– Вот и то. Повезло, что у судьи ревматизм был, еще с фронта мучился, а у прокурора зубы болели, не один врач помочь не мог. Помогла Таня обоим, вот дело и прекратили. Так что потом двадцать пять лет, пока Советская власть была, помогала только хорошим знакомым и деньги не у кого не брала. Так, конфет коробку, шоколадку, еще что-то….

– Мне бабушка не рассказывала….

– Маленькая ты еще была, теперь выросла – вот я и рассказала. Мама твоя дар имела, слабый, но имела. А потом встретила твоего отца, и огонек в ней погас…

– А что отец?

– А то отец. Я не знаю, кто он, но черноту вокруг него я вижу, недобрую черноту. Вся семейка их такая. Я как первый раз их увидела, больше не встречалась с ними. Мать твою пыталась образумить, да куда там, смотрит на меня оловянными глазами и, как будто, не слышит. Да и сестра твоя вся в отца, всё от их породы взяла.

– Да ты что!

– А ты внучка присмотрись к ним внимательно, ты должна окрас их различить. Поэтому и не хотела я тебя учить, в такой семье к добру это не приведет. Я с отцом твоим тягаться не стала, только хуже будет. А ты говоришь, что его перемогла. Может быть, и есть смысл тебе передать то, что я знаю, все равно он будет тебя через колено ломать, как твою мать сломал, если уж дар у тебя проявился. А так, может быть, справишься, продержишься три – четыре года, а там и уедешь из его дома.

Я обхватила бабу Аню за шею:

– Спасибо бабуля, я буду очень стараться.

Не могу сказать, что в учебе у прабабушки я была отличницей. Особенно тяжело было первые две недели. Я тупо сидела посреди огорода, пытаясь достучаться хоть до какой жалкой ромашки. Я слышала эмоции растений, их состояние, иногда мне казалось, что я различаю их желания и потребности, но передать им ответный посыл от меня я не могла. Прабабушка ругалась, в сердцах обзывая тупицей и неумехой, дважды требовала, чтоб я собирала свои манатки и уматывала в город. Но утром, в качестве извинения, я получала сочные рыбьи котлетки, бабушка делала вид, что никуда меня не выгоняла, и я со вздохом шла на огород. И вот, на третью неделю, случился прорыв. Я, разомлев от полуденной жары, потеряла сосредоточенность, зрение мое поплыло, голова моталась туда-сюда, с трудом удерживаемая вертикально, я засыпала сидя. Вдруг, откуда-то сбоку, я почувствовала бормотание: «Убери это, убери». Я вздрогнула, наваждение исчезло. Я с замиранием сердца попробовала опять расфокусировать взгляд и расслабиться, и о чудо, вновь услышала панический призыв сбоку. Я осторожно поползла в ту сторону, уперлась в растущий у забора куст смородины. Внимательно рассмотрев его, я обнаружила на крайних ветках скрюченные листья, несколько муравьев сновала по кусту вверх-вниз. Оторвав поврежденные листья, в которых пряталась принесенная муравьями из-за забора тля, я намазала ветви смородины раствором мыла, засыпала муравьиную тропу золой и вновь уселась перед кустом, расслабившись, я почувствовала исходящую от куста волну благодарности и теплоты. Я попыталась передать растению, какое оно красивое, как оно мне нравится, но чтобы стать еще красивей, ему надо немножко изменить форму своих веток. Я долго сидела на краю огорода. Вечером баба Аня спросила у меня как дела, услышав мой тяжелый вздох, лишь грустно махнула рукой.

Утром после завтрака я позвала прабабушку к вчерашнему кусту.

– Что ты хотела мне показать?– сурово спросила баба Аня.

– Бабуля, я и все растения на этом огороде так любим тебя, что решили тебе это наглядно показать, смотри внимательно – я ткнула пальцем в сплетение ветвей. Прабабушка недоуменно уставилась на куст. Вдруг она всхлипнула, прижав ладонь к губам, на глазах выступили слезы. Я тоже не могла сдержаться, крепко обняв старушку сзади. Среди зеленых листьев четко просматривалось чуть кривоватое, но безошибочно узнаваемое, образуемое несколькими ветками силуэт сердца.

Дальнейшая учеба пошла гораздо легче. Я научилась вызывать или притормаживать рост растений, ментально добиваться изменения их формы, убивать сорняки, не касаясь их руками или огородным инструментом, разбирать семена, отличаю здоровые от мертвых или больных, а больные семена лечить, давая им шанс превратится в росток.

Вечером, под светом электрической лампочки я погружалась в записи старой амбарной книги в коленкоровой обложке (типография КООПторга, одна тысяча девятьсот сорок шестой год). Слова наговоров и рецепты лекарственных сборов запоминались удивительно легко, а посещение курсов скорописи в межшкольном учебном комбинате позволяли быстро переносить их уже в мою тетрадку.

–Баба Аня, баба – я с криком ворвалась в дом.

Прабабушка выскочила из спальни: – Что случилось?

Я покраснела, застыдившись своей заполошности, напугавшей прабабушку.

– Баба Аня, извини, я просто очень нужный обряд нашла, помоги мне с ним.

Бабуля уставилась в записи.

– У тебя, что зрение плохое? Почему молчала?

Я опустила голову.

– Зрение сильно упало в пятом классе, без очков мне в школе очень сложно, даже с первой парты я плохо вижу. В школе дразнят. Я сама стесняюсь, поэтому ношу очки только на уроках. Все врачи говорили, что зрение восстановить не возможно, только операция, а ее лучше делать в зрелом возрасте, а еще лучше не делать. А тут я вижу у тебя обряд «Око сокола».

– Люда, тут одна сложность. Зелье я сварю, ничего сложного нет. Но дальше все зависит от тебя. Я тебе не смогу помочь, Ты должна сама приложить усилие, чтобы форма твоих глазных яблок приняли первоначальное значение. Понимаешь?

– Нет.

– Зелье поможет расслабить глаз, как бы размягчить его, а придать глазному яблоку снова округлую форму должна ты сама, внутренней силой.

– Все равно, не поняла…

– Это немного похоже на состояние, в которое ты входишь для контакта с растениями. Уходишь в себя, в астрал, расфокусируешь зрение, не знаю, как объяснить, но ты сможешь слегка воздействовать на свой организм, если сможешь приложить силу к своим глазам, то все получится.

На этом этапе учебы баба Аня на меня не ругалась, с вечера варила мне новую порцию зелья, бормоча нужные фразы, с утра я брала емкость с темно-бурым раствором, натягивала старые футболку и шорты, и брела в уголок участка, где старые кусты жимолости переплели свои ветви в подобие шалаша. Там я капала в глаза содержимое бутылька, откинувшись головой на кусок брезента, и стараясь не моргать, чтобы раствор не вытек из глазниц, пыталась уйти в себя. Вечером, вся в подтеках бурой жидкости я, понурив голову, возвращалась к бабе Ане, удрученно мотала головой и шла стирать свой учебный наряд, а прабабушка молча начинала варить новую порцию раствора. Ночами я не могла уснуть, казалось, что все бесполезно, я не смогу изменить сама себя. Но вспомнив радостные лица одноклассников, выкрикивающих мне в лицо обидные слова, соревнующихся между собой школьных острословов, мою боль, обиду, слезы, которые невозможно спрятать, и которые подстегивали «милых» деток к еще более изощренным издевательствам. Не забыла и боль от стертой тяжелой роговой оправой кожи на ушах и переносице. Нет, если есть хоть какая-то возможность избавиться от необходимости носить этот оптический инструмент, то я должна заставить свой организм избавится от очков.

Прорыв произошел на третий день. Понимая, в каком направлении действовать, какой-то опыт уже появился, я, легко открыв внутреннее зрение, пыталась своей внутренней силой надавить на глаза. Вдруг мне показалось, что мои лазные яблоки лопнули, раствор, заполняющий глазницы потек куда-то внутрь глаз, я почувствовала резь в зрачках, ладони, инстинктивно поднесенные к лицу, необычно расплылись. Однозначно, что с моим зрением что-то произошло, я стала плохо видеть даже близко поднесенные к лицу предметы. Я осторожно встала, зажмурив глаза и вытянув руки вперед, чтобы не располосовать лицо о ветки, я медленно пошла в сторону дома. Возле крыльца меня сзади подхватила баба Аня, которая работая в огороде, увидела мою раскоряченную фигуру и побежала на помощь.

– Сейчас Люда, глаза промоем, и давай, прекращай себя изводить, потом еще попробуешь, если захочешь.

– Нет, бабуля, мне кажется, что у меня получилось, не надо глаза промывать, наоборот, помоги дойти до кровати, я полежу, чтоб раствор не вытекал.

Я лежала в постели, зажмурившись, и улыбалась. Несмотря на резь в глазах, я чувствовала, что у меня все хорошо. Так я и заснула. Проснувшись от какой-то промелькнувшей мысли, я подняла голову и вздрогнула от испуга, вокруг была темнота. Но через секунду, окончательно очнувшись, я поняла, что проспала до ночи. В доме стояла тишина, я выскользнула испод простыни и с надеждой скользнула к окну. Наверное, очень немногие люди смогут понять переполняющий меня восторг. Несколько лет прожить в пелене, воспринимая знакомых людей с десяти метров как цветные пятна. Я стояла и с восторгом смотрела в усыпанное миллиардами звезд ночное небо. Я видела пятна на луне, провода, тянущиеся к домам на соседней улице, в лунной дорожке на реке я видела отдельные волны. Я стояла, пока не замерзла, Господи, у меня получилось!