Мне и меч не пришлось вытаскивать, чтобы выбить кинжал у неё из рук. А без оружия самая храбрая женщина бессильна. В конце концов я, как и рассчитывал, овладел ею, не лишая жизни её мужчину.
Не лишая жизни мужчину – да, именно так! Всё это время я не собирался его убивать. Оставив женщину плачущей на земле, я хотел уже уходить оттуда, как вдруг она, словно безумная, повисла на мне, хватая за руки. Из её слов сквозь рыдания я разобрал: знать, что её позор видело двое, для неё горше смерти, а потому – либо я, либо её муж должны умереть. А она, мол, пойдёт с тем, кто останется в живых, – так говорила она, задыхаясь от слёз. Именно в тот момент я ощутил бешеное желание его убить. (Приходит в мрачное возбуждение.)
Слушая меня, вы, должно быть, удивляетесь моей жестокости. Это потому, что вы не видели лица той женщины. В её глазах будто пылал огонь. Я заглянул в них – и понял: хочу её в жёны, и пусть меня хоть гром поразит на месте. Женюсь на ней! – вот всё, о чём я мог думать. Вы, может, сочтёте, что это лишь низменная похоть… Нет! Если бы мной двигала похоть, я бы отшвырнул женщину пинком и сбежал оттуда. И меч мой не обагрился бы кровью её мужа. Но стоило мне вглядеться в полумраке чащи в её лицо, как я понял, что не уйду, пока её муж не будет убит.
Но убивать как трус я не хотел – и потому, развязав его, сказал, что мы будем биться на мечах. Вот отчего верёвка лежала у корней криптомерии. Он, с искажённым от ярости лицом, схватился за меч – и, ничего больше не слушая, бросился на меня. Чем кончился наш бой, вы знаете. На двадцать третьем ударе я поразил его в грудь. На двадцать третьем – прошу это заметить! Отдаю ему должное – никому ещё не удавалось продержаться против меня на двадцать с лишним ударов. (Весело ухмыляется.)