Ruth Ware

THE DEATH OF MRS WESTAWAY

First published as THE DEATH OF MRS WESTAWAY by Harvill Secker, an imprint of Vintage. Vintage is part of the Penguin Random House group of companies.

Перевод с английского Е. Шукшиной

Компьютерный дизайн В. Воронина

Печатается с разрешения Penguin Random House group of companies и литературного агентства Andrew Nurnberg.

Серия «Психологический триллер»

© Ruth Ware, 2018

© Перевод. Е. Шукшина, 2019

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

* * *

Издательство благодарит Элисон Борроумен за помощь при подготовке книги к изданию.

Маме. Всегда

Читателям:

Действие романа «Смерть миссис Вестуэй» происходит в современном Брайтоне, однако знакомый с городом читатель заметит несоответствие. Здесь еще стоит Западный пирс. Надеюсь, брайтонцы порадуются возрождению излюбленной городской приметы, пусть лишь вымышленному.

 
Прилетела к нам сорока.
Значит, будем танцевать.
Две сороки прилетели —
Будем горе горевать.
Если три, родится мальчик.
А четыре – будет дочь.
Пять сорок – уснешь голодным.
Шесть – получишь медный грош.
Ну а семь – узнаешь тайну,
Что несли из рода в род.
 

29 ноября 1994 года

Опять сороки. Странно, как же я их ненавидела, когда попала сюда. Помню, ехала с вокзала на такси и увидела с аллеи: выстроились рядком в парке, вот как сейчас, и знай себе чистили перышки.

Сегодня две уселись на покрытую бахромой инея ветку тиса, и я вспомнила, как в детстве мама, чтобы не накликать беду, тихонько шептала в таких случаях: Добрый день, сударыни.

Одеваясь у окна, я считала сорок. Две – плохо, дурное предзнаменование, я содрогнулась. Но нет, на обледеневшем газоне еще. Четыре, пять… шесть… и еще одна прыгает по плитам террасы, склевывая лед, намерзший на столе и стульях. Значит, семь.

 
Ну а семь – узнаешь тайну,
Что несли из рода в род.
 

Тайна-то тайна, но несли из рода в род – вряд ли. Придется открыться, и довольно скоро. Выбора нет.

Я почти оделась, когда в кустах рододендрона послышался шорох листьев. Какое-то время трудно было понять, что это, но затем в проломе ветвей появилась лисица. Она неторопливо пересекла усыпанный опавшими листьями газон, и рыжее золото пугающе ярко загорелось на фоне оцепеневших от мороза зимних красок.

В родительском доме лисы на дворе были обычным явлением, но они редко выходили днем, тем более так нагло, как эта: рассекает по просторному газону прямо перед домом. Мне приходилось видеть разодранных кроликов, раскуроченные мешки с мусором, оставшиеся после лисьей охоты, но подобного хамства я еще не встречала. Наверно, она либо очень смелая, либо в безвыходном положении, коли на глазах у всех шарашит по газону. Присмотревшись к лисице, я решила, что скорее второе: совсем молодая и страшно тощая.

Сначала сороки ее не заметили, но потом та, что прыгала по террасе и, по-видимому, была внимательнее остальных, увидела подкрадывающегося хищника и ракетой взмыла с обледеневшей террасы, громко, отчетливо просигналив тревогу, нарушившую утреннюю тишину. Теперь у лисицы не было ни единого шанса. Остальные птицы по очереди взлетели в воздух, кроме двух на ветке тиса – на безопасном расстоянии от лисы, и та струей расплавленного золота, пригнувшись к земле, рванула по газону обратно, оставив в покое этих двух сорок, которые принялись громко стрекотать, отмечая свою победу.

Две.

 
Две сороки прилетели —
Будем горе горевать.
 

Не будет этого. Я ни за что, никогда не буду опять горевать никакое горе, несмотря ни на что, несмотря на бурю, которая, знаю, приближается. Сейчас сижу в гостиной, пишу эти строки и слышу ее – свою тайну: она опаляет меня изнутри такой пылкой радостью, что кажется, иногда должно просвечивать сквозь кожу.

Я перепишу стишок. Две сороки – к радости. К любви. К будущему.

Глава 1

Девушка не столько шла, сколько сопротивлялась ветру, крепко зажав в руке промокший пакет с фиш-энд-чипс, хотя шквальный ветер вырывал его, пытаясь разодрать и разметать содержимое по морскому берегу к вящей радости чаек.

Переходя через дорогу, девушка стиснула в кармане мятую записку и обернулась на длинный темный тротуар – нет ли кого позади. Но никого не было. Во всяком случае, ничего такого, никаких призрачных фигур она не увидела.

Берег редко бывал столь пустынным. Из открытых чуть не всю ночь баров и клубов на приморскую гальку до самого рассвета сыпались местные и приезжие гуляки. Но в этот промозглый вторник даже самые закаленные не решились выйти на улицу, и сейчас, без пяти десять, набережная была в полном распоряжении Хэл. Единственным признаком жизни на пирсе служили мерцающие огни, если не считать чаек, которые с криком кружились над темными, беспокойными водами Ла-Манша.

Коротко стриженные черные волосы налипли на лоб, очки запотели, а губы потрескались от соли, на которую богат морской ветер. Но Хэл лишь покрепче зажала пакет под мышкой и свернула с набережной на узкую улицу с высокими белыми домами, где ветер вдруг так внезапно прекратился, что она пошатнулась и чуть не споткнулась. Когда она еще раз повернула к Живописным виллам, дождь, казалось, зарядил даже еще сильнее, хоть ветра больше не было.

Название квартала сильно грешило против правды. Не было тут никаких вилл, лишь обычные, довольно запущенные дома с облупленной от вечно соленого воздуха краской. И живописного ничего – ни тебе вида на море, вообще ни на что. Может, когда-то, когда дома только поставили, отсюда и было видно море. Но с тех пор ближе к морю выросли дома повыше, и какой бы вид ни открывался раньше из окон Живописных вилл, теперь их жильцам приходилось довольствоваться зрелищем кирпичных стен и шиферных крыш, даже Хэл в ее мансардной квартире. Единственное преимущество жизни на самом верху четырехэтажного дома с узкой, шаткой лестницей заключалось в том, что над головой не топали соседи.

Хотя сегодня, похоже, даже соседей не было, причем уже довольно давно, если судить по тому, что из-за завалов рекламных проспектов, скопившихся на полу в подъезде, дверь отказывалась открываться. Пришлось навалиться на нее, наконец та подалась, и Хэл, нырнув из мрака улицы в темноту подъезда, принялась шарить выключатель. Щелчок не дал желаемого результата. То ли предохранитель полетел, то ли лампочка перегорела.

В тусклом, просачивающемся с улицы свете она выбрала из вороха бумаг корреспонденцию, адресованную ей, и начала карабкаться наверх.

На лестнице не было ни одного окна, и после первого же марша стало темно хоть глаз выколи. Но Хэл знала свою лестницу наизусть – от проломленной доски на площадке до отошедшего коврового покрытия на самом верху – и устало поднималась, мечтая лишь об ужине и постели. Хотя есть уже не очень хотелось. Однако фиш-энд-чипс стоили пять с половиной фунтов, а судя по количеству счетов, которые она отобрала из груды почты, это были те самые пять с половиной фунтов, которые она не могла позволить себе отправить в мусорное ведро.

Наверху она вжала голову в плечи, пытаясь уберечь голую шею от капель, падавших с потолочного окна, открыла дверь и наконец очутилась дома.

Квартирка была маленькая – одна-единственная комната за просторной прихожей, служившей и кухней, и гостиной, и всем прочим. Она тоже была довольно запущена, краска так же отслаивалась, ковер протерся, а деревянные окна, когда ветер дул с моря, кряхтели и дребезжали. Но это был ее дом, всю ее двадцатиоднолетнюю жизнь, и как бы она ни устала, ни продрогла, когда переступала порог, сердце всякий раз подпрыгивало – слегка.

В дверях Хэл остановилась, чтобы протереть о коленку, обтянутую потрепанными джинсами, очки с налипшими солеными брызгами, и кинула пакет с едой на кофейный столик.

Было очень холодно. Дрожа, она опустилась на колени перед газовым обогревателем и стала щелкать кнопкой, пока наконец не зажегся огонь. Мало-помалу тепло вернулось в огрубевшие, покрасневшие руки, и Хэл развернула мокрый от дождя бумажный пакет, вдохнув резкий запах уксуса, наполнивший небольшое помещение.

Подцепив деревянной вилкой обмяклый брусочек теплой картошки, она принялась сортировать почту. В одну стопку шла макулатура, в другую – счета. Картошка была соленой, пряной, обтрепавшаяся рыба еще горячей, но по мере того как росла стопка счетов, в животе усиливалось неприятное ощущение. Ее беспокоила не столько высота стопки, сколько количество счетов, помеченных отметкой Последнее предупреждение, и, почувствовав тошноту, она отодвинула рыбу.

Нужно платить за квартиру – естественно. Электричество тоже на одном из первых мест. Без холодильника и освещения квартира для жилья непригодна. Газ… Ладно, сейчас ноябрь. Без отопления не очень уютно, но выжить можно.

Однако послание, от которого ее в самом деле чуть не стошнило, отличалось от коммунальных счетов. На дешевом конверте, судя по всему, брошенном прямо в почтовый ящик, шариковой ручкой было написано лишь: Хэрриет Вестуэй, верхняя квартира.

Адреса отправителя не было, но он и не требовался. У нее появилась ужасная догадка, от кого письмо.

Хэл проглотила картошку, которая едва не застряла в горле, и сунула самый неприятный конверт под стопку счетов, поддавшись непреодолимому желанию спрятать голову в песок. Больше всего ей хотелось сейчас перевалить проблемы на кого-нибудь, кто старше, мудрее, сильнее.

Таких людей у нее не было. Не осталось. Однако и в самой Хэл таились скрытая сила и упорство. Может, она и маленькая, тощая и бледная и такая еще молодая – но далеко не ребенок, за которого ее по привычке принимают. Она повзрослела три года назад.

И эта сила заставила ее опять вытащить конверт и, кусая губы, вскрыть его.

Внутри обнаружился всего один лист бумаги, на котором было напечатано несколько фраз:

Жаль, что не застали Вас дома. Мы хотели обсудить Ваше финансовое положение. Позвоним.

В животе у Хэл екнуло, и она нашарила в кармане бумажку, которую нашла у себя на работе после обеда. Письма были идентичны, не считая помятостей и пятен от чая, которые она посадила на первое письмо, когда открыла.

Содержание их не было для Хэл новостью. Уже несколько месяцев она старалась без особой нужды не подходить к телефону и не отвечала на СМС, связанные с ее финансовым положением.

Трясущимися руками она аккуратно положила письма друг подле друга на кофейный столик, содрогаясь при мысли о том, что они означают.

Хэл привыкла читать между строк, догадываясь о важности того, о чем люди не говорили, впрочем, и того, о чем они говорили. В некотором роде это была ее работа. Но о смысле не сказанных здесь слов гадать не приходилось.

Ей говорили: Мы знаем, где ты работаешь. Мы знаем, где ты живешь. И мы еще придем.

Остальное отправлялось в макулатуру, и Хэл затолкала бумаги в корзину. Устало опустившись на диван, она закрыла лицо руками, стараясь не думать о печальном состоянии банковского счета. Она слышала голос мамы. Та будто стояла у нее за спиной и читала нотацию про подготовку к экзаменам на получение аттестата. Хэл, я понимаю, что у тебя куча дел, но тебе нужно поесть! Ты такая худая!

Я знаю, мысленно отвечала она. У нее так всегда: когда она нервничала или переживала, аппетит исчезал в первую очередь. Но она не имеет права болеть. Не сможет работать – не будут платить. Не могла Хэл себе позволить и выбросить еду, даже если та намокла и остыла.

Стараясь не обращать внимания на боль в горле, Хэл заставила себя зацепить еще один брусочек картошки. Но, не донеся его до рта, заметила кое-что в корзине для бумаг. Кое-что, чего не должно там быть. Письмо – плотный белый конверт, адрес написан от руки – угодило в корзину вместе с рекламой доставки еды на дом.

Хэл положила картошку в рот, облизала соль с пальцев и нагнулась к корзине за письмом. На конверте было написано: Мисс Хэрриет Вестуэй, кв. 3с, Живописные виллы, Брайтон. Адрес чуть запачкан жиром с пальцев.

Должно быть, она сунула его туда по ошибке, вместе с пустыми конвертами. Ну, по крайней мере, это не очередной счет. Послание скорее смахивало на свадебное приглашение, что было маловероятно. Хэл не могла вспомнить никого, кто собирался жениться.

Она просунула большой палец в щель под клапаном и вскрыла конверт.

Вынутый ею лист бумаги приглашением не являлся. Это было письмо, написанное на плотной, дорогой бумаге, с шапкой адвокатской конторы наверху. Живот у Хэл свело спазмом, перед ней пронеслась вереница устрашающих вариантов развития событий. Может, кто-то подал на нее в суд за то, что она наговорила во время сеанса гадания? Или – о Боже! – это связано с квартирой? Мистеру Хану перевалило за семьдесят, и он, одну за одной, продал почти все квартиры в доме. Домовладелец пока не продавал квартиру Хэл главным образом из жалости к ней и привязанности к ее маме – Хэл была в этом уверена. Но такое подвешенное состояние не могло длиться вечно. В один прекрасный день хозяину понадобятся деньги на дом престарелых, или его одолеет диабет, и детям придется ее продать. И не важно, что здесь от сырости отходят обои, что выбивает пробки, если включаешь фен одновременно с тостером. Это единственный дом, который она знала. И если мистер Хан ее вышвырнет, шансы найти другое пристанище по той же цене не просто призрачны, они равны нулю.

Или это связано с… Да нет, невозможно. Тот человек никак не мог обратиться к адвокату.

Однако адвокатская контора, откуда пришло письмо, находилась не в Брайтоне, и Хэл вздохнула с огромным облегчением. Адресом значился Пензанс, что в Корнуолле.

Значит, дело не в квартире – слава богу. И ничтожно мала вероятность того, что это недовольный клиент, – Пензанс слишком далеко. На самом деле она вообще никого не знала в этом Пензансе. Отправив в рот еще кусок картошки, Хэл разложила письмо на кофейном столике, поправила на носу очки и принялась читать.

Дорогая мисс Вестуэй!

Пишу Вам по поручению моей клиентки, Вашей бабушки, миссис Эстер Мэри Вестуэй, проживавшей в имении Трепассен, что в Сент-Пиране.

Миссис Вестуэй скончалась 22 ноября у себя дома. Полагаю, эта новость явится для Вас ударом; пожалуйста, примите мои искренние соболезнования.

Мой долг адвоката и душеприказчика миссис Вестуэй – снестись с ее наследниками по завещанию. Вследствие значительности состояния необходимо будет официально подать ходатайство об утверждении завещания и оценить завещанное состояние с целью определения пошлин на наследство. Получить свою долю наследники смогут не раньше, чем это будет сделано. Однако если Вы уже сейчас сможете предоставить мне копии двух документов, устанавливающих Вашу личность и адрес (список необходимых документов, удостоверяющих личность, прилагается), я получу возможность приступить к проверке документов.

В соответствии с пожеланием Вашей покойной бабушки мне также поручено информировать наследников о ее погребении. Оно состоится 1 декабря в церкви Св. Пирана в Сент-Пиране в 16.00. Поскольку возможности размещения в городе весьма ограниченны, члены семьи приглашены в имение Трепассен, где состоятся поминки.

Если Вы намерены воспользоваться этим предложением, пожалуйста, напишите экономке Вашей покойной бабушки миссис Аде Уоррен, она позаботится о комнате для Вас.

Еще раз прошу Вас принять мои соболезнования и уверения в моем внимательнейшем отношении к делу.

Преданный Вам,

Роберт Тресвик.

«Тресвик, Нант и Дин», Пензанс

Картошка упала на колени, но Хэл не двинулась. Просто сидела, снова и снова перечитывая письмо, снова и снова возвращаясь к списку необходимых документов, удостоверяющих личность, как будто он мог что-то объяснить.

Значительность состояния… наследники по завещанию… В животе у Хэл заурчало, она подобрала картошину и съела ее, почти не заметив этого, пытаясь найти какой-то смысл в словах, что были написаны на лежавшем перед ней листе бумаги.

Поскольку смысла в них не было. Ни малейшего. Дедушка и бабушка Хэл умерли более двадцати лет назад.