Разнесли в пух и прах смысл жизни нынешних сорокалетних. Свое поколение вон каким показали. Да и вообще, какую-то невозможность жизни.
Победоносного шествия Романа Сенчина не застала, он пришелся на нулевые, а я тогда современной русской литературой мало интересовалась, даже "Ёлтышевых",, которыми на упоминание о нем откликнется всякий понимающий читатель, не прочла. И "Зоны затопления", начала знакомство "Дождем в Париже", решив для себя: классный автор, не вполне мой - уж очень депрессивен, но как хорошо и точно описал выдавливание русских из бывших братских республик.
Понимание хрупкости твоего благосостояния и неустойчивости основания, внезапное осознание себя человеком не второго даже, а третьего сорта. Необходимость думать о переезде туда, где никому не нужен, с потерей привычного комфорта, понижением статуса, необходимостью приспосабливаться к строю жизни и суждениям людей, которых заранее не уважаешь. А если остаться? А может остаться? Не то, чтобы сенчинская проза стала моей большой любовью, но решила не пропускать новинок.
Потому прошлогодней "Петли" ждала и нет, с рассказами он оказался вполовину не так хорош, как с крупным форматом. В романе объем частично нивелирует бессюжетность, можно раз за разом повторять: "о чем говорить, если не о чем говорить?" С рассказом такая халтура не проходит, если автору нечего сказать, никаким психологизмом и глубокомысленными рассуждениями этого не прикроешь.
Сенчину катастрофически нечего сказать. Ну, помимо того, что кругом жалкие ничтожные люди (а гусь - дивная птица). И девушки, которые в восемнадцать не больно любили, теперь вовсе перестали. Неважно, что сборник "Нулевые" составлен из рассказов, писавшихся человеком слегка за тридцать, он уже и тогда словно бы успел состариться и всем видам коммуникации предпочитал ворчание, брюзжание, недовольное бурчание.
Унылая, бессюжетная и человеконенавистническая - вот три слова, вернее любых других характеризующие эту короткую прозу. В сборник вошли рассказы, написанные во времена, которые сопровождались некоторым ростом благосостояния, доступностью бытовой техники и бумом потребительского кредитования, отчего теперь их принято именовать тучными (по аналогии и в противоположность лихим девяностым).
Жизненные обстоятельства персонажей Сенчина, с которыми невольно соотносишь автора, изменяются на протяжении этого десятилетия от полной безнадежности к успеху и вхождению в более высокую социальную страту. Однако удовлетворения это не приносит, в новых обстоятельствах труба повыше и дым погуще но синдром самозванца ощущается остро, приходится очень быстро бежать, чтобы только остаться на месте. А когда не знаешь, в каком направлении - вовсе беда.
Мне возразят, что тема лишнего человека традиционна для великой русской литературы, что и толстоевские герои ощущали свою трагическую разъединенность с миром, и чеховские, не говоря уж о Ремизове с Вагиновым и Сологубом, и прочем Серебряном веке. Вот с Сологубом, пожалуй, можно соотнести. Но доводить количество ардальонборисычей на квадратный метр текста до критического вряд ли целесообразно. Не тот случай, когда количественные изменения переходят в качественные.
Пессимистам, задающимся вопросом куда катится этот мир - сюда.