Если бы кто-нибудь когда-нибудь напророчил Хосе Ортеге, служащему крупной компании, поставляющей на внутриевропейский рынок горюче-смазочные материалы, что с ним может приключиться столь невероятная, внушающая ужас история, он бы, несомненно, ни за что не поверил. Ортега, в свои неполные двадцать пять лет достигший высокого служебного положения, был человеком прогрессивных взглядов, свободным от глупых предрассудков, не отличающийся склонностью к суевериям, и по праву мог гордиться своим здравым смыслом и практической смёткой. Эти качества, а также великолепное знание собственного дела, стали главной причиной, по которой ему доверили место в делегации, отправившейся в Бразилию для проведения переговоров о закупке биоэтанола.

Ортега, вместе с другими служащими отправившийся на круизном лайнере «Кастилия» из Малаги через Ливерпуль и Дублин в Рио-де-Жанейро, лишь очень недолгое время недоумевал, почему для путешествия не был избран более быстроходный вид транспорта – самолёт, – а переговоры проводятся не в столице Бразилии, где сосредоточена львиная доля её капитала. Однако, как только директора и вице-президенты погрузились в непрекращающуюся пьянку, проводя дни и ночи в казино, ему всё стало понятно. На поездку и переговоры отводится не менее двух недель рабочего времени, и ему стало понятно, что сложность предстоящих трудов обратнопропорциональна понесённым компанией расходам.

К тому, что вскоре ему предстоит провести немало времени на пляжах Копакабаны, Ортега стал готовиться к этому загодя, избрав своим постоянным местом пребывания верхнюю палубу, где имелось множество шезлонгов. Здесь, когда он улёгся поудобнее и подставил лицо и обнажённую грудь солнечным лучам и свежему морскому бризу, и состоялась встреча, изменившая его жизнь раз и навсегда. Чувство расслабленности, вызванное пресным, даже в чём-то скучным путешествием, протекавшим без каких-либо событий, сменилось искренним любопытством и лёгкой подозрительностью, когда рядом вдруг заговорил сам с собой странный незнакомец.

Поднявшись на борт в Дублине, этот пассажир, тем не менее, не являлся ирландцем, хотя и по-английски говорил с трудом. Его родной язык, насколько мог судить обрывкам фраз Ортега, не имел ничего общего с гэльским. Он был очень молод, вероятно, не достиг и двадцатилетнего возраста; среднего роста, худощавый, он обладал правильными, незапоминающимися чертами лица. Черноволосый и черноглазый, этот парень бросался в глаза в первую очередь восковой бледностью кожи, которая, несмотря на великолепную погоду и жаркое тропическое солнце, никак не покрывалась загаром. Другой его необычной особенностью, пожалуй, была уже упомянутая привычка говорить себе под нос. В конечном итоге, подобно остальным пассажирам «Кастилии», Ортега перестал обращать внимание на чудака, вечно о чём-то размышляющего вслух, облокотившись на перила.

Всё изменилось в тот день, когда его представления об окружающем мире перевернулись с ног на голову – причём как раз по вине необычного «дублинца», как Ортега его про себя называл. По странной иронии судьбы, это случилось в тот день, когда лайнер, а вместе с ним и делегация, направляющаяся в Рио, в прямом смысле заняли перевёрнутое положение, относительно отправной точки.

Речь идёт, конечно, о празднике Нептуна.

Празднество это, являющееся традицией вот уже долгие века, всяким кораблём, пересекающим экватор, не обошло стороной и «Кастилию».

Ортега, подобно прочим, с удовольствием принял участие во всеобщем веселье, когда морской бог и его помощники, водяные черти и русалки, ещё вчера бывшие экипажем команды, брызгались водой и проводили для желающих достаточно унизительный, но шумный и эффектный ритуал посвящения. Те, кто согласился, чтобы их облили сомнительного вида и запаха жидкостью, являющуюся, судя по всему, смесью шампуня и мазута, получали чашу с пуншем и диплом, собственноручно подписанный Нептуном. К превеликому удивлению Ортеги, одним из первых через эту церемонию прошёл вице-президент компании, сеньор Гонсалес, уже бывший изрядно навеселе.

Как ни странно, но впоследствии Ортега неоднократно жалел о том, что не напился вместе со всеми и не принял омерзительный «душ», так как в противном случае, он бы не выпал из общего числа развлекающихся. Оставшись в одиночестве, он был вынужден признать, что лучшим лекарством от скуки и тоски является алкоголь. Пропустив парочку коктейлей, Ортега приободрился и уже подумывал о том, чтобы всё-таки решиться на купание в машинном масле, вполне вероятно, закупленном у его компании, и прочих нечистотах, к которым она не могла иметь ни малейшего отношения, как на глаза ему попался «дублинец».

– Извините, сеньор! Мистер!.. – Ортега, также не лучшим образом изъяснявшийся на английском, поинтересовался у бледного, как всегда, пассажира, ответами на вопросы, которые его интересовали.

Тот нимало не смутился проявленным к нему интересом и, вежливо похвалив красоту жены Ортеги и двух маленьких детей, фотографию которых испанец всегда носил с собой в бумажнике, разговорился. Между ними возникло определённое доверие, и «дублинец» охотно ответил на все вопросы относительно его необычного внешнего вида и поведения.

– Я говорю на венгерском, это мой родной язык, если вы имели в виду, что это я там обычно себе бубню, – ухмыляясь, ответил парень. Раскрасневшееся от выпитого лицо Ортеги стало ещё краснее.

Вопрос о цвете кожи вызвал у венгра короткий приступ смеха.

– В Рио-де-Жанейро эта тема является весьма и весьма острой и, если хотите, даже проблематичной. В какой-то мере, я и отправляюсь туда с целью изучить некоторые вопросы периода империи, когда всё ещё существовало рабство и работорговля.

Как оказалось, венгр был этнографом и историком, по его словам, достаточно известным.

– К сожалению, я не публикуюсь в научных журналах, но в определённых кругах…

Загадочная улыбка, тронувшая тонкие губы загадочного пассажира, содержала намёк на некую тайну. Знай Ортега, о каких именно «кругах» идёт речь, он бы ни за что не продолжил разговор. Тем не менее, побуждаемый винными парами к тому, чтобы продолжить разговор, он заметил вслух, что его собеседник уклонился от прямого ответа.

– Так в чём же дело? Это какая-то болезнь кожи?

Венгр рассмеялся.

– Нет. Пожалуй, нет, по крайней мере, такая болезнь не значится ни в одном учебнике по медицине – и заразится ею невозможно.

Ортега вежливо вскинул брови вверх, словно ожидая продолжения.

– Я бы объяснил это сделкой с дьяволом, в результате которой я как бы ни жив ни мёртв, если вам угоден такой ответ, – вдруг прозвучал неожиданный ответ.

Недоумение столь ясно отразилось на лице Ортеги, что венгр тут же поправил себя.

– Я провожу слишком много времени у компьютера, стремясь достичь высот в своей профессии…

– Хосе! – испанец протянул руку собеседнику, представившемуся Эрнестом. Рукопожатие у него было неожиданно крепким. Растирая онемевшие пальцы, Ортега согласился выйти на свежий воздух, чтобы проветриться. Поскольку он и сам чувствовал тяжесть в голове и надеялся в ходе прогулки разогнать хмель, испанец согласился.

– Наверное, вам интересно, что я там высматриваю и о чём говорю сам с собой? – Эрнест улыбнулся, в глазах его мелькнуло выражение, представлявшее собой сочетание насмешки и коварства.

Хосе, которому на покачивающейся палубе на мгновение стало дурно, усилием воли преодолел готовый начаться приступ морской болезни и посмотрел на ночное небо, усеянное звёздами. Оно имело непривычный для европейца вид.

– Да, здесь всё по-другому, – улыбнулся Эрнест. – Другое небо, иные звёзды, непривычные боги…

Хосе был католиком и взял на себя труд сообщить эту важную новость своему собеседнику.

– Да, конечно, я многое знаю о вашей церкви. Она настолько упорствует в своих догматах, что отрицает существование элементарнейших вещей – из тех, что мы с вами называем сверхъестественными. Пожалуй, как бы странно это ни звучало, в этом плане католики, закрытые для всякого нового знания, неожиданно близки к атеистам. Во времена инквизиции они хотя бы верили в демонов и колдовство.

Облокотившись о перила, Эрнест уставился куда-то вдаль. Возмущённый, Хосе потребовал от своего нового приятеля объясниться.

– Вы бы хотели этого? – спросил венгр голосом, принудившим Ортегу поколебаться. В этом голосе слышалась и боль пережитого, страх, страдания, и желание поделиться тем, чем, по его мнению, делиться бы не стоило. – Вы бы действительно хотели этого?

Вздрогнув, Ортега, всё же ответил утвердительно.

– Я вижу химеры… то, что существует в за гранью реальности… или существовало. Призраки кораблей, погибших в этих водах. Все, кого потопили Инглэнд, Тейлор и Лют¹.

– Вы обещали показать, – иронично поправил собеседника испанец. Немного было в его жизни случаев, когда приходилось сожалеть о сказанном, но этот по трагичности последствий превзошёл все мыслимые ожидания.

– Боюсь, вы увидите гораздо меньше, – с некоторой горечью ответил Эрнест. – Впрочем, на то была ваша воля.

В ушах у Ортеги раздался резкий, болезненный звон, будто невидимый барабанщик ударил по ним бронзовыми тарелками. Когда этот шум прекратился, всё было по-прежнему; он почувствовал, как в душе его закипает гнев. С ним провернули грязный фокус, возможно, при помощи инфразвукового излучателя. Сжав свой тяжёлый кулак, он приблизился к Эрнесту, готовый потребовать ответа, однако тот лишь кивнул на что-то, находившееся у Ортеги за спиной. То был трюк из старых кинофильмов, однако Ортега, чувствуя себя глупо, обернулся. Он решил, что, если Эрнест лжёт, то остаток круиза ему суждено провести в корабельном лазарете.