Цитаты из книги «Экономические очерки. История идей, методология, неравенство и рост»

Такой подход соответствует нормативной программе «либертарианского патернализма», разработанной сторонниками поведенческой экономики

Но если мы соглашаемся с таким словоупотреблением, то тогда нам не следует питать иллюзий относительно создания когда-либо в будущем некой единой «теории нерациональности»: сколько существует видов отклонений, столько же будет существовать различных автономных форм ограниченной рациональности.

Решения, направляемые интуицией и эвристиками, вполне могут складываться во внутренне непротиворечивую систему (если бы это было не так, то в процессе естественного отбора человечество вообще едва ли смогло бы сохраниться и выжить), тогда как сознательные решения могут быть плохо упорядоченными и иллогичными.

По мнению Д. Канемана и других бихевиористов, бессознательная часть нашей психики (Система-1 в их терминологии) мешает сознательной части (Системе-2 в их терминологии) действовать рационально, и именно из-за этого решения, которые мы принимаем, часто оказываются далеко не

Известный немецкий экономический социолог К.-Д. Опп выделяет пять наиболее распространенных пониманий рационального [Opp, 2017]: 1) рациональное = наличие у кого-то консистентных (транзитивных, полных, не зависимых от контекста) предпочтений; 2) рациональное = максимизация кем-то объективной полезности («объективной» в данном случае означает «полезности, с точки зрения внешнего наблюдателя»); 3) рациональное = максимизация кем-то субъективной полезности («субъективной» в данном случае означает «полезности, с точки зрения самого агента»); 4) рациональное = сознательное продумывание кем-то своих действий перед их началом; 5) рациональное = наличие у кого-то полной информации о последствиях своего поведения.

что ее нормативные предписания (политику «наджа», или подталкивания) не следует некритически принимать на веру.

Как показывает пример поведенческой экономики, исследование когнитивных аномалий неизбежно распадается на анализ множества никак не связанных между собой частных кейсов. Можно поэтому ожидать, что и в будущем методологический фундамент экономической науки будет состоять из центра, в виде принципа рациональности, и периферии, в виде многочисленных отступлений от него.

С одной стороны, это предположение всегда воспринималось в качестве важнейшей составляющей «твердого ядра» экономической теории. С другой – экономисты никогда не приписывали ему статуса универсального эмпирического закона. Скорее, оно рассматривалось ими как особая методологическая установка, отличающая собственно экономический подход от других возможных подходов к изучению общества. Тем парадоксальнее выглядит ситуация, сложившаяся в экономической науке во второй половине ХХ в., когда в макроэкономике доминировало представление о нерациональности (пусть частичной) экономических агентов, а микроэкономика оставалась верной модели рационального выбора, причем поле приложения этой модели непрерывно расширялось. В последние десятилетия роли в каком-то смысле поменялись: макроэкономический анализ предпочитает иметь дело с рациональными экономическими агентами, а в микроэкономическом анализе все более заметен интерес к различным формам нерационального поведения.

С одной стороны, это предположение всегда воспринималось в качестве важнейшей составляющей «твердого ядра» экономической теории. С другой – экономисты никогда не приписывали ему статуса универсального эмпирического закона. Скорее, оно рассматривалось ими как особая методологическая установка, отличающая собственно экономический подход от других возможных подходов к изучению общества.

В результате на протяжении многих десятилетий ХХ в. экономическая наука пребывала в состоянии шизофренической раздвоенности: если в микроэкономике действующими лицами выступали рациональные, то в макроэкономике – нерациональные экономические агенты.