Каллиопа, дерево, Кориск

Этот вопрос задавался уже ближе к концу романа, а умение шевелить ушами в самых первых сценах вдруг оказалось скорее тестом на профпригодность, по результатам которого рассказчику было позволено войти в дом, в котором он оказался волею судеб. Как и другой персонаж этой истории, который также прошел через показательные выступления по шевелению ушами. Вот они сейчас и встретятся.

А почему же эта неожиданная способность, я опять про шевеление ушами, этот чуть не масонский знак так меня заинтриговала? Помимо того, что и автор интригует этим самым вопросом. Но я и сама этим грешна, как задумаюсь, так сразу шевелю ушами и заодно своим скальпом.

Ну что ж, поразмялись, ушами пошевелили, а теперь к роману. В котором я услышала очень знакомые аккорды того же Павича, мною любимого. Персонажам романа в процессе перемещения по дому, где они оказались гостями, риходилось наблюдать столь неожиданные картины, что перфоманс порой зашкаливал, но это так здорово! И главное - смешно. Улыбка не сходила с моих уст на протяжении всех приключений, что приходилось переживать этим друзьям, даже когда автор отвлекался на что-то иное, это было не менее занимательно.

Понятно, что текст насыщен всевозможными отсылками, аллюзиями к классикам. То бишь к древним грекам и римлянам, писателям, поэтам и историкам, и даже более близким, два века на фоне древних - это практически современники. Хорошо хоть некоторые имена знакомы, да даже если бы не были! Такая вязь, которую плетет и выплетает рассказчик, не погрузиться в нее невозможно.

Ну и сами истории, искуссно вплетаемые в ткань повествования, они заслуживают отдельного внимания, хотя, зная, что автор филолог и ученый, непосредственно имеющий дело с таким материалом, удивляться не приходиться...но все ж приятно удивляет.

Ну и коснусь все же Джерома, он тоже знатно писал про истории, приключающиеся в некоторых домах, не буду говорить с кем в главных ролях, возможно, для кого-то это окажется сюрпризом, но безусловно, напоминает. Но автор в руках держит огромную колоду карт. И можно угадать вслепую, что он нам предложит. Например, сказки. Европейские, и даже узнается одна наша с оооочень известным сюжетом. И Шахерезада Степановна угадывается вполне тоже одной фразой. Абсолютное пространство для буйства мыслей и догадок.

И интересная такая деталь. Пока я не наткнулась на слово "электричество", считала, что время, к которому нас отсылают, никак не позже 19 века. Настолько такая насыщенность атмосферой того времени и да, неторопливость суждений, да и не только их. А языком можно только восхищаться.

Я мечусь между одним и другим, не забыть бы сказать об этом, не обойти бы и то, и наверняка о многом не упомяну, потому что растекаюсь мыслью по древу. Но дивная фантасмагоричность - медом ароматным, нагретым солнцем и напоенным ароматами трав и цветов впитывалась всем моим существом. А чтоб мы не расслаблялись, попутно, но не между прочим автор заманивал нас в те места, где можно узнать так много о древних, знаменитых и давших нам столько уроков истории. И не в классе.

Ну, раз в год, наверное, надо попадать вот на такой... наверное, абсурдизм в эпистолярном жанре. Книга мне по началу сильно напомнила Флэнн О'Брайен - О водоплавающих, но постепенно оказалось, что тут бреда все же меньше, в том смысле, что автор все свел к чему-то логичному, романтичному и животрепещущему.

Но пока ты ее читаешь, пока до последней главы тебе еще читать и читать, все кажется разломанной мозаикой и что повествование никогда и ничем не закончится. Хоть при этом все движется линейно и герои никуда не пропадают, просто основные события прерываются рассказами одного из героев и в какой-то момент автор очень точно характеризует то, что выдает его герой:

Филипп сказал, что он понимает, что сказать «вымер» было бы столь же предсказуемо, сколь и бессмысленно, поскольку у меня наверняка найдется кто-то из знакомых, чей пример в этом случае снимет все вопросы...

И именно из-за этого тебе кажется рассказ сильно раздробленным, особенно из-за того, что рассказ ведется посредством писем главного героя своему другу, у которого есть сестра, и в какой-то момент она появляется в повествовании спрашивая чем же дело кончилось и этот отрывок заключает в себе два переплетающихся между собой прошлых, которое для автора прошлое и настоящее. И вот таких матрешек по всему повествованию огромное количество. Нужно уметь держать в голове чем кончилось дело в основном повествовании, когда в него врезается очередной рассказ, рецепт, измышление.

Наверное, это было бы тем еще испытанием, если бы не юмор автора. Он точно знает, когда подразнить читателя шуткой и какой именно шуткой. Это не откровенные анекдоты, а довольно тонкий юмор, когда ты не смеешься в голос, а довольно хмыкаешь тому, что подметил автор:

Я с готовностью признал в нем дворецкого. Это они в подобных домах таятся за дверьми, поджидая случая спросить пришельца об обуревающих его желаниях. Психоанализ составил им сильную конкуренцию, но полностью не вытеснил.

Мало того, автор обладает не малыми знаниями и повергает читателя в сражение с ними. Он с легкостью бросается словами, которые ты возможно слышал только раз в своей жизни и точно не имел и шанса использовать в разговоре. Они не сложны, они уникальны) "Сигиллярия", "ориби", "кондиляртр". Он искусно смешивает известные существующие факты с выдумкой. И всегда вовремя останавливается не доводя это действительно до полного абсурда, его выдуманные факты занимают небольшую часть приключений героев, заставляют их двигаться, проводить в доме поиски, и поэтому книга остается на поверхности какой-то разумности, как вард-и-нил (это слово я вычитала в другой книжке, так герой обозвал плавающий островок растительности на Ниле). Именно поэтому конец книги печально воспринимается и околдованный последним видением, тебе кажется, что и ты начинаешь слышать затихающие шаги Филиппа.

И все же, как бы я не находила у книги что-то интересное, она сильно на любителя, только, если вам нравится метапроза и абсурдизм, только тогда вы сможете погрузиться в эту книгу, наполненную историями.

Чудовищно остроумный и образованный молодой человек является по неожиданному приглашению в замок барона фон Эренфельда, дочери которого симпатизирует, однако вместо барона нарывается сперва на неприятеля детства, потом на призрак барона, а далее на шторм потусторонней активности, сигналом к которому становится военный парад довольно агрессивного столового серебра. Обо всем этом главный герой рассказывает в письмах приятелю, обстоятельно, изящно - и постоянно отвлекаясь на попутные воспоминания, размышления и посторонние тексты, так что к десятому месяцу переписки сам отчаивается довести рассказ о нескольких колдовских часах до хоть какого-нибудь завершения.

Роман Шмараков – доктор филологии («Символический подтекст романа Ф.М. Достоевского “Бесы”» и «Поэзия Клавдиана в русской рецепции конца XVII – начала XX вв.»), переводчик с латыни, знаток всевозможной классики, puppet master и автор блога, постоянно генерирующего массовые веселые умствования. Книга, в общем-то, такая же – закрома дико смешных, местами невыносимо прекрасных умствований, знакомство с которыми заставляет правильного читателя то поджимать пальцы от удовольствия, то, бурча, лезть в словари. У этой книги читатель может быть только правильным - но никак не широким, увы. И дело даже не в формально элитаристских особенностях романа «Каллиопы, дерева, Кориска», который от названия и до примечаний построен на античном базисе, строгом, суровом и все такое, а в том, что мы на этом базисе ногу сломим всем чертям назло. Если бы античные статуи дошли до нас в первозданном виде, мы бы могли восхищаться не только изгибом рук милосской Венеры и суровым ликом самофракийской Ники, но и насыщенностью тонов, а также контрастностью цветового рисунка. Сейчас идея раскраски мраморных памятников кажется чудовищной, хотя казалось бы. А Шмараков, по сути, занимается ровно тем, что мастерски и по всем правилам, которых мы не знаем, рисует портрет эпох поверх слепого белого лица, которого мы опять же не знаем – и боевой раскрас воспринимаем либо как странную шутку, либо как высоколобое кощунство.
При этом автор крайне обаятелен и дружелюбен, и готов не отпускать обиженным никого: не зрящий замаха Лукиана проникнется слогом Джерома или заходами Гашека (я уж молчу про готический роман как класс и школу) – впрочем, и не проникшийся может оценить фразу типа «Я хотел украсить его головой свой забор, как Эномай, но, во-первых, у меня нет забора, а во-вторых, я подумал, что вторую голову найду нескоро, и чувство симметрии заставило меня быть гостеприимным». А таких фраз в книге – в общем, там все фразы такие. Шмараков большой мастер, и мастер самостоятельный, сам выбирающий, к какой из сотен традиций относится сегодняшний фрагмент.
Это, понятно, не подействует на читателя, который предпочитает быть обиженным, недружелюбным и искренне не понимающим, что «весело» не должно совпадать с «ни о чем не надо думать». Остальным истово рекомендую.