию в этот раз придется играть тебе.

– Я весь внимание, герр Крамм! – Шпатц снова сложил газету, посетовав мысленно, что уже в третий раз не может дочитать до конца статью о старте экспедиции Адлера штамм Фогельзанга.

– Давай поговорим в моем кабинете. Чайник горячий?

– Разумеется, герр Крамм.

Крамм вытянул из-под своего стола тяжелую картонную коробку и подтащил к ней стул. Шпатц заварил чай и устроился на диване.

– Значит так, герр Шпатц, дело нам на этот раз предстоит невероятно секретное, – Крамм кинул на свой стол несколько картонных папок и продолжил копаться в коробке. – В каком-то смысле нашим работодателем выступает весь Шварцланд.

– Вы сейчас шутите, герр Крамм? – Шпатц внимательно разглядывал лицо своего начальника, на котором, разумеется, не было и тени улыбки. Как всегда, когда он шутил.

– И да, и нет, – Крамм поднялся со стула и пересел в свое кресло. – Мой приятель, герр Ульрих Фуггер, пригласил меня сегодня выпить пива и поболтать, пока ты был в Стадшуле.

– Тот самый, который занимается строительством новых верфей люфтшиффбау?

– Да, именно он, – Крамм отхлебнул свой чай. – И он несколько обеспокоен положением дел. С недавних пор рабочие взяли моду самоорганизовываться в профсоюзы, чтобы защищать свои права. Это чрезвычайно вредное веяние, но приходится с ним мириться. Но закавыка не в этом. Мой приятель подозревает, что на вверенном ему участке строительства ведется последовательная подрывная деятельность.

– И на чем основано его подозрение?

– Пока что только на чутье, герр Шпатц, – Крамм усмехнулся. – Если бы у него были хоть какие-то доказательства, то он пошел бы не ко мне.

– Я пока не вижу своей партии.

– Дело в том, что герр Фуггер никогда не был ни паникером, ни параноиком. И лично для меня его чутье – это вполне достаточный аргумент для начала расследования. Так что на свой страх и риск я предложил ему свои услуги. Без положенного гонорара. Из чувства патриотизма.

– Я понимаю, герр Крамм, – Шпатц хотел улыбнуться, но не стал. – В случае предотвращения диверсии, государство оценит наши заслуги по достоинству.

– Может быть да, а может быть нет, – Крамм сцепил руки в замок. – Я бы не стал что-либо предсказывать. Поэтому давай обсудим наши действия.

– Я все еще весь внимание, герр Крамм. И изнываю от любопытства, в чем же мне предстоит играть главную партию.

– Мы устроим тебя работать, герр Шпатц, – Крамм вскочил, взял с примуса чайник и долил в свою чашку кипятка. – В качестве простого рабочего. Твоей задачей будет впутаться в как можно большее количество темных делишек, которые творятся на самом дне люфтшиффбау. Вступить в профсоюз, жаловаться на жизнь и развесить уши. Мы же с Ульрихом займемся расследованием со своей стороны. Он уверен, что все разрушительные инициативы исходят откуда-то снизу, но это вовсе не значит, что пока ты будешь пить шнапс с работягами и ныть о своих бедах дирекции профсоюза, мы будем сидеть, сложа руки, в ожидании твоих отчетов.

– Интересная задача, герр Крамм.

– Я знал, что тебе понравится. Вот эту коробку герр Фуггер мне вручил с собой, когда мы расстались. Тут личные дела всех мало-мальски заметных сотрудников, а также разрозненные документы на всех недавно пришедших. Много домыслов про деятельность профсоюза, но по словам герра Фуггера, свои секреты эта босяцкая корпорация хранит получше департамента по контролю. Я выбрал себе несколько случайных папок, теперь твоя очередь.

Шпатц вернулся домой, когда было уже темно. Перед глазами все еще мелькали многочисленные докладные записки, «спешу довести до вашего сведения», «безупречный рабочий послужной список» и «в силу непредвиденных обстоятельств». Такого количества бесполезных и сваленных в хаотичную кучу документов Шпатцу не приходилось разбирать ни разу в жизни. Как сказал Крамм: «Делами разнорабочих никогда никто всерьез не занимался, сегодня одни – завтра другие, никто не хотел тратить на это свое время». И с послезавтрашнего утра на месте одного из таких вот невидимок Шпатцу и предстоит оказаться.

Несомненным плюсом новой квартиры было ее расположение – практически через площадь от конторы. Больше не было необходимости рано вставать, чтобы тащиться через весь город. Шпатц с удовольствием задернул шторы и включил свет. Несомненным минусом нового жилья был размер – каморка под самой крышей дома аанерсгросской постройки. Фактически, это была одна комната, большую часть которой занимала кровать, а в роли шкафа выступали антресоли под скатом крыши. Шпатц снял пиджак и повесил его на спинку стула, чуть ли не единственного предмета мебели, кроме кровати. На полноценный стол в комнате места уже не хватило.

Шпатц послушал, как первые капли дождя застучали по крыше, с удовольствием растянулся на кровати и в третий раз за день раскрыл газету. На первой полосе крупным планом была размещена фотография его кузена, блистательного и героического Адлера штамм Фогельзанга. Фотограф запечатлел вдохновителя полярной экспедиции в «непарадном» виде – в комбинезоне механика. Летный шлем сдвинут на затылок, а правая щека смеющегося лица измазана сажей.

В статье сообщалось, что экспедиция проходит по графику. И что уже завтра (то есть сегодня) вечером люфтшифф «Кальтесхерц» войдет в полярные области Сеймсвилля. Кроме того, перечислялись гости, присутствовавшие на торжественном приеме в столице Сеймсвилля. На одной из фотографий Шпатц заметил тонкое лицо в очках – Зепп пакт Ледебур. Обычно он предпочитал обходить стороной все публичные мероприятия, но дипломатическое положение обязывало, так что доктору пришлось унять свою необщительность.

Доктор оказался для Шпатца одной большой загадкой. С того самого момента, как он пришел в себя на операционном столе и увидел над собой его почти мальчишеское лицо, и до настоящего времени. На вид Ледебур смотрелся субтильным и бледным заморышем. В те моменты, когда он увлеченно копался в чьих-нибудь внутренностях, сдувая с кончика тонкого носа капли пота и закусывая нижнюю губу, он выглядел еще младше. Как подросток. Однако уверенность, с которой он орудовал скальпелем, ланцетом и прочими блестящими хирургическими инструментами, заставляли усомниться в первоначальной оценке его возраста.

На самом же деле Зеппу пакт Ледебуру было сорок семь. Узнал это Шпатц, когда не выдержал и напрямую спросил доктора о возрасте. Правда в тот момент он не осознавал, что имеет дело с тем самым Ледебуром. События после ранения превратились в его голове в спутанный ком. Он отчетливо помнил холодные темные глаза Сигилд, когда она дважды нажала на спусковой крючок, а все последующее превратилось в кашу. Он приходил в себя от свиста ветра в ушах, потом проваливался в темное забытье, потом множество рук перекладывали его как куклу на носилки в темноте, освещенной только мечущимися лучами фонарей. В какой-то момент ему показалось, что над его телом склонился он же сам, сдвинув на затылок маску хищной птицы… По словам Ледебура, он провалялся в горячке всего три дня. И доктор-мальчишка был первым, кого он увидел, когда очнулся.

– У вас невероятная жажда жизни, герр Шпатц, – заявил он, поднявшись с кресла рядом с кроватью. – Когда вас довезли до моей операционной, я был уверен, что вы не жилец. И если бы Адлер меня не попросил, я бы не взялся за операцию.

Шпатц сложил газету. Три месяца назад он был уверен, что умрет. И в тот момент, когда взбешенная Сигилд стреляла в него из тяжелого армейского пистолета, и когда Крамм и Адлер штамм Фогельзанг пристегивали его безвольное тело к креслу флюг-фогеля, и когда он увидел над собой юное лицо своего доктора. Он просто тогда не знал как выглядит самый гениальный и самый сумасшедший врач Вейсланда и Шварцланда.

Пронзительный звонок будильника вырвал его из ласковых объятий сна. Шпатц потер глаза, отдернул штору и выглянул в окно. Прошедший ночью дождь оставил на брусчатке лужи, рядом с неработающим фонтаном три кумушки с корзинами обсуждали свои всегдашние утренние дела, дворник деловито шаркал метлой, покрикивая на двух мальчишек, сгребавших мусор в ведро. Рядом с конторой стоял мобиль Крамма, что означало, что его начальник уже приехал. Шпатц поднялся и стал торопливо одеваться.

Заведение называлось «Три кошки и собака», выбор на него пал совершенно случайно. Сначала Крамм придирчиво осмотрел весь небогатый гардероб Шпатца и решил, что для работяги он совершенно не подходит. Поэтому они отправились на рынок старьевщиков в Альтштадт. Пешком, потому что даже на таком крохотном мобиле, как у Крамма, не по всяким улицам старого города можно было проехать. Вернулись, нагруженные свертками, бросили все это в конторе и помчались в центр Билегебена на встречу с Ульрихом Фуггером. Который оказался человеком разговорчивым, так что за три часа беседы они успели проголодаться. И чтобы никуда больше не торопиться, они просто выбрали первое попавшееся заведение, обещавшее накормить горячим обедом, и устроились за первым же освободившимся столиком.

– Я забыл вчера спросить, герр Крамм, – Шпатц отодвинул от себя пустую тарелку. – Почему наше дело секретное? Судя по документам, люфтшиффбау Билегебена занимается производством транспортных и пассажирских люфтшиффов, что там может быть тайного, обычное серийное производство…

– Боюсь, что все не так просто, герр Шпатц, – Крамм огляделся, проверяя, не проявляет ли кто-нибудь повышенный интерес к их столику. – Больше нет. Последние четыре месяца серийные чертежи поменялись, и ни одного гражданского люфтшиффа на наших верфях построено не было. За исключением рейдера Фогельзанга. Но рабочие об этом не подозревают, разумеется.

– Я бы не сказал, что это неожиданный поворот, – Шпатц поковырял вилкой аппетитную мешанину из мяса и овощей. – Слухи о грядущей войне уже настолько громкие, что не очень-то похожи на слухи.

Крамм задумчиво погладил кошку, запрыгнувшую на соседний стул. Мурлык в заведении действительно оказалось три. Они бродили между столиками и очевидно считали себя хозяевами.

– Война… – Рыжая кошка перебралась на колени Крамма. – К стыду своему, до разговора с Фуггером, я тешил себя надеждой, что она не более, чем треп скучающих обывателей. Впрочем, мое отношение ни на что особенно не влияет. Но в любых делах, которые касаются армии, действуют определенные правила. Герр Шпатц, дайте слово, что все, что вы узнаете на люфтшиффбау, вы будете обсуждать только со мной.

– Обещаю, герр Крамм.

Мозер поставил на стол опустевшую наполовину кружку и расплылся в довольной улыбке.

– Весь день об этом мечтал сегодня. Пустой день. Преотвратный. А у тебя что новенького, Шпатц?

– Карл, ты же знаешь, что я не имею права рассказывать, – Шпатц откинулся на спинку стула. Крамм пытался заставить Шпатца еще покопаться в бумагах с люфтшиффбау, но он наотрез отказался, сославшись на срочное предписание инспектора Боденгаузена. Заглянул на удачу к Мозеру, предложил тому прогуляться до пивной, а Нойхоффа приятели нашли уже там. Мрачного, как туча, и допивающего уже третью кружку пива.

– Да брось, знаем мы твои секретные дела! – Нойхофф захохотал, взмахнув рукой. Его форменная фуражка упала под стол и выкатилась на середину зала. Грузноватый Нойхофф сконфуженно слез с высокого стула.

– Тогда поклянитесь, что никому не разболтаете, а то мне герр Крамм голову отгрызет, – Шпатц разломил соленый брецель пополам.

Оба приятеля издали неразборчивые звуки, заверяющие в несомненной их надежности в качестве хранителей секретной информации. Шпатц подмигнул фройляйн официантке, делающей вид, что она занята чем-то чрезвычайно важным рядом с их столиком. Она потупила глаза.