Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, нельзя было бы вести ни одной войны.

Фридрих Великий

© Глушков Р., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Зона № …

Место действия: предположительно Шотландия, Хайленд, северное побережье.

Время действия: неизвестно.

Глава 1

Похолодало настолько стремительно, что от неожиданности Константин Куприянов, он же Кальтер, даже остановил катер и заглушил двигатель. Хотя мог бы этого и не делать. В тумане, сквозь который он плыл, хоть стой, хоть двигайся – все едино. Густая белая мгла не позволяла ему видеть дальше носа угнанного им суденышка. А с приходом холода видимость лишь ухудшилась, поскольку сразу же запотели стекла рубки. После чего Кальтер и вовсе ощутил себя так, словно ему накинули на глаза белый шерстяной шарф, сквозь который он еще мог разглядеть штурвал и подсвеченную приборную панель, но не более того.

Столь резкое и сильное падение температуры на экваториальной широте было совершенно ненормальным. Поэтому он решил сначала попробовать разобраться, что стряслось. И лишь затем продолжить свой путь на север, к Хива-Оа – крупнейшему острову Маркизских островов, входивших в состав Французской Полинезии.

Холод был вполне терпимым – устремившаяся вниз стрелка термометра вскоре остановилась на отметке «плюс два по Цельсию». Но учитывая, что до этого она держалась на отметке «плюс двадцать семь», перепад температуры выдался катастрофическим. При таких ее колебаниях обычно возникают штормы, ураганы и иные атмосферные волнения. Однако Кальтер ощущал сейчас только легкое дуновение ветра, который даже не мог разогнать туман и поднять на море серьезную волну.

– Пропади ты пропадом! – Кальтер выдохнул изо рта облачко морозного пара и зябко поежился. На нем был армейский гидрокостюм – неплохая защита от холода, из-за которого туманная влажность уже не освежала, как раньше, а вызывала неприятные ощущения. И все же гидрокостюм не сможет долго согревать, а другой теплой одежды у Кальтера не было.

Сначала похолодание даже обрадовало его. В тюрьме на атолле Татакото, откуда он вчера сбежал, ему целый год и днем и ночью приходилось страдать от нестерпимой жары. Но радость беглеца продлилась недолго. Поскольку, когда он погрузил руку в воду за бортом и понял, что она остыла так же быстро, как воздух, стало очевидно: это уже другой океан. Или, вероятно, не океан, а море, но в любом случае оно находилось в иных широтах. Более южных, если Куприянов все еще не покинул Южное полушарие планеты. Либо северных, если нелегкая перенесла его через экватор и зашвырнула в направлении Арктики.

Куда именно зашвырнула? Хороший вопрос, беря во внимание, насколько обширна та часть поверхности Земли, что покрыта водой…

Все электронные навигационные приборы и средства связи Куприянов, уходя от погони, выбросил за борт. Не хотел, чтобы военные засекли по ним свой угнанный катер с помощью спутника. Но обычный компас и бумажные карты, разумеется, остались. Правда, от последних в густом тумане не было проку, чего нельзя сказать о компасе. Он, так же как термометр, мог дать беглецу полезную информацию – указать, каким курсом он плывет: прежним или уже другим.

Если верить компасной стрелке – а у Кальтера не было оснований ей не верить, – то сейчас он плыл в обратном направлении – на юг. Конечно, в тумане он мог и отклониться от маршрута, но не настолько. Тем более что вплоть до самого похолодания тщательно следил за приборами. В том числе за имеющимся у него пакалем, который он нашел в тюрьме на Татакото и который помог ему оттуда сбежать. Пакаль тоже мог служить индикатором начавшейся вокруг Кальтера аномальной активности. Одно плохо: подаваемые им сигналы требовали дополнительной расшифровки. Что не всегда удавалось сделать правильно или вовремя.

Единственной странностью, что наблюдалась за артефактом с той поры, как преследуемый вертолетами катер нырнул в туман, являлось багровое свечение. Оно исходило из пакаля и пробивалось наружу через линии нанесенного на него рисунка, а также через абстрактные линии на его обратной стороне. Вдобавок к этому сам пакаль нагрелся примерно до температуры кипения воды, и в пропитанном влагой воздухе от него шел пар.

Мог ли он отклонить стрелку компаса? В принципе да. Но Кальтер так не считал, поскольку она сбилась значительно позже, чем артефакт нагрелся и начал испускать свет. Версия с переброской катера в другие широты казалась ему намного вероятнее. Тем более что природа туманного облака, в котором он скрылся, также была явно непростой. Кальтер почти не сомневался, что в течение последней четверти часа он двигался по очередной аномальной зоне, и был готов к сюрпризам. В том числе и к таким. Однажды «серые» уже перебросили его в другое полушарие планеты, а значит, с той же легкостью они могли зашвырнуть его куда-нибудь еще. Разве что нынешнее перемещение он пережил без потери сознания и иных неприятных побочных эффектов. И его высокотехнологичный железный протез оставался при нем – для однорукого калеки это тоже было крайне немаловажно.

Впрочем, было в этих метаморфозах и кое-что хорошее. Неизвестно, что ожидало Кальтера впереди, но враги, от которых он вот уже сутки удирал по морю, от него отстали. По крайней мере, он не слышал над головой шум вертолетных винтов и не видел лучи обшаривающих туман прожекторов. Заглушив двигатель, Куприянов очутился в тишине, нарушаемой лишь плеском волн и их ударами в бортовую обшивку. Больше – ничего. Хотя в обычной ситуации вертолетчики не свернули бы поиски так быстро. И летали бы в эти минуты по-над туманным облаком, стараясь обнаружить в нем беглеца с помощью инфракрасных сканеров.

Судя по всему, враги Кальтера не переместились вслед за ним в эти холодные воды. Но что ему делать дальше? Разворачиваться и снова брать курс на север? Или плыть туда, куда был нацелен сейчас нос катера? Последнее вполне могло являться намеком «серых» на то, в каком направлении надо теперь искать ближайшую сушу. С другой стороны, если Куприянов ошибся и продолжал находиться в водах Французской Полинезии – что бы их там ни остудило, – то, плывя на юг, он отправится прямо навстречу врагам. И вскоре выплывет из тумана, после чего они его моментально засекут и уже вряд ли упустят.

И все-таки версия с намеком показалась Кальтеру более убедительной. Странный туман, засветившийся пакаль, резкое похолодание – уже могли считаться работой «серых». Еще один к этому списку – и получится целая инструкция к действию, отступать от которой без веской причины будет неразумно. По крайней мере, до той поры, пока не развеется туман и мореплаватель не сориентируется в пространстве.

Однако едва Кальтер собрался вновь запустить двигатель, как вдруг неподалеку раздался шум. Это был всплеск, но такой мощный, как будто в полусотне метров от катера всплыла подводная лодка или гигантский кит. Куприянову даже показалось, что он разглядел в тумане по правому борту зловещую тень, хотя это могла быть всего-навсего игра его воображения. Зато шум ему точно не померещился. Шум полностью заглушил собою плеск волн, а также голос Кальтера, который от неожиданности выругался и не сумел расслышать сам себя.

Смекнув, что должно случиться затем, Кальтер ухватился за поручень. И вовремя! Первая поднятая неведомым исполином волна ударилась в борт катера через несколько секунд. А последующие раскачали его, словно при шторме баллов этак в пять или шесть. Всего же волн прокатилось не меньше дюжины, и Куприянов сделал вывод, что вынырнувшее нечто не задержалось на поверхности, а сразу ушло обратно под воду. Останься оно на плаву, волнение улеглось бы быстрее. Так что, выходит, его испугал все-таки кит, а не субмарина, поскольку субмарины неспособны на такие быстрые погружения.

– Только тебя мне не хватало для полного счастья! – проворчал Кальтер, убирая руку от кнопки запуска двигателя. С отправлением в дальнейший путь пришлось повременить. Ему не хотелось ненароком ударить килем или зацепить винтом резвящегося поблизости гиганта. Почувствовав боль, тот мог наброситься в ярости на катер и потопить его. Разумнее будет дождаться, когда кит отплывет подальше, и уже потом предпринимать какие-либо действия.

Определить, далеко ли он убрался, можно было лишь по шуму. Если, конечно, кит снова вынырнет на поверхность где-нибудь неподалеку. Ну а если не вынырнет, тоже не беда. Минут за десять он в любом случае удалится на безопасное расстояние, а к плывущему катеру он уже не сунется. Вряд ли сегодня в океане есть взрослые киты, которым не знаком шум корабельных винтов. И которые стали бы приближаться к движущемуся судну, не важно с какими намерениями – дружескими или агрессивными.

Кальтер отошел от штурвала и обратился в слух. Однако новый шум, который вскоре раздался, был донельзя странным. Он звучал низко и приглушенно, поскольку, судя по всему, доносился из-под воды. Но сила его была такой, что от него завибрировала палуба, а у Куприянова по коже пробежали мурашки и зашевелились волосы на голове.

Помня, что пение китов звучит иначе и явно не обладает такой мощью, чтобы сотрясать океан, Кальтер насторожился. Не факт, что этот гул издавала плавучая громадина. Возможно, это были лишь отголоски идущих на дне, геологических или тектонических процессов. Но, поскольку он услышал их сразу же за зловещим плеском, он был почти уверен, что эти два шума связаны напрямую.

Гул, в котором можно было расслышать и тоскливый вой, и унылый стон, длился где-то полминуты. После чего затих и он, но спокойствие к Кальтеру уже не вернулось. Под водой творилось что-то странное, и он понятия не имел, к чему ему надо готовиться. А вскоре вода за бортом забурлила и стала выталкивать катер вверх. Так, словно под ним образовалось сильное вертикальное течение, и Куприянов со своей посудиной оказался аккурат на вершине этого водяного столба.

Извержение подводного вулкана! Ну конечно! Что еще кроме него могло выгнать на поверхность кита, издавать зловещий гул и породить это бурление? Кальтеру требовалось срочно уплывать отсюда, пока из глубины не вырвались паровые гейзеры и не сварили его заживо. Одно непонятно: конвекционный поток такой силы должен был выносить на поверхность океана много тепла, но ничего подобного и близко не ощущалось. Бурлящая вода оставалась такой же холодной и ничем не пахла. Хотя вулканические газы уж точно воняли бы так, что Куприянов это моментально учуял бы.

Он бросился назад к пульту управления, но в итоге опять-таки не завел мотор. На сей раз – потому что не успел дотянуться до кнопки из-за сильной качки, сбившей его с ног. А когда он до нее все же дотянулся, в этом больше не было необходимости. Катер в этот момент уже находился не в воде, а взлетел высоко над ее поверхностью.

В первые мгновения Кальтеру почудилось, что одновременно с правого и левого борта выросло по остроконечной скале, каждая – высотой в три человеческих роста. И лишь когда он поднялся на ноги, то определил, что это вовсе не скалы, а… две огромные челюсти, усеянные столь же огромными зубами! Их обладатель не просто схватил и поднял катер – он еще и сжимал челюсти, явно собираясь перекусить стальную посудину пополам. Что, вне всяких сомнений, было ему по силам – буквально на глазах катер сминался посередине, словно угодив под гидравлический пресс.

Будь это не военный катер, а обычный, гражданский, исполинская пасть разделалась бы с ним в мгновение ока. Но мощные шпангоуты и бронированная обшивка превращали его в крепкий орешек даже для такого чудовища, о чьих истинных размерах Куприянов мог лишь догадываться. Мог, если бы имел на это время. Но он живо смекнул, что когда пасть захлопнется, то он очутится прямо в ней. Причем вместе со сплющенной рубкой. И потому он принял единственно верное решение: выбежать из западни и прыгнуть за борт. Что бы ни угрожало Кальтеру в воде, здесь ему точно не выжить. Да и о «жеваном» катере отныне можно забыть. Даже если левиафан передумает и выплюнет его, он уже никуда не уплывет, а сразу пойдет ко дну.

Схватив железной рукой пакаль, Куприянов выбежал из рубки, прошмыгнул в просвет между сжимающимися челюстями и, перемахнув через фальшборт, прыгнул в воду. После чего, не оглядываясь, стал отчаянно грести руками, взяв курс на юг – туда, где с наибольшей для него вероятностью располагался берег. А позади него ворочалась в воде туша такой величины, что для ее насыщения понадобился бы как минимум кит средних размеров, а не один-единственный человек.