© Оформление: Климова Наталья Николаевна www.tdetctva.ru

* * *

«Пиши, мой друг, нам химики – не ровня…»

Пиши, мой друг, нам химики – не ровня,

Любой из них полезнее в сто крат,

А нам шалаш послужит лучшей кровлей,

В любом саду, где киснет виноград.

Гляди, мой друг, поэты служат, словом,

И дружба между ними коротка,

А мы с тобой изгнаны из дома,

Где правит балом монета из серебра.

Нас били за причуды осознанья,

За блеск души, что не меняет цвет,

За то, что не услышав оправданий,

Не подтвердили благостных надежд.

За то, что полюбили слишком рано,

И многих дев позвали за собой,

Но их неволит церковь или мама,

Совсем не мы, о друг мой дорогой.

За то, что службу строгую – навыкат,

Мы обошли десятой стороной,

А там карьера – поднятая пика,

Дает регалий золотой конвой.

Да было бы за что – то пристрелили,

А так пока ущербного гони,

А мы с тобой прошагали мили,

По перекресткам ищущей души.

А нам бы все бумаги да чернила,

Кусочек мира да бокал вина,

И все красоты виденного мира,

Откроет в буквах книжица моя.

«Мечтал и искал, крадучись украдкой…»

Мечтал и искал, крадучись украдкой,

Душой смотрел в глаза белых лиц.

И сыпался гравий шуршащий и краткий,

Когда, отступая, валился я ниц.

Пред той красотой, зовущей скрыто,

И сердце гремело, не зная таких,

То юной славой овеян софитом,

О недуг и дерзких и слишком младых.

Но время течет, проверяя объятия,

насколько крепки в поцелуях тела.

И рода людского лихие собратья,

И злу, и добру обучили меня.

А вязкая жизнь втянула с ногами,

Шаг первый, второй – труднее других.

И кто же тот воин, сложив оригами,

В пути умирая, в дороге затих?

И нет уже той чистой улыбки,

Просящей солги, обмани же меня.

Ветра перемен, что жмутся так липко,

Сточили щербины, взывая с утра.

Теперь их так много, зовущих открыто,

И нежной славой овеян софит.

Но я уж не тот и жизнью не сытой,

Своим убеждениям к аскетам приник.

Прошла суета молодых поколений,

Прошла лихорадка, остался озноб.

Все так мимолетно, и нет уж сомнений,

Что будет сейчас – когда-то пройдет.

Уйдет шелестящим безумием платья,

Смотря напоследок задумчиво вдаль.

И я вдруг пойму, что этого счастья —

Таких приключений немного мне жаль.

«Не сбылось. Память ясно откроет лицо…»

Не сбылось. Память ясно откроет лицо,

Нестареющий образ, будто ты из кино,

Перебором сыграют мне на струнах души,

Терпеливо стараясь, пальцы женской руки.

Не сбылось. Оглянувшись на годы назад,

Я увижу все тот же волнующий взгляд,

Мимолетных потерь, нерожденной любви,

Запоздало шепчу: «Подожди, погоди…».

Оглянувшись, она улыбнется слегка,

В ней все тысячи лиц поколения Я,

Посвящу эту песню, с кем так не удалось,

Этой грустною лестью извиняюсь за злость.

Злости не было больше, как и не был роман,

Не поющей душе не обнять белый стан.

Только все же покоя не дают эти лица,

Чтобы было, когда удалось бы нам слиться.

Мы бы узнали, какие бывают мечты,

И на вкус, и на цвет – окрыленные мы.

Мне б души не хватило на все тысячи слов,

Расставаний и встреч – город нежных оков.

Не сбылось. Не судьба. Что же думать теперь?

Кто же снова придет после стольких потерь?

Не жалей, оглянувшись, тот волнующий взгляд,

Только память души все же смотрит назад

Не сбылось. Память ясно откроет лицо,

Нестареющий образ, будто ты из кино,

Перебором сыграют мне на струнах души,

Терпеливо стараясь, пальцы женской руки.

Не сбылось. Оглянувшись на годы назад,

Я увижу все тот же волнующий взгляд,

Мимолетных потерь, нерожденной любви,

Запоздало шепчу: «Подожди, погоди…».

Оглянувшись, она улыбнется слегка,

В ней все тысячи лиц поколения Я,

Посвящу эту песню, с кем так не удалось,

Этой грустною лестью извиняюсь за злость.

Злости не было больше, как и не был роман,

Не поющей душе не обнять белый стан.

Только все же покоя не дают эти лица,

Чтобы было, когда удалось бы нам слиться.

Мы бы узнали, какие бывают мечты,

И на вкус, и на цвет – окрыленные мы.

Мне б души не хватило на все тысячи слов,

Расставаний и встреч – город нежных оков.

Не сбылось. Не судьба. Что же думать теперь?

Кто же снова придет после стольких потерь?

Не жалей, оглянувшись, тот волнующий взгляд,

Только память души все же смотрит назад.

«Заскучавшая осень смотрела в глаза…»

Заскучавшая осень смотрела в глаза,

Грустью улиц – дождливое небо.

Набухая сквозь сито, стучала слеза,

И дробило уставшее тело.

И души, столь молчавшей, минута прошла,

Когда капли сбиваясь холодили.

Напоили, будили от тяжкого сна,

От музейной скопившейся пыли.

И нахлынуло скопом, что ведал всегда,

Осознанием окрестного мира.

Словно демон забытый, со злобой кляня,

Верования гремевшего пира.

Это тело корежат – такие слова,

Что волной исходят от сердца.

И дрожа, и волнуясь, напишет рука,

То, что вы прочитаете с ленцой.

Сколько будет написано светлых тонов,

Полосатых от прописи листьев.

Сколько проб и обманных до боли шагов,

До признания достав и услышав.

Гром оваций желанный, дрожащей волной,

Вдруг проймет и пойму я с улыбкой.

С сожалением пойму, что был лучше другой,

Я когда-то писавший с ошибкой.

Алма-Аты

Средь перелетных птиц, летящих в поднебесье,

Хочу увидеть снова зеленый город мой.

Танцующего барса, застывшего в соцветье,

Он мне напомнит летом, цветущею весной.

Сверкающую каплю алмаза в гранях улиц,

В оправе пестрых гор, смотрящих строем вдаль,

Он мне напомнит детство и первую разлуку,

Где на прохладных скверах живет моя печаль.

Она светла, ранима, как лепестки сирени,

Как ароматы яблок, в садах былой весны,

Наверно, это счастье, застывшее в капели.

Наверно, этот город один – Алма-Аты.

Тема

Вот тему нашел, достойную слова,

Она на груди разжигает огонь.

И, как опьяненный, снова и снова,

Украшу стихами я белый альбом.

Вот Вам, прочитайте со светлою грустью,

Моих размышлений уложенных слов.

Они одурманят, измучат, отпустят,

И выбьют слезу из мечтательных снов.

Сие сочетание звуков и грусти,

Дороже монет и мундира чинов,

За то, что надумал, за правду отлучен,

Ну что ж, одиночество – нам не порок.

Что эта поэзия – целая веха,

Страна или республика без гимна и герба,

И ты гражданин – сторонник поэта,

Любитель лирический – прими же меня.

«Милая, присядь на край дивана…»

Милая, присядь на край дивана,

Разреши тебя так называть.

И рукой с мороза гладко – пряной,

Зацепи волос седую прядь.

Все торчком – взъерошены постелью,

Конец ознакомительного фрагмента.