– Так точно! – с некоторым, однако, сомнением в голосе кивнул Павлов. – И, я думаю, – да, использование фронтовых мастерских может быть выходом. Переоборудование «Т-33» в лёгкие САУ тоже ведь осуществлялось по большей части в окружных и корпусных мастерских. С заводов только ремкомплекты шли. Так что и здесь должны справиться. Тем более что опыт уже имеется.

– Вот и хорошо. Значит, через некоторое время мы получим на этом фронте ещё одну, причём обстрелянную, самоходную бригаду ПТО, – удовлетворённо кивнул Сталин. Сам он в успехе этой идеи не сомневался. Алекс как-то рассказывал, что такие финты наша армия делала ещё в самых первых из изученных им вариантов Великой Отечественной. Была там такая самоходка под названием «СУ-76(и)», где буковка «и» как раз и означала иностранную базу, в качестве которой использовались немецкие «тройки» и «штуги». По словам парня, ему про неё впервые рассказал сотрудник Центрального музея Вооруженных сил, которого Алекс именовал не иначе как «уважаемый Семён Лукич». Так вот таких машин в той реальности смогли наклепать более двух сотен штук, то есть совсем не «опытное» количество. Конструкция получилась вполне удачная. Несмотря на то, что пушка на них стояла куда больше и тяжелей. А тут всего-то «сорокапятку» воткнуть…

– Но всё равно резервов у фронта, я считаю, явно недостаточно. Владимир Кириакович, подумайте, чем мы ещё сможем усилить товарища Уборевича. Нам надо, чтобы Минск продержался как можно дольше.

– Так точно, Иосиф Виссарионович!

На самом деле резервы были. На линии Витебск – Орша – Могилёв сейчас разворачивался Первый Резервный фронт. Составляющие его дивизии в настоящий момент активно проходили боевое слаживание, поскольку по большей части представляли собой либо только-только доукомплектованные кадрированные соединения мирного времени, либо вообще вновь созданные, то есть те, что начали развёртывание лишь после объявления мобилизации. Ну и параллельно этому новый фронт активно строил для себя линию обороны. Так что сдёргивать оттуда какие-либо части было крайне нежелательно. Но раз поступил прямой приказ…

– Хорошо, что по Юго-Западному фронту?

– За последние сутки существенных изменений не произошло. Прорыв немцев на стыке Изяславского и Староконстантиновского УРов в направлении Бердичева остановить пока так и не удалось, но их продвижение сильно замедлилось. Маршал Тимошенко продолжает переброску подкреплений на угрожаемый участок, но их сосредоточение ещё не закончено. К тому же у него изначально было всего две бригады лёгких противотанковых САУ, которые к началу прорыва уже понесли серьёзные потери… чего, как показал опыт Западного фронта, против полноценной танковой группы совершенно недостаточно. Так что ему приходится разворачивать в качестве ПТО ещё и буксируемую артиллерию. А она, естественно, обладает куда меньшей мобильностью…

Ну насчёт того, что более мобильно – лёгкие самоходки ПТО на крайне изношенной базе или буксируемые орудия, но с новенькими тягачами, можно было бы и поспорить, однако это точно не его уровень, пусть Тимошенко разбирается сам… Так что Сталин просто кивнул и задал следующий вопрос:

– Хорошо, а как дела под Одессой?

В текущей реальности Южный фронт по своему составу был едва ли не в полтора, а то и в два раза слабее, чем в большинстве предыдущих. Но при этом дрался вполне достойно. Так что, несмотря на то, что румынам и немцам сейчас противостояли куда меньшие силы, никакого более быстрого продвижения противника не случилось. Скорее наоборот, было некоторое отставание. Не слишком существенное. Ну, если сравнивать с тем же Западным фронтом… Впрочем, это было объяснимо. Потому что и противник тут был куда слабее. Немцев было не слишком много, в основном же части и соединения этого фронта дрались с румынами.

– Идут упорные бои в районе Днестровского лимана. Румыны рвутся к насосной станции, но корпус генерала Дашичева стойко держит оборону.

– А какова вероятность того, что противник, не добившись быстрого успеха, попытается разрушить насосную станцию тяжёлой артиллерией или авиацией?

– Я считаю, на данный момент – небольшая, товарищ Сталин. Румыны надеются вскоре захватить Одессу, и не думаю, что они так жаждут после этого повесить себе на шею столь нелёгкую проблему, как организация водоснабжения города при разрушенной насосной станции.

– А если всё-таки рискнут?

Триандафилов пожал плечами и посмотрел на сидевшего с краю Шапошникова. Тот неторопливо поднялся, одёрнул гимнастёрку и начал отвечать весьма спокойным тоном:

– Товарищ Сталин, особенных проблем не будет даже в этом случае. На последнем предвоенном совещании я докладывал, что инженерными частями округа между лиманом и Одессой было проложено три дополнительных заглублённых трубопровода, каждый из которых имеет собственный насос. Обнаружить их очень непросто. Если, конечно, румыны не займут ту территорию полностью… Но, как я понял, пока об этом речи не идёт. Поразить же артиллерией и воздушным налётом их ещё более проблематично. Поскольку все три нитки достаточно заглублены и замаскированы. В том числе и высевом травы. Они, конечно, гораздо меньшего диаметра, чем основной водовод, но, с учётом того, что в городе подготовлены дополнительные хранилища воды на базе бетонных ванн недостроенных бассейнов, особенной опасности того, что город останется без воды, нет. Хотя вводить нормирование, возможно, придётся. Как и доставку воды в отдалённые районы цистернами. Потому что полностью заполнить водой городской водопровод с помощью этих водоводов, конечно, не получится. Но вода будет. И до осенних дождей город продержится без особенных проблем даже при самом негативном развитии событий…

Сталин задумчиво кивнул.

– Хорошо. Не хотелось бы терять Одессу только лишь потому, что она лишится воды. Она для немцев и румын может стать очень большим гвоздём в заднице.

Все присутствующие понимающе переглянулись. Одесская военно-морская база перед самой войной была значительно укреплена. Достаточно упомянуть новые мощные башенные береговые батареи, представляющие из себя поднятые ЭПРОН со дна Новороссийской бухты, башни главного калибра линкора «Императрица Екатерина». При установке в качестве береговых им провели модернизацию, немного увеличив угол подъёма ствола, так что дальность стрельбы возросла до тридцати пяти километров. Что делало вероятность захвата Одессы до полного исчерпания боезапаса этих батарей весьма проблематичной. А снарядов для этих орудий в Одессе запасено было более двух боекомплектов.

– А как обстоит дело с подготовкой операции на Севере?

– Здесь есть небольшая задержка, товарищ Сталин.

– Задержка?

– Да. Как вы помните, на прошлой неделе две дивизии из состава формируемой Особой группы войск пришлось перебросить в помощь Прибалтийскому фронту. Ставка санкционировала это решение…

– Да, но я помню, что когда вы его представляли, то сообщили, что уже предусмотрели, откуда возьмёте замену.

– Да-да, новые дивизии им на замену уже формируются. Но дело в том, что эти новые дивизии не проходили специальной десантной подготовки. Так что достижение ими уровня полной готовности к участию в операции Генеральный штаб ожидает не ранее середины октября.

Сталин нахмурился. Опять задержки и неувязки. И это они ещё были заранее готовы к тому, что война начнётся именно двадцать девятого июня. Причём готовы так, что никаким немцам и не снилось. Достаточно сказать, что у них были не только полные и подробные карты развёртывания немецких частей и соединений, точные координаты складов и аэродромов базирования немецкой авиации, но и точное знание основных целей ударов немецкой авиации. Во всяком случае, на первые пару недель. Что же творилось в той реальности, в которой немцам удалось достичь стратегической внезапности?! Скорее всего, полный ужас…

– То есть у нас не остаётся никакого запаса времени? – недовольно уточнил он.

Триандафилов молча наклонил голову. Сталин раздражённо нахмурился. Чёрт! Эта операция была слишком важна, чтобы её переносить. Она процентов на тридцать должна была определить, как дальше пойдёт война. Её неуспех означал крах практически всех заранее разработанных планов. Причём не только военных, но и очень многих послевоенных. Именно ради того, чтобы сформировать предназначенную для неё группировку войск и был так ослаблен Южный фронт. Именно для неё на север шли эшелоны новеньких танков и самоходок, которые так требовались сейчас на других фронтах. Но провести её с максимальными шансами на успех можно было только в определённый, довольно короткий период времени. Чуть раньше – и у немцев будет время перебросить морем достаточные подкрепления, вследствие чего войска втянутся в затяжные бои с непредсказуемым итогом. Чуть позже – начнутся зимние шторма, и как сам десант, так и переброска подкреплений, а также снабжение высадившейся группировки окажутся очень сильно затруднены, а то и вовсе невозможны. Фактически операция была возможна в узком временном коридоре сроком всего в пару недель. И тут – на тебе – выясняется, что сроки готовности войсковой группировки сдвигаются практически к самому началу этого временно́го коридора. То есть ещё одна-две затяжки – и всё…

Заседание Ставки закончилось глубоко за полночь. Последним принятым на нём решением было закончить «боевую стажировку» слушателей и преподавателей военных академий, начавшуюся через три дня после начала войны. Именно вечером первого июля группы слушателей и преподавателей убыли в войска, чтобы своими глазами увидеть, чего сумела достичь РККА при подготовке к войне и сравнить тактику и боевые приёмы немецких и советских войск. За прошедшие почти полтора месяца случилось всякое – часть входивших в эти группы офицеров погибла (а кое-кто даже попал в плен), часть, наоборот, заменила выбывших по гибели и ранению командиров разных уровней, но основной костяк сохранился и, судя по большинству докладов, выполнил-таки поставленную перед ним задачу. И вот теперь было решено отозвать из войск всех оставшихся. Дабы они по итогам своей командировки подготовили развёрнутые доклады, которые потом должны быть обсуждены на большой конференции, подготовку которой единогласно поручили Генеральному штабу. Совершенствовать тактику и штаты боевых подразделений в соответствии с требованиями времени необходимо было с первого дня и безостановочно… Но на этом рабочий день не закончился. Ещё через час собрались узким кругом уже на Ближней даче.

– Ну докладывай, Серж, что там по специальному реактивному двигателю? – здесь тема разработки первых советских ядерных бомб в документах так же именовалась РДС, но расшифровывалась не как «реактивный двигатель Сталина», а как «реактивный двигатель специальный». – Разобрались с задержкой? – поинтересовался Сталин.

– Не до конца, – вздохнул Киров, только что вернувшийся с Урала, от Ванникова, который на этот раз пролетел мимо должности наркома боеприпасов, поскольку уже с тридцать девятого был плотнейшим образом занят по атомной тематике. Впрочем, с боеприпасами на этот раз у СССР дело обстояло куда как лучше, чем в тех реальностях, в которых Борис Львович занимал эту должность. А вот с атомным проектом не всё ладилось. Несмотря на весь огромный массив принесённых из будущего материалов и куда раннее начало проекта…

– Жаль, Алекса больше нет, – с сожалением покачал головой Триандафилов. – Как всё ладно было – как только в каком проекте начинались трудности, так не позже чем через год появлялся Алекс с этими своими «ноу-хау» и – хоп, всё налаживалось. А сейчас то и дело как слепые котята тыкаемся. С тем же настоящим реактивным двигателем… ну никак не получается ресурс более ста часов. Бьёмся-бьёмся…

– Бога-то побойся, – усмехнулся Сергей Миронович, на мгновение прервавшись. – Меркулов на прошлой неделе докладывал, что немцы довели максимальный ресурс своих опытных реактивных двигателей до двадцати часов и рады до усрачки. А тебе ста часов мало.

– Так у образца-то в десять раз больше! – скривился Триандафилов. Киров же только хмыкнул и продолжил:

– Но вроде как нащупали вариант. Курчатов обещает, что решит проблему не позднее начала сентября.

– Значит, на сорок второй год уже можно не рассчитывать? – нахмурился Сталин.

– Скорее всего, нет, – согласно кивнул Серж. – Но Ванников божится, что к лету сорок третьего точно выйдет на испытание. Правда, всё идёт к тому, что в варианте «РДС-3», а не «3и», как планировалось, но первый опытный образец точно взорвут.

– Главное, чтобы сделали, – вздохнул Сталин. – А модернизированный вариант можно и потом запустить. Для первых образцов и сорока килотонн должно хватить за глаза. «Союзники» в той истории вообще полутора десятками килотонн весь мир так напугали…

Модель «РДС-3» в качестве образца первой советской атомной бомбы была выбрана потому, что в ней использовался комбинированный вариант начинки – плутониево-урановый, потому как Ванников опасался, что с наработкой плутония будут проблемы. И вот гений какой – не ошибся. Более восьмидесяти процентов задержек, которые преследовали советский атомный проект, были связанны именно с отработкой этой оказавшейся крайне капризной технологии. Плутоний оказался тем ещё геморроем, создавая множество проблем практически на любом этапе – производстве, хранении, обработке…

– А что по носителю? – развернулся Иосиф Виссарионович к Триандафилову. Тот пожал плечами.

– Туполев работает. Для полноценного стратегического бомбардировщика имеющийся двигатель слабоват, так что делают нечто типа знаменитого американского «В-52» с восемью двигателями в четырёх спаренных гондолах. Но там ещё работать и работать…

– То есть к сорок третьему он его сделать не успеет?

– Как знать… Но пока все прикидки дают конец сорок четвёртого. Там же всё заново делать надо – от аэродинамики до электрики. А ресурсов мы на это можем выделить сами знаете сколько. Фронт всё высасывает…

– А как дела с истребителями?

– А вот тут всё гораздо лучше, – воодушевился Владимир Кириакович. – Первые образцы уже поднялись в воздух, а образец реактивного истребителя Поликарпов обещает представить уже весной сорок второго.

– Как его здоровье, кстати?

– Вроде как нормально. Правда, врачи жалуются, что регулярно пытается пропустить обследования.

– Следите за этим! – наставительно произнёс Иосиф Виссарионович, – нам крайне нужен реактивный истребитель, а Николай Николаевич опережает любые другие КБ как минимум на пару-тройку лет. Потому как остальные пока в основном заняты совершенствованием своих моделей, уже стоящих на вооружении, так что по реактивной тематике у них только прикидки и наброски.

– Так ведь недаром же его так «изящно» взяли и «освободили от рутины», – усмехнулся Киров.

– Да уж, я помню, как Поликарпов обиделся, когда его отстранили от работ и забрали его старое КБ, – закивал Триандафилов.

– Так было надо. Для того чтобы немцы, да и остальные, поверили, что на Николае Николаевиче можно поставить крест и можно более его не отслеживать, все «внешние наблюдатели» должны были увидеть именно такие, предельно искренние реакции…

«Дружеские посиделки», на которых были обсуждены наиболее секретные из проектов страны, закончились в четыре утра, но Сталин был вполне удовлетворён результатом. И пусть практически по всем проектам имелись задержки сроков, где-то на пару недель, а где-то и на полгода, а то и более, главное – все эти жизненно важные для страны не столько даже в текущей войне, сколько в той, что начнётся, когда замолкнут пушки, проекты упорно двигались вперёд…