Фигуры света

Над миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», будущей тёщей мистера Дарси, как-то принято все больше потешаться, над ее суетливостью и приземленностью, но, как ни печально, если посмотреть на роман не через дымку свадебной фаты, которая, как ей и положено, решит все проблемы, она является чуть ли не единственным здравомыслящим персонажем, которого суровая реальность и быт довели до невроза. А как иначе, если ты с детьми и инфантильным мужем скоро можешь оказаться на улице? Роман, в котором девушка посмела позволить себе выбор в браке и смелость отказать надменному предложению руки и сердца, уже двести лет вызывает восхищение. Это и трогательно и грустно. И бесконечно жаль, что из миссис Беннет сделали карикатурное посмешище, обесценив тот груз ответственности, который она вывозила, как могла.

Сара Мосс веером страниц своего романа отмахивается от ложной романтизации викторианства, манеры которого затянуты в корсет, искажая (такова уж природа любого корсета) реальность, в которой женщина на самом деле была лишь бесправным телом без возможности образования, работы и собственных средств. Без права выбора своего пути. Время, когда домашнее насилие прятали под покровом из слов о благих намерениях, сейчас нужно рассматривать, как опыт еще одной общественной травмы. Наконец-то добрались и до нее.

Роман о девочке, страдающей от панических атак (в то время таких слов не знали, любые отклонения от якобы нормы назывались истерией и лечились самыми варварскими способами) и ее матери, под добродетелью которой скрыта обыкновенная жестокость, актуален в любой точке координат пространства и времени.

Алли родилась в семье художника-декоратора и его жены Элизабет, унаследовавшей от своей матери показное милосердие к беднякам в приютах и ежовые рукавицы для своих детей. В воспитательные методы Элизабет в качестве успокоительного средства, например, входило прижигание рук и ног Алли до волдырей. К младшей дочери, Мэй, она была мягче. Вероятно потому, что Мэй со временем научилась давать отпор и по природе своей была не столь ранима и чувствительна. Алли всю жизнь стремилась заслужить похвалу и одобрение матери, за что и расплачивалась. Но как бы не была высока цена ее стараний, их всегда для Элизабет было недостаточно.

Роман красив в своем элегантном равновесии и спокойствии. Он не профеминистский, как могло показаться. Он глубоко человечный. Фигуры света невозможны без теней. На мать-садистку найдется добросердечная тетушка, на жестокие слова - поддержка, на безразличие отца - участие подруги, на упорный труд - успех, на комплексы - избавление, на старые шрамы - ценный опыт. И самое главное: понимание, что ты не обязана приносить свою жизнь в жертву на алтарь чужих ожиданий. Будь счастлива. Так можно.

Наружным взглядом, нежно проникающим сквозь ресничные створки роскошного барочного окна, витражной линзой глаза взирающего с надменного лица добротного английского особняка, «Фигуры света» позволят проследовать мыслью за надёжный фасад типичного викторианского дома последней четверти ХIХ века. Но, поверьте, первое впечатление будет немного обманчивым... И в невесомом путешествии во времени, устремляясь за струящейся нитью воображения, сквозь светлые окна конкретного дома книга распахнёт неистовый поток аллюзии на чопорную викторианскую Англию, где за ледяными стенами условностей искристые блики солнца робко пригласят громоздкую тьму на белый танец.

Внимательный читательский взор сквозь толстое стекло книжного особняка оставит Вас без сомнений: в увитых росистыми кувшинками обоях утопает портрет семейства художника Моберли, где дивный симбиоз противоположных взглядов на жизнь соединил на одном полотне изящную лазурную акварель искусства жить эстетикой, диаметрально дополненную тяжеловесным графитовым гобеленом, расшитым неровными крестами жизни в искусстве аскезы. Казалось бы, и такое исключение из правил отношений имеет место быть… Если бы на картине нашлась крошечная брешь для лучистого блика любви, столь необходимой детям данной четы. Последним пришлось существовать по тесному канону жертвенного милосердия, насильственно одетого на их души жестокой матерью, одержимой идеей социальной справедливости для женщин, падших под натиском унизительного влияния мужчин. Ведь всегда есть те, кому сейчас хуже, так почему бы не испортить жизнь и собственным дочерям, подвергая их благодушным лишениям, милостивым испытаниям, правым порицаниям и… даже полезным прижиганиям плоти в отместку непокорному духу? Не сложно вообразить мучительное взросление Алетейи (Алли) и Мэй под удушливым колпаком материнского фанатизма, обвеваемого слабыми ветрами бессилия отцовского участия. Никто не в силах разрушить прочный фундамент авторитета доброго домашнего палача… Кроме могущественного стимула доказать свою значимость в его глазах путём длительного совершенствования в достижении необозримых горизонтов исполнения человеческого долга помощи ближнему: в искусстве исцелять, спасая и тела и души. И юная Алли, задыхаясь от панических атак, любовно привитых регулярными уколами маминой заботы, в угоду её бескомпромиссному требованию, становится на нехоженые тропы женского медицинского образования, добровольно избирая уколы тернистых путей эмансипации во благо будущему общественному благополучию... Но так ли легко бликам чистого света рассеять эпохальные наслоения густой тьмы?

Безусловно, книга очаровательна. И, медленно отводя взгляд от тусклого окошка манчестерского дома Моберли, я пытаюсь соединить внутренние оттенки впечатлений в целостный образ. Сначала мне казалось, что произведение выполнено в духе сентиментального викторианского романа, но я рада своим ошибочным представлениям. Оно полнокровное: наполнено шипами нескольких тем, разорвавших плотную историческую канву остриями социальных пертурбаций. Общая тональность сюжета отражает Англию, шагнувшую атласной туфелькой на собственный консервативный подол, который громко треснул хором изящного шлейфа кружевных юбок. Эмансипация срывает мнимый корсет условностей с Женщины, упорно идущей навстречу ледяным вихрям к своим законным правам. Весомую роль в этом массовом шествии сыграла приверженность призванию, которое автор выводит основным лейтмотивом женской борьбы за место под британским небосводом. Наряду с гуманными побуждениями исцелять плоть и дух, мыслями Алли овладевает набат вопроса о гибкой морали врача, колеблемой на хрупкой нити между долгом и чувством, соприкосновения с которыми приносят ей муки сомнений... Но и здесь выбор будет сделан, определив общую судьбу медицинского дела. И на светлом общем фоне романа тем контрастнее проступают тени семейных отношений, где истинная любовь так и не нашла своего приюта. Холодные стены дома Моберли насквозь прошили сквозняки безразличия разной амплитуды порывов. Но, возможно, по злой иронии судьбы, именно благодушная материнская жестокость стала странной искрой разгоревшегося света для чистой души Алли? И однажды за ледяными стенами гнетущих условностей искристые блики солнца человеческого сердца робко пригласят громоздкую тьму жизни на белый танец.

Это, действительно, очень хорошая проза: написано красиво, глубоко, местами шокирующе, с интересными, психологически точно обрисованными персонажами. Как во многих современных постмодернистских романах, есть приглашение читателя для сотворчества. Объясню: каждая глава романа начинается с пустого изображения подрамника, затем подробного описания картины. Нам, читателям, дана возможность представить картину, возможность поразмышлять о скрытых смыслах и о том, как они отражены в дальнейшем повествовании.

Как вы уже поняли, мне роман очень понравился, но всё же ощущения после прочтения двоякие. С одной стороны, мы можем взглянуть на мир глазами художника (герой Альфред Моберли и его друг-коллега Обри Уэст). Иметь способность видеть красоту в окружающем мире, в повседневности быта - это очень вдохновляет. Как тут не вспомнить слова Оскара Уайльда: "Красота в глазах смотрящего".

Тропинка делает поворот, и перед ними море. Плоские камни на берегу кажутся продолжением дороги и исчезают в воде, словно бы приглашая ее не останавливаться, уходить дальше, в море. В волнах вспыхивает солнце. Песок покрыт серой и розовой галькой, будто веснушками. Линия прилива исчеркана бурыми водорослями. Она подхватывает юбки и пускается бегом, вскакивает на нагретые солнцем камни, у ее ног плещется вода. Он ставит наземь корзинку с ланчем, смотрит на нее – как развеваются на ветру ленты ее шляпы и хлопают юбки, как она с улыбкой глядит на небо.

С другой, в романе поднимается тема очень нездоровых отношений матери и дочери, в наше время обозначаемых словом "токсичные". Сначала мы видим воспитательную систему миссис Сандерсон по отношению к дочерям Элизабет и Мэри. Затем - как Элизабет относится к своему первенцу, девочке Алли. Мне как матери, у которой один из детей сейчас в грудном возрасте, было буквально больно читать про то, как Элизабет реагирует на собственное дитя, какие мысли у нее проскальзывают.

Ребенок прохудил ее, продырявил. Осквернил.
Этот растущий рот, львиная пасть, яма, преследует ее во сне, пожирает ее, а, проснувшись, она еще и обязана подносить ему грудь. Десны ребенка у ее соска будто лезвия.
Ребенок кажется ей не человеком – животным, и даже не домашним зверьком, что мурлычет или виляет хвостом от радости, а каким-то насекомым. Ядовитым насекомым. Рептилией, разве что рептилии, кажется, обычно не издают никаких звуков.

Тому, для кого такие отношения - болевая точка, может и не стоит браться за этот роман.

Евангельская цитата, вынесенная мной в название рецензии, относится и к миссис Сандерсон, и к Элизабет Моберли. Дело в том, что обе они всю свою жизнь посвятили помощи бедным, неблагополучным женщинам, открыли для них центр помощи, сделали много добра, но при этом нанесли своим родным детям глубокие психологические травмы.

Темы, поднимаемые в романе, важные и с социальной, и с психологической точек зрения, порой неприглядные. Много упомянуто случаев про грубые нарушения прав женщин, собственно, прав никаких особо-то и не было. Но сама атмосфера романа совсем не мрачная. Главный посыл, который я считала - борьба за свои принципы и за право быть счастливой.