1. На лестнице

– Кто вы? – девичий голос звучал в темноте грозно и решительно.

– Марсель, – проговорил он быстро.

Кто знает, что у неё на уме? Вчера днём она выглядела и действовала весьма уверенно.

– Что за Марсель? Откуда вы? Почему я о вас ничего не знаю? – вопросы сыпались с её уст быстрее, чем он успевал обдумать и выдать ответ.

Смешно. Почему не знает. Да потому что, госпожа, очень уж мы с вами разные.

– Я служу графу Саважу.

– Служите? – она не поверила. – Саважу? Но почему? Чем обычный человек, даже если он сильный маг, вас держит?

– Ничем. Я сам пообещал служить ему верой и правдой.

– Верой и правдой, – повторила она раздумчиво.

Протянула руку, коснулась его плеча. Пробежалась пальцами по груди. Не стала их убирать, остановилась прямо против сердца. Суматошно колотящегося сердца.

Он стоял ни жив, ни мёртв, потому что не понимал её намерений. Что она хочет? Он ведь не позволил себе по отношению к ней… ничего?

Или… её тянет к нему так же, как и его к ней – с того самого момента, как взгляды их впервые встретились вчера в гардеробной спасённой ими королевы? Он мгновенно понял, кто она, не смог не понять, ибо нечасто встречал в жизни подобных. Подобных себе. И они отличались от всех прочих… как земля от неба. И так же мгновенно понял, что между ними пропасть – потому что услышал её имя и вспомнил, чья она дочь.

Он второй день говорил себе – она слишком худа, она слишком бесцветна, она резка и сурова, она вовсе некрасива. Она не для него.

– Откуда ж вы взялись-то на мою голову, – вздохнула она.

Почти всхлипнула.

– Госпожа… вас проводить? – не дело это – стоять такому, как он, на узкой тёмной лестнице с дочерью королевского советника и внучкой маршала.

Даже если это дом высокопоставленного священнослужителя, и в том доме полный хаос.

– Куда? Куда вы можете проводить меня? – сказала она почти со всхлипом.

– Куда скажете. К её величеству, или в вашу комнату.

– А вы? Куда идёте вы? – спросила она быстро.

– Наверх. Я… там живу.

– Там… там что-то есть? Что-то ещё?

– Чердак, госпожа. Он очень пыльный.

– Зачем вам… на пыльный чердак?

– За любимой кружкой, – честно ответил он.

Внизу, на галерее собирались праздновать победу над еретиками, и по этому поводу есть, пить и петь песни. Господин Ли, хозяин дома, распорядился нести на галерею всё, для того потребное, а первым делом – гитары для господина Жанно и госпожи Лики. Господин Жанно очень уж хорошо поёт, и юная супруга ему под стать – тоже мастер, и песню спеть, и врагов побить, и словом приложить хорошенько. Одно удовольствие смотреть на такую славную пару. И отчего бы не посмотреть и не послушать? Потому что… О другом, о том, что само лезет в мысли второй день, не следует даже думать.

– Покажите… кружку, – вдруг быстро проговорила она. – И… чердак. Вдруг он не так плох, как вам кажется?

Опустила руку, вздохнула. Там, где её пальцы касались его, отчётливо жгло.

– Этот чердак… достаточно хорош для меня, – он улыбнулся, но в темноте видно не было. – Хорошо, госпожа, идёмте. Если вы пропустите меня вперёд, я подам вам руку и поддержу. Лестница делает ещё два оборота.

– Ступайте, – он услышал, как она вжалась в стену, пропуская его.

Он протянул руку, она приняла. Судорожно сжала её, он не смог не ответить тем же. Пальцы обоих разом сцепились и переплелись.

Да что это такое, в самом-то деле?

Он шёл на ощупь, уже выучил этот путь, и знал, что ступенек им осталось двадцать восемь, и что они уменьшаются кверху – тоже знал. А она – нет, и девичья нога соскользнула, и он мгновенно подхватил её второй рукой за что пришлось. Удержал. Она быстро нашла опору.

– Осторожнее, госпожа. Ступеньки маленькие.

Она шумно выдохнула. Взялась за него и второй рукой тоже. Но так у них не получилось бы пройти через узкий винтовой ход. Пришлось постоять, подождать, пока хоть немного выровняется дыхание, потом вновь переплести пальцы и пойти – он впереди, она за ним.

Наконец лестница привела их на чердак. Хорошо им самим смазанная деревянная дверь отворилась прямо в крошечную комнатку под самой крышей. Каменный пол, стропила, слуховое окошко – на крышу, и господин Жанно со своей госпожой Ликой даже лазали через него на ту крышу. Но… не на крышу же лезть, она же не дикая кошка!

Она оглядывалась, не выпуская его руки. Окошко было открыто по случаю хорошей тёплой погоды, снаружи доносилась музыка – на галерее начали-таки петь, внутрь глядела луна. И освещала трёхногий табурет, на котором стояла та самая глиняная чашка с парой глотков воды, и лежала одна из поясных сумок, и рядом на полу – оружие, шпага и кинжал. И плащ. И тот тюфяк, из которого ему было недосуг выколотить пыль. Да и всё, больше здесь не было ничего.

Он хотел было сказать, что вот, это чердак, и больше здесь смотреть решительно нечего, и пора отправляться обратно, но она повернулась, взяла его за запястья и жалобно сказала:

– Я не могу придумать больше ни единой ничего не значащей вещи. Здесь и вправду ничего нет. Но есть вы.

Он мгновенно провернул кисти и завладел обеими её ладонями. Сердце снова бешено колотилось, все ощущения, казалось, обострились до предела. Зажмурься он сейчас – и всё равно будет видеть это бледное лицо, эти светло-голубые глаза и золотые волосы. Её аура… необыкновенная, серебристая, мерцающая – окутывала её и тянула щупальца к нему. Он подозревал, что сам выглядит как-то так же.

Ауры некромантов не видны другим магам, но для подобных отщепенцев – как маяк в ночи. Говорят, у чистых магов жизни так же, но кто их вообще видел-то, магов жизни, Марсель вот – ни одного.

Но… внучка маршала и приближённая дама её величества.

Но… они одной крови и знают это.

Он не понял, кто первым потянулся к другому, но простое соприкосновение губ было равносильно ударившей в крышу молнии. И это подумал он, который всегда смеялся над поэтами, рассказывавшими про эти самые молнии и грозы! А потом вокруг поднялся ураган – и поглотил их обоих.

* * *

– Мы лишились разума, – пробормотал он.

Ничего видеть не хотелось. Потому что сейчас она скажет, что он оскорбил её… или что-нибудь ещё, такое же меткое.

– Не говорите так, пожалуйста, – тихо прошептала она.

И коснулась кончиками пальцев его щеки.

Уф. Значит, можно и посмотреть. Вот кто бы сказал, что на него так разрушительно подействуют эти прозрачные глаза, эти бледные губы, а брови с ресницами у неё, оказывается, вовсе бесцветные, и кожа тоже – очень светлая, как будто её обладательница вовсе на солнце не бывает. Знатная дама, куда деваться.

Он дотянулся губами до её щеки, виска, того места, где возле уха были мягкие завитки волос. Слов не было, не было – и быть не могло.

– Почему я ничего о вас не знаю? Я знаю всех выдающихся обладателей… нашей силы, – требовательно спросила она.

– Наверное, потому, что во мне нет ничего выдающегося? – улыбнулся он.

Всё же, ни происхождение, ни род занятий никогда не мешали ему заполучить понравившуюся девицу. Амулет, слава господу, работает, вреда он никому не причинит – чего себя сдерживать? Но сейчас…

– Неправда, есть, – улыбнулась она в ответ. – Я вижу.

2. Колдовское отродье

Марселя угораздило родиться от случайной встречи вдовы торговца тканями с местным колдуном.

Тот колдун был почти мифической личностью – все знали, что он существует, знали, в каком месте окрестного дремучего леса живёт, и очень хорошо представляли, с чем следует к нему идти и как обращаться – но никто, ни одна живая душа, не мог рассказать никаких подробностей о встрече с ним. Ни – как он выглядит, ни – как смотрит, ни – какой у него голос. Поэтому когда матушка в пылу ссоры обозвала маленького Марселя колдовским отродьем и велела проваливать к отцу, он сначала не понял, о чём вообще разговор – потому что она отродясь о колдуне не упоминала, никак – ни предметно, ни случайно. Старший брат Симон тогда прямо репьём к матушке прицепился – а чего это малой у нас колдовское отродье, вроде с виду – обычный, ни в чём совсем уж странном замечен не был. Мать обоих половником побила да со двора прогнала – не морочьте, мол, голову, не ваше дело – они и пошли. Симон был сильно старше, ему уже сравнялось восемнадцать, совсем взрослый, он вовсю в лавке работал, да и своих дел хватало – припустил по улице, только и видели его. А Марсель крепко задумался.

Чего это на него матушка взъелась – ну подумаешь, чашку разбил, вроде ж ещё есть в доме чашки, и чего говорить-то сразу про отродье. И про то, что был бы нормальный – то хватило бы ловкости ничего не бить, и был бы магом – тоже была бы в хозяйстве польза. А вышло – не пойми что. И не маг, и не нормальный мальчишка, вечно голову заворотит в окно и смотрит, будто есть там что-то, всё равно что спит на ходу, и соседские мальчишки с ним играть не хотят, говорят – дурак. Если честно – играют, конечно, но в игре Марсель вечно то враг, то еретик, то разбойник какой – маленький ведь, и победить его – дело нехитрое. Наверное, и вправду дурак, раз соглашается. Но как не соглашаться, дома весь день сидеть, что ли?

Ну, бывает, что смотрит в угол или в окно, но он тогда чувствует – там что-то есть. Кошка дворовая тоже, бывает, в угол смотрит, даже если мышь и не скребётся, а сидит, затаившись. Вдруг Марсель тоже способен какую мышь учуять, или ещё кого?

Для шести лет мыслей в голове было многовато, но – уж чего-чего, а этого добра всегда хватало, Марсель не жаловался. Поэтому пошёл он по улице, куда глаза глядят и куда ноги несут, и сам не понял, как добрёл до городских ворот.

Городок Сюр-Экс был невелик, находился вдали от главных торговых и прочих путей королевства, и даже городская стена местами разваливалась – после того, как в прошлом месяце с неба неделю лило без единого просвета, много где и много что размыло. И были участки, где никакого дома к стене не пристроили, которые как раз или дождём размылись, или сами посыпались, и городские мальчишки их, ясное дело, знали. Не через ворота же в лес ходить, право слово?

В лес ходили за грибами, за ягодами, кто постарше – охотились помалу, но охотиться нужно было с умом – как-никак, земля сеньора, светлейшего герцога Вьевилля. Не то, чтобы он особенно лютовал, ему, наверное, и вовсе дела не было до городка Сюр-Экс и его окрестностей, он – большой человек, военачальник,