© С. А. Андреев, 2018

ISBN 978-5-4490-2835-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воспоминания ныне покойного участника Великой Отечественной войны, жителя деревни Барсаново Опочецкого района Псковской области Савелия Андреевича Андреева (1923—2002) повествуют о пережитом им в фашистских концлагерях в 1944 году. Мемуары предваряет предисловие, написанное дочерью автора, – Любовью Савельевной Ореховой (Андреевой), подготовившей к изданию текст воспоминаний. Живой и непосредственный рассказ С. А. Андреева адресован самому широкому кругу читателей и будет интересен как школьникам и студентам, так и людям зрелого возраста, в том числе краеведам и любителям истории.

© Орехова Л. С., наследник, 2015

© Псковский областной институт

повышения квалификации

работников образования, 2015

Предисловие

Савелий Андреевич Андреев, мой отец, родился 1 февраля 1923 года в деревне Барсаново, находящейся недалеко от Опочки. В первый класс пошел в Барсановскую начальную школу. Вот что он писал о том времени: «Наступила осень, начались заморозки. Лужи затянулись ледком. Обуть мне было нечего, и в школу я бегал босиком. Ноги мерзли. Время от времени я снимал шапку и грел ступни в ней. Затем бежал дальше. В школе тоже было холодно, и я, чтобы согреть ноги, подбирал их на скамью и садился на них. Потом брат моей матери дядя Мишка сплел мне веревочные лапти (их в деревне называли «коты»)». В 1941 году Савелий Андреевич окончил Опочецкую среднюю школу №1. До Великой Отечественной войны автобусы из Барсанова в Опочку не ходили, автомобилей и велосипедов в деревне не было. Поэтому деревенские дети добирались до городской школы пешком, преодолевая около девяти километров в одну только сторону. Учебные занятия шли в две смены. Вторая начиналась в 14.30, заканчивалась в 20.30. Возвращаться домой школьникам приходилось ночью. Профессиональное образование мой отец получил уже после Великой Отечественной войны в Ленинградском механическом техникуме железнодорожного транспорта, на паровозном отделении. Работать его направили в Великие Луки, в паровозное депо. Сначала жил в общежитии, потом ему дали квартиру на Торопецком шоссе, в доме №84. О своей первой работе Савелий Андреевич рассказывал: «Начал помощником машиниста. В поездке за одни сутки перебрасывал в топку паровоза по 17 тонн угля». Позднее по призыву компартии и советского правительства (1955— 1957 гг.) Савелий Андреевич в числе других тридцатитысячников отправился в деревню, поднимать сельское хозяйство. Теперь местом его работы стали машинно-тракторные станции (МТС). Впоследствии он трудился слесарем в Опочецком отделении Псковского завода АТС, работал и на других предприятиях. Всего же его трудовой стаж составил 40 лет, и пенсию он заработал по тому времени немаленькую – 120 рублей. Но все послевоенные годы над отцом висела черная тень пережитого во время Великой Отечественной войны. Он очень любил меня (называл ласково «партизаночкой») и моего старшего брата Андрея, позаботился о том, чтобы мы окончили музыкальную школу в Опочке и получили затем высшее образование. Но благополучной нашу жизнь с ним назвать никак нельзя. Зрелище бесчисленных смертей, целый ряд пройденных им страшных фашистских конц-лагерей, мучительный голод, непосильный труд, издевательства, физические муки – все это самым негативным образом сказалось на его психике. С ним было очень трудно, в последние годы его жизни – особенно. Он практически никому не доверял и очень боялся голода, как многие и многие из тех, кто пережил минувшую войну. Покупал в автолавке по пятнадцать буханок хлеба в неделю – и большая часть его, конечно же, портилась, и хлеб приходилось выбрасывать. Однако для своих друзей-партизан Савелий Андреевич никогда ничего не жалел. Это были для отца самые дорогие гости. Они приезжали к нам недели на две, мать варила для них в русской печи щи, тушила картошку и тому подобное. Отца гости называли «батькой», хотя он был их ровесник. За столом бывшие партизаны пели русские народные песни, очень часто – советскую патриотическую со словами «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина…». Эти же слова – «За Родину! За Сталина! Перебежками вперед!» – отец нередко кричал во весь голос во сне по ночам и будил весь дом. По-видимому, ему снилась тогда война, виделись те страшные концлагеря, через которые он прошел не сломленным, не предавшим свою страну и свой народ. О пережитом отец нередко рассказывал моим сыновьям, своим внукам. И это помогло им вырасти настоящими патриотами. Мои старшие сыновья – Михаил, Владимир и Александр Ореховы – от службы в армии не уклонились. Сейчас готовится служить самый младший – Андрей. Хочу здесь еще сказать, что мой второй сын Владимир трижды участвовал в традиционном параде в День Победы в Москве на Красной площади, а его младший брат Александр был участником праздничного майского парада в городе-герое Анапе. Один из ближайших друзей отца – Леша Рожок (Алексей Тимофеевич Петров) – после окончания войны поселился на Украине, поскольку фашисты не только расстреляли его семью за то, что он ушел в партизаны, но и сожгли дом, так что возвращаться в Бабенцы ему было не к кому и некуда. Там, на Украине, Алексей Тимофеевич и умер – скоропостижно, в результате несчастного случая. И отец отвез туда на его могилу горсть земли с пепелища Лёшиного дома.

За уход сына в партизаны немцы отправили в концлагерь сестру и мать Виналия Вавиловича Константинова из Люцкова. Виктор Семенович Любимов, чтобы спасти родных от расправы, забрал их в партизанский отряд, и его мать, женщина уже немолодая, там умерла – жить в холодных и сырых землянках было тяжело. Хочу попутно добавить, что Великая Отечественная война унесла и жизнь моего родного деда по матери – Григория Васильевича Рыбкина. Он был призван в Красную Армию в 1944 году, во «второй фронт», и погиб под Будапештом. 4 ноября 2001 года в четыре часа утра в Барсанове сгорел дом отца (тогда он был уже вдов, моя мать, Антонина Григорьевна, умерла в 1999 году). Многое при пожаре погибло, огонь уничтожил практически все старые фотографии. Скончался Савелий Андреевич Андреев 21 мая 2002 года, похоронен на кладбище деревни Серово (Варыгинская волость). Любовь ОРЕХОВА (АНДРЕЕВА).

Начало войны. Неудавшиеся эвакуация.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Пользуясь внезапностью нападения на Советский Союз, фашисты продвигались вперед очень быстро. В июле, числа 11—12-го, они заняли деревню Барсаново. На хуторе Костричино, недалеко от Барсанова, был выставлен заслон из шестидесяти красноармейцев и сержантов, чтобы задержать немцев под Опочкой и дать возможность организованно отступить нашим войскам из райцентра. Красноармейцы стояли насмерть против превосходящих сил противника. Двое суток они держали оборону у хутора Костричино, не пропуская немцев в Опочку. Из шестидесяти человек в живых осталось всего тринадцать. Остальные погибли и похоронены в Костричине, где сейчас проходит высоковольтная линия. Немецкие танки подошли к Барсанову вечером, но сходу им было не проскочить в Опочку, так как мост через Иссу взорвали наши саперы. Берег реки со стороны деревни был спущен населением, образовался противотанковый ров. Таким образом, по красногородской дороге фашистам было в Опочку не пройти. В ярости они обстреляли Барсаново, сожгли пять домов и отошли. Через Иссу они переправились где-то выше и пошли в наступление по мозулевской дороге. Когда взорвали мост, жители деревни стали уезжать – кто в лес за Клюкино, а кто сделал попытку добраться до советского тыла. Возглавлял отъезд председатель колхоза «Новое Барсаново» Иван Матвеевич Матвеев. Мы с матерью тоже решили двинуться в тыл наших войск, но уехать далеко нам не удалось, поскольку немцы догнали нас в деревне Бабинино, по шоссе на Пустошку. Мы намеревались добраться до железнодорожной станции в Пустошке и эвакуироваться. Мужики считали, что через Опочку мало ходит поездов, отсюда не уедешь, поэтому и решили отправиться в Пустошку, где поездов ходило больше. От Опочецкого райкома партии и от райисполкома в те дни не поступило абсолютно никаких указаний о том, куда и где отступать в советский тыл. Люди не знали, что делать. Я уже закончил 10 классов Опочецкой школы №1, и меня должны были призвать на военную службу осенью 1941-го, как и всех ребят 1923-го и 1922 годов рождения (у кого была отсрочка). Я оченьхотел пойти в военное училище. Был на приписке в мае 1941 года. Знал, что меня направят в училище морской авиации. Я сам подстригся в парикмахерской наголо под машинку. В то время так стригли наших солдат. Мать купила в магазине ткань цвета военного обмундирования, и по моей просьбе мне сшили штаны-галифе, как их тогда называли (подобные носили в Красной Армии). И вот в лесу у деревни Бабинино мы узнали, что немцы уже обогнали нас, и решили возвращаться домой, в Барсаново. Вскоре после того, как мы вышли из леса на пустошкинское шоссе, мы увидели немецких солдат. Увидев мои галифе защитного цвета, они подозвали меня к себе от телеги, за которой я шел. Сняв мою фуражку, увидели, что я острижен, как русский солдат. Стали меня обыскивать и в нагрудном кармане нашли русско-немецкий словарь на 10000 слов, которым я пользовался в школе, где мы учили немецкий язык. Немцы заговорили между собою: я-де красноармеец. Спасибо, деревенские мужики по просьбе матери остались со мной и объяснили немцам, что я не солдат. Тогда один из них, показав на свою грудь, сказал: «Чехословак!», и растолковал мне, чтобы я сменил галифе. Мне повезло, что я попал к чехословакам – они относились к русским иначе, чем немцы. Словарь мой чехи взяли с собою, а меня отпустили.

Подпольщик спецгруппы «Борец».

Все мы вернулись обратно в Барсаново. Нас, комсомольцев, было здесь тогда 25 человек. Фашистам нас никто не выдал. Народ у нас был дружный и хороший. Немецкие оккупационные власти выдавали всем жителям удостоверения личности, а комсомольцам обычно – так называемые «безондер аусвейс», то есть особые удостоверения. Вблизи Барсанова не было партизан. На мосту через Иссу стояла охрана. Позднее в Барсановской школе расположились немцы. Вместе с немцами служили перешедшие к ним армяне, а позднее там появились еще таджики, узбеки, туркмены и казахи. Они объединялись в так называемую «Среднеазиатскую армию»: носили немецкую форму и знаки отличия на рукаве – желтое кольцо и что-то еще, уже не помню. Армяне и азербайджанцы служили немцам честно и ладили между собой. Они вместе с немцами ездили в Себежский район в карательную экспедицию против партизан. Возвращались в Барсаново с награбленными вещами и в Больших Рогатках, Волкове и других деревнях пропивали награбленное, меняли его на самогон. После них стояли в школе и в Барсанове латыши, они тоже верой и правдой служили фашистам. Немцы и их готовили к карательным операциям против партизан, но осуществить свои намерения немцам не удалось. Эти планы были сорваны мною. Это было очень опасное для меня задание. Вот с чего всё началось. Ко мне любили ходить ребята не только из Барсанова, но и из других деревень – как до войны, так и во время неё. Нас, желающих уйти в партизаны, набралось восемь человек. Это были всё мои друзья. Собирались у меня в доме, а когда темнело, уходили в сарай и там проводили свои собрания: составляли планы о том, как подключиться к борьбе против фашистов. Ведь не так просто было уйти к партизанам из наших деревень вблизи Опочки. Партизанские базы располагались в лесах, вдали от райцентра. И если бы кто ушел к партизанам – немцы за это уничтожали семьи. Там, где стояли партизаны, было проще – мобилизовали, и все. Нас было восемь друзей, а именно: Алексей Тимофеевич Петров, 1922 года рождения, из деревни Белоусы (местные жители звали его Леша Рожок. Я с ним учился в школе, начиная с первого класса в Барсанове; вместе мы закончили школу №1 в июне 1941 года); Алексей Петрович Егоров из деревни Бабенцы, 1923 года рождения (начальную школу закончил на хуторе Жилино, а среднюю школу №1 – вместе с нами); из деревни Бабенцы с нами дружил Виктор Семенович Любимов, 1926 года рождения, помоложе нас, но был особенно активным товарищем – секретарем комсомольской организации в колхозе «Ленинский», куда входили Белоусы и Бабенцы (до войны); Михаил Васильевич Иванов, 1923 года рождения, из деревни Бабенцы, также был нашим единомышленником и надежным другом в любой обстановке; Дмитрий Константинович Константинов из деревни Маслово и Василий Федорович Леонов из деревни Большие Рогатки тоже были нашими друзьями. И восьмым был я – Савелий Андреевич Андреев. И вот Леше Рожку удалось установить знакомство с Константином Дмитриевичем Чугуновым, присланным из Москвы советским командованием в нашу местность для организации и проведения разведки в глубоком тылу у фашистов и передачи необходимых сведений руководству Красной Армии. Вместе с ним прислали еще несколько человек.

Все мои друзья, перечисленные выше, ещё не проходили военной службы в армии, но горели желанием вступить в борьбу с немцами. Леша Рожок доложил Чугунову о нашей группе, о том, что у нас у каждого имеются оружие, патроны и гранаты. Чугунов некоторое время скрыто следил за нами (как выяснилось позже), чтобы убедиться в нашей искренней преданности Родине. И вот на одном из собраний в моем сарае Леша Рожок сообщил о том, что он познакомился с Чугуновым и рассказал ему обо всех нас. Вскоре Чугунов ответил, что согласен взять нас в свою спецгруппу. Она называлась «Борец». На собрании в сарае было решено, что при уходе надо изобразить, что нас якобы взяли насильно, чтобы не пострадали наши семьи от фашистских карателей. Решено было собрать гулянку в деревне Большие Рогатки в доме Павла Матвеевича. До войны мы, молодежь, очень любили повеселиться. С друзьями мы никогда не ссорились, пели, играли, плясали. Особенно хорошо плясали Анатолий Иванович Иванов с хутора Жилино (Толя Жилинский) и Лёша Рожок. Вокруг них на гулянках всегда собиралась толпа народу. А на гармони очень хорошо играл Михаил Васильевич Иванов из деревни Бабенцы. Он на лету схватывал любую мелодию, услышанную по радио. И вот на гулянку в дом Матвеева должны были придти мы, все восемь человек, а оружие предполагалось спрятать недалеко от деревни, в кустах. Это было осенью 1942 года. За нами на гулянку должен был подъехать сам Чугунов с группой своих товарищей. Мы ждали долго, а Чугунов все не появлялся. Пришлось нам вернуться домой со своим оружием. Это был большой риск. Ведь только за хранение оружия немцы расстреливали на месте. Как выяснилось позже, Константин Дмитриевич Чугунов был ранен в ногу у деревни Лиственка, что примерно в 30-ти километрах от Барсанова, и за нами приехать не мог. Спецгруппа «Борец» была партизанская, но она не входила в подчинение штабу партизанского движения, а подчинялась разведотделу Калининского фронта (Северо-западного и 2-го Прибалтийского поочередно). Это была военная разведка. Нам пришлось ждать, пока Чугунов поправится от ранения. И вот в декабре 1942 года в моем сарае состоялось наше последнее собрание. Леша Рожок у нас был за старшего. Все переговоры с Чугуновым проводил он. На этом собрании Леша Рожок доложил нам о том, что гулянка будет организована в деревне Клюкино у Марьи