Я слышал, что мир, любой мир, — дело рук сумасшедшего, слышал и о том, что мир — это всего лишь текст, и все кончится тогда, когда читающий перелистнёт последнюю страницу.
Москва горит.
Рушится домами, и столбами, и башнями, и всем, что вообще могло рухнуть. Истекает кровью. Не всегда человеческой. Вздымается взорванным асфальтом. Трескается, расходится, как рана, обнажая подземелье и его обитателей. Крыс и — почти гамельнских — крысоловов. И Ниху — Низового Художника, который, по слухам, видит будущее. Да и существует он только по слухам. Разве его кто-то видел? Кто-то живой?
Ну, вообще-то я видел. А вы можете мне верить, а можете покрутить пальцем у виска. Мне, в принципе, плевать. У меня другие заботы. Их, пожалуй, слишком много. И уж совсем они безрадостные. У меня
пустоты — полные карманы, горечи — полная грудная клетка, рассуждений — полная голова.
И чёрт знает, что делать. Только ждать, когда кто-то скажет, куда идти.
Москва полыхает. А я курю поломанные сигареты. Немного думаю. Почти не боюсь. А кое-что даже понимаю. К примеру, то, что
будущего нет, есть надежда протянуть дольше отведённого тебе времени.
Только это нужно хорошо постараться.
Москва корчится в агонии. Рушится Кремлём, разваливается Спасской башней, падает Останкинской, горит МКАДом.
Витком истории Москва обращается в пепел. Потому что это уже написано. Потому что история идёт своим чередом: что-то должно исчезнуть, чтобы возродиться, как феникс, из пепла. Чтобы возродиться другим. Но при этом немного тем же. Только не знаю, увижу ли я это. Будущее — для других. Да и прошлое, наверное, тоже. Это всё в другом месте и в другое время. А я-то сейчас. И я курю. Дым вьётся. И от сигареты, и от Москвы.
Даже если п о т о м я прокляну эти минуты, с е й ч а с пусть все будет так, как есть.
Кто-то когда-то написал эту историю. Историю про Другую Москву — в бессчётных линиях проводов и опасном смоге, с жутковатыми легендами и ещё более жутковатыми правдивыми историями, с ужасной экологической обстановкой, породившей, как водится в фантастике, мутировавшие формы жизни. Москву, в которой существуют генетически предрасположенные убийцы, действующие весьма легально. Москву, где есть контора курьеров, которые за немалую сумму доставляют что угодно куда угодно кому угодно в какие угодно сроки. И у каждого курьера есть второй шанс — всё равно что вторая жизнь, на случай смерти, чтобы доставить груз во что бы то ни стало.
Москва. 2006 год. Прошлое, которое фантастически напоминает будущее. Абсолютно невозможное. Стало быть, всё неправда. Ну, для вас. Для меня-то это всё реальность. И я тут сижу и курю...
О чём это я?..
А точно!
Всё — неправда. Плод фантазии одного писателя, который написал историю о музыканте, который... Нет, замолчу. Не буду дальше рассказывать. Не время пока.
Время придёт потом: после всех кругов, которые разойдутся по воде от брошенного — небрежно — камня. После всех стихотворений, после исторических и псевдоисторических экскурсов, после музыки в наушниках, после разговоров о литературе, о философии, об истории, о жизни и смерти.
У меня кончаются сигареты.
Мы лежим и говорим о значительном и незначительном. Я и мой мёртвый друг. Посреди разрушенного города. В нигде, в никогда.
Где-то там кого-то убивает Душегуб. Ругается матом командир тигровых манипул. Кипятит чифирь Архивариус. Читает Поля Элюара — ох, как люблю я «Добрую справедливость»! — курьер. Смотрит куда-то в себя Слепой Сторож Пристани. Стреляет сигареты простой парень Серёга Дымарев — единственный, кто выживет, хотя кто знает, имеет ли это какое-то значение, навсегда ли смерть и есть в ней смысл или нет.
Впрочем, вру, выживет не только он.
Я иду по Каинову мосту — тонкому-тонкому. Я дышу. Сейчас эта история кончится. Для того, чтобы начаться заново, когда кто-то приступит к ней.
Если же кто-то спросит меня, стоит ли заваривать эту кашу снова, стоит ли опять начинать всё это, стоит ли открывать эту книгу, я достану из пачки сигарету — не сломанную, — медленно закурю и только потом, обязательно ухмыльнувшись, отвечу:
— Открывай, если хочешь. Пойдём по кругам.