«Я – Озимандия, я – царь среди царей,

Узри мое величье и отчайся!» –

Но рядом ничего, пески на много дней,

В какую сторону ни двинься, ни скитайся –

Лишь статуя с пустыней перед ней.

Перси Биши Шелли «Озимандия»

Отъезд

1

Деб Харди разбудил надрывный писк домашней канарейки, словно птица накололась на шип боярышника и теперь поет свою последнюю песню. Сбежав по лестнице на первый этаж, девочка увидела, как упавшую на пол куполообразную клетку с желтой птичкой обвивает гигантская королевская кобра. Она тут и там тыкалась плоским носом в мелкую сетку и нигде не могла найти прохода. Только ее холодный раздвоенный язык проскальзывал между позолоченных прутьев, касаясь нежных перышек.

– Клеопатра! – закричала Деб и швырнула в нее тапкой. Змея словно увернулась, оставив запуганную пташку, а потом приподнялась и, распустив разукрашенный капюшон, повелительно зашипела на ребенка. Девочка отпрянула и, поскользнувшись на паркете, опустилась на пол.

– Клеопатра! – позвал другой голос, донесшийся со стороны бассейна.

Стояла жара, и стеклянная дверь во двор распахивалась на весь день. Возле лесенки в воду стояли шезлонг и пляжный зонт, который за все время, что прозябал вдали от моря, врос в землю и пустил корни. Деб и змея одновременно посмотрели в сторону говорившего. В следующее мгновение с белоснежного шезлонга протянулась чья-то рука. Отдыхавший во дворе человек несколько раз постучал костяшками пальцев, скованными топазными перстнями, по кафелю. Кобра тут же повиновалась. Опустившись всем длинным и мощным телом на пол, как положено пресмыкающимся, она быстро подползла к руке хозяина.

– Ко мне, царевна, – ласково обратился к ней человек, и ядовитый гад, оплетя худую кисть, юркнул в рукав.

Поставив клетку с канарейкой на стол, Харди вышла на улицу:

– Как же так можно, Озимандия? Вам же советовали держать этого… питомца взаперти.

– Советники обычно оказываются новыми фараонами, если ты понимаешь, о чем я? – Озимандия, правитель Верхнего и Нижнего Египта, приподнял солнцезащитные очки.

Они были наинелепейшие, с розовыми округлыми лепестками по краям оправы, а сама оправа синего цвета. Накануне Деб пришла в них в школу в последний день занятий перед летними каникулами и вернулась домой осмеянной. Но на фараоне они смотрелись по-другому, не глупо, а оригинально, напоминая ежедневно о ее проколе.

Свободной рукой Озимандия держал высокий стакан с клубничной газировкой. На прозрачном дне догорали потерявшие очертания кубики льда из домашней морозилки, вместо дыма на шипучую поверхность поднимались крошечные пузырьки.

На правителе Древнего Египта был белый халат с просторными короткими рукавами, сделанный из тончайшей материи – морского шелка, доставляемого по реке Нил в качестве дани из маленькой страны, которой сегодня уже не отыщешь на карте. Обувь он тоже носил привезенную из родной эпохи, современные летние шлепанцы натирали ему пальцы. На запястьях блестели широкие инкрустированные топазами всевозможных цветов браслеты, которые Озимандия периодически поправлял, потому что они то и дело сползали с его тонких старческих рук. Кожа у него была очень смуглая и испещренная мелкими темными точечками. Отец Деб говорил, что это плохой знак: таким людям нельзя оставаться на солнце. Но фараон не прислушивался к советам смертных: тень от зонтика давно сместилась, укрывая вялые клумбы, а он с непокрытой головой продолжал возлежать на своем пластиковом троне. На коленях Озимандии лежала раскрытая книга, чему девочка очень удивилась: как правило, фараон предпочитал глянцевые журналы и изредка газеты.

– Что ты читаешь? – поинтересовалась Деб, слегка наклоняясь, чтобы подглядеть название.

– «Лолиту», – он повернул книгу корешком вверх.

– Очень смешно, – обиделась девочка, возвращаясь в дом.

Как только Деб услышала от отца, что к ним на лето приедет сам Озимандия Великий, она очень обрадовалась. Девочка интересовалась древней историей, и ей страшно хотелось познакомиться с одним из ее известнейших представителей. К глубокому разочарованию Деб, гость быстро догадался, что она перспективная зануда. На то он и дальновидный политик.

– Вообще-то, вам нельзя столько времени проводить на солнце! – крикнула она из кухни, надеясь подкупить непреступного правителя заботой о его здоровье. На этот крючок клюют все старики.

– Иди к своим друзьям! – донеслось со двора. Девочка вздохнула еще глубже. «Иди к своим друзьям» можно было перевести, как «Иди куда подальше», ведь фараон прекрасно знал, что после ее появления в тех несуразных очках, Деб боялась попасться на глаза своим подругам. Пока она их не видит, то может называть друзьями. Но если Харди объявится перед ними и поймет, как подозревала, что с ней больше не хотят водиться, то официальных друзей у нее больше не останется.

Пока Деб готовила завтрак, подставив под ноги маленькую табуретку, чтобы доставать до плиты, она искоса наблюдала за статичным пейзажем через прозрачную дверь. Вода в бассейне словно остекленела. Зеленый газон покрылся ржавым налетом – края ровно подкошенных травинок высыхали и желтели под палящим солнцем. Даже зонт будто потускнел, обмякли тонкие спицы. Дома и растения равно изнывали от жары, которая оккупировала городок с первых чисел лета. Большинство горожан еще сопротивлялись: включали вентиляторы, распахивали окна и двери, обмахивались по пути на работу в многолюдном транспорте обрывками газет или платками. Но многие уже сдались и отдыхали, затерявшись в парках или на пляже.

Только фараона, кажется, не волновала эта молчаливая борьба. Он мог целыми днями проводить на самом пекле. Полуденные лучи вонзались ему в выбритую макушку, широкие приподнятые плечи, высохшие руки и ноги. А повелитель продолжал дремать на облюбованном с первого дня шезлонге с книжкой на коленях, которую от часа к часу перелистывал, но, похоже, не прочел ни странички. Отец Харди, бывало, часто выглядывал к нему во двор, боясь, видимо, что Озимандию может хватить удар во время таких солнечных ванн. Мельком поглядывая на фараона во время нарезания овощей, Деб представляла себе тесто, запекающееся в духовке. Вот почему он такой смуглый.

После завтрака девочка, припася кое-что и для отца, поехала к нему на работу. Выкатывая велосипед из-под навеса, она еще раз попробовала заговорить с Озимандией:

– Не стоит вам так долго лежать на солнце.

– Это я светило дня и ночи, милочка, – откликнулся фараон с досадой, будто его оторвали от важного дела. Харди передернуло: ей было невозможно судить, похож ли он на древнеегипетского правителя, но на залетных молодцов, гарцующих перед официантками своими медалями и ранениями, он походил точно.

– Вам ничего отец не передавал?! – крикнула девочка уже из-за ворот. Сегодня старший Харди отправился на работу раньше обычного: что поделать – намечается новый состоятельный клиент. Такой шанс нельзя упускать в нынешнее кризисное время.

– Сказал, что больше не вернется! – парировал фараон. Вот зачем он так? А, ему наверняка разболтали случай из детского сада, когда Деб расплакалась, подумав, что родители не заберут ее, когда они лишь на десять минут припоздали. Но откуда Озимандии это знать? Девочка не успела додумать эту мысль – она выпорхнула из головы, как только самодовольный фараон исчез из поля зрения.

На перекрестке Харди перешла дорогу здоровому грузовику черно-серого цвета, словно выпачканному в пыли и грязи. Откуда он? Мимо пролетали уютные дешевые разноцветные, будто игрушечные машинки для кукол, автомобили горожан. Они мелькали и суетились вокруг как бабочки или стрекозы. Несмотря на предупредительные знаки для пешеходов, у Деб никогда не возникало перед ними страха: машины горожан чудились ей такими легкими и безобидными, что не могли никого сбить. Грузовик же полз по трассе медленно и упорно, будто навозный жук, кряхтя и дымя на всю улицу. Перед ним девочка впервые ускорила шаг, перебегая дорогу. Окунувшись в его тень, ей стало не по себе.

Место, где служил ее отец, примыкало к городскому «деловому центру» – небольшой улочке, зажатой между недавно выстроенным модным универмагом и мрачной аскетичной церковью. Поставив велосипед на подножку, девочка юркнула в дверь под яркой вывеской агентства «Тур-Тайм».

Несмотря на доморощенный вид заведения, оно было одним из рукавов гигантского коммерческого потока «Тур-Тайм», появившегося примерно двадцать- двадцать пять лет назад. А отец Деб работал лишь в одном из его многочисленных филиалов. Агентство «Тур-Тайм» было легко распознать по эмблеме на вывеске, изображавшей две пересекающиеся параллельные прямые. Она должна была подчеркивать наплевательское отношение руководства «Тур-Тайм» к консервативным законам физики. Бизнес в наши дни ничто не имело права сдерживать – даже естественная природа. Задача современного нормального человека – потреблять, бизнесмена – предоставлять ему все новые угодья, так же как для рождественской индейки – есть и жиреть, а для фермера – щипать перья.

Магистрали времени виделись хозяевам сверхприбыльной корпорации практически бесконечными трассами с гигантскими пустыми рекламными стендами по обочинам. «Тур-Тайм» первым додумалась перемещать людей не только из страны в страну, но также из эпохи в эпоху. Окажись в нужном месте в нужный час! – гласил ее слоган. И пока она хранила за собой права монополии в сфере «времяного туризма», то могла спокойно жиреть на деньгах, поступающих из древних сундуков, в то время как современный мир тощал на военных издержках.

Девочка отворила стеклянную дверь – под потолком прозвенел колокольчик. За стойкой напротив сидел, листая журнал, друг и коллега отца – Том Коннор.

– Привет, Том. Где папа?

– А привет, малышка, – у Тома была неприятная черта теребить ее за щеку. – Он беседует по телефону, – Коннор указал на соседнюю дверь и приложил указательный палец к губам.

Деб, поставив сверток с едой на стойку, села на стул возле двери. Дверь неплотно прилегала, и в щелку можно было рассмотреть соседнюю комнату. Там царил беспорядок: бумажные кипы и выдвинутые ящики шкафов. По центру расхаживал отец девочки, путаясь ногами в телефонном проводе.

– Да, да… Выясню, обещаю… Согласен, налицо халатность… Клиент сейчас проживает в моем доме… Разумеется… – старший Харди старался говорить уверенно, но от этого волнение в его голосе звучало еще отчетливее.

Что случилось? Альберта Харди ценили на службе благодаря диплому историка и знанию давно умерших языков. Он отвечал за самый проблемный слой туристов – туристов из прошлой эры. Вельмож и богатеев, строящих у себя дома Вавилонскую башню или пирамиду Хеопса, крайне сложно ввести в новый мир. И Альбер Харди, как современная Ариадна, сопровождал их в отпуске, помогая не заплутать в лабиринтах времени.

– Подожди, не сейчас, – бросил дочери Альберт, затворив дверь.

С того дня – после гибели матери и брата – как Деб начала навещать его на службе, он еще ни разу не заставлял ее ждать. Что-то серьезное. Как бы ни остаться без зарплаты в военное время. Девочка молча вернулась на стул, а Том Коннор снова развернул свой журнал.

– Война далеко, – зевнул он, будто отвечая на мысли Деб. Она взглянула на Тома. – И главное, мы побеждаем, – Коннор протянул ей со стойки такой же журнал. – Страница восьмая.

Деб открыла на указанной странице. Три четверти этой странице занимала черно-белая фотография: группа солдат: кто стоит, кто сидит – чтобы каждое лицо поймала камера. На фоне – будто проведенная простым карандашом линия. Сверху светлее – небо, ниже чуть темнее – раскаленный песок. Они там, на чужом самом древнем континенте сражаются за мир здесь: за соотношение бумаги и золота, за жевательную резинку и мороженое, за модные джинсы и стакан свежего сока со льдом. Они – на правильном пути и скоро, если вернутся, будут настоящими героями с кругленькими солнце-желтыми медалями – на память об африканском солнце. Но вот в лице крайнего, самого тощего что-то промелькнуло. Секунда – и Деб видит это же во всех лицах. Звериный оскал, привычка выполнять свою работу, в чем бы она ни заключалась. Оно и правильно! Нытикам там не место: война каждый новый день преподносит новые сюрпризы. Но что будет, когда эти бывшие молокососы, щенки, превратившиеся в волков, возвратятся домой?

– А ты сегодня без очков, – прервал детские думы Том Коннор. Неужели, ему Бонни уже разболтала? Ох уж эта папенькина дочка! – А, чего я тебя отвлекаю! Ты, наверно, торопишься в кино вместе с остальными? – сказал Том, приподняв рукав и посмотрев на часы. Деб нахмурилась: отлично, значит, ее уже успели куда-то не пригласить.

– Да, иду. Передайте это, пожалуйста, папе, – кивнула Харди, поставив перед носом отцовского коллеги коробку с ленчем, и вышла за дверь. Ей не хотелось выглядеть неудачницей перед Томом, иначе Бонни потом не отвяжется.

Деб отправилась домой той же дорогой. Хорошенькие чистенькие домики замелькали в обратном порядке. Но вот один из них, окутанный пылью и опутанный сорняками, выбивался из славной шеренги. Там живет вдова Нелли Итан. Ее сын – Тод Итан – сейчас на войне. Может быть, это он тот самый худощавый со снимка? Кстати, похож. Может быть, еще вернется.

Завернув за угол и продолжая смотреть на дом Итанов, девочка еле-еле успела затормозить перед преградившим дорогу грузовиком – тем самым, грязно-пыльным. Он раскорячился у входа в единственный городской музей, заняв все парковочное место и часть тротуара. Вокруг толпилось человек десять рабочих. За ними наблюдал один из охранников и заместитель директора.

– Прошу вас, только осторожнее! Пожалейте труд наших солдат! – восклицал последний, прыгая, как кузнечик, вокруг перетаскивающих что-то рабочих и путаясь у них под ногами.

Подождав, когда они пройдут, Деб поехала дальше. Пока она наблюдала за работой, в ее голове созрел замечательный план. Вот куда нужно пригласить Озимандию! И оставшуюся дорогу до дома Харди воображала, в какой восторг придет фараон, гуляя по залам Древнего Египта.

Во двор она не вбежала, а влетела. Облокотив велосипед о стенку гаража, девочка тотчас кинулась к бассейну. Озимандия лежал все на том же месте. И он не дремал, не размышлял, а просто лежал, развалившись в шезлонге.

– Озимандия, – тихо позвала Деб. Тот повернулся к ней. Фух! Живой. Девочка вслед за отцом боялась однажды застать его без сознания на солнцепеке. – Озимандия, хочешь сходить в исторический музей? Сегодня, я видела, туда привезли новые экспонаты.

– Я сам скоро стану историей, – потряс он жилистыми худыми руками со скрюченными, как ястребиные когти, длинными цепкими пальцами. Несмотря на то, что Озимандия одной ногой уже стоял в ладье Ра, он вовсе не выглядел дряхлым и беззащитным. – Я лучше схожу на встречу с Клео Дарси, – внезапно между пальцев фараона-фокусника возникло несколько розовеньких листков с приглашениями.

2

На следующий день Деб проснулась рано. Увидеть блистательного Клео Дарси не крохотным, запертым в черно-белом экране и переодетым в одного из персонажей очередной военной экранизации с бутафорской винтовкой наперевес и множеством противников с физиономиями малобюджетных актеров, а настоящего живого Клео Дарси казалось девочке мечтой, возможной только в больших городах. Но уже завтра или послезавтра знаменитый актер будет здесь! Предвкушение нежданной встречи бодрило не хуже, чем крепкий сон.

Был выходной, и девочка, чтобы не будить отца, тихо проскользнула по лестнице на первый этаж и вышла к бассейну. Хотелось есть, но она решила подождать, пока все не проснутся.

Через два часа, когда солнце начало припекать, за спиной Деб раздались неспешные шаги. Стеклянная дверь за ее спиной распахнулась. Обернувшись, девочка увидела за собой фараона, напоминавшего более вытянутую тень, чем человека.

Для людей своего века Озимандия был необыкновенно высоким и еще худым, словно раб. Но последнее не так бросалась в глаза, просторные причудливые одежды и ворох украшений отвлекали на себя взгляд. А множество золотых с драгоценными камнями браслетов зрительно удлиняли его руки, делая их похожими на сверкающих чешуей змей. Древнего египтянина в Озимандии выдавали не встречающиеся больше ни у кого черты лица и смуглая кожа, а правителя – осанка и пристальный неморгающий взгляд.

Несмотря на гордый вид и развернутые плечи, все движения его сопровождала болезненная осторожность, а фигура походила на изломанную линию. Стоя, фараон вечно складывал руки в замок, прижимая их так близко к впалой груди, словно хотел поддержать себя, а при возможности опирался на спинку стула или край тумбочки, но на вытянутую руку, чтобы скрыть слабость.

И сейчас, выглянув во двор, Озимандия не убрал пальцев с дверной ручки, продолжая держаться за нее, да еще облокотился о дверь плечом.

– Я разве не заплатил за трехразовый рацион, милочка?

– А, вы уже проснулись! Что-то долго!.. – забыв о подкатывавшем предчувствии недоброго, Деб поспешила в дом. – Спросите еще, что будет папа, пожалуйста, – сказала она фараону, заходя на кухню.

– Кстати, он уехал.

– Уехал?! – Деб замерла, не успев засучить второй рукав.

– Да, позвонил с работы вчера. Ты уже спала.

– Так куда уехал?

– Срочная командировка. Надеюсь, это никак не отразится на условиях проживания?

– Он не назвал места?

– Главный офис, понятия не имею, где он. – Пораженная, Деб прислонилась к дверце духовки – ноги заскользили по полу, и комната завертелась перед глазами.

– Я знаю, где это. Там сейчас неспокойно, – прошептала побледневшими губами Харди.

– Война? – переспросил фараон и прибавил. – Мои два старших брата умерли на войне, – кажется, он пытался посочувствовать, но слово «война» только раздразнило воображение девочки. Мрачные схематичные картины, словно декорации к фильму, возникали и распадались в ее голове, и из их обломков возводились все более жуткие и грандиозные построения.

Завтракали молча. Деб ела быстро и сосредоточено, словно собирала винтовку. В этот раз она не пользовалась ножом – делила яичницу вилкой. Так проще. Харди теперь открылось множество способов, как сделать проще. Можно было б и вовсе не готовить, а так – в сырую. Ведь и в сырую едят. Можно и лужайку не стричь, ведь Нелли Итан не стрижет – и ничего, не умерла.

– Война, значит, – заговорил фараон, впервые сам нарушив тишину. – Мои два старших брата умерли на войне. Благодаря войне я получил власть и новых рабов, – сладко протянул Озимандия, сощурив глаза, словно разглядывая вдали свое прошлое. Оказывается, он не сожалел вместе с девочкой, а пытался ее развеселить. И чем?! Войной!

– Это отвратительно! – впервые нагрубила ему Харди.

Чтобы освободиться от гнетущей тишины, она включила радиоприемник. Диктор говорил что-то о войне и об официальном открытии пляжного сезона. Каждое слово пересыпалось мелкими помехами, словно диктору в рот забивался песок, а он отплевывался. Деб чуть накренила в сторону антенну. Помехи только усилились, будто вместо песчинок посыпались камешки.

– Дурацкая машина! – девочка занесла руку над приемником.

– Это можно исправить. – Харди чуть не шлепнула по руке Озимандию. Он несколько минут поколдовал над радиоприемником, и диктор заговорил ясным и звучным голосом:

– …был награжден посмертно, – договорил он, и следом кто-то запел о любви.

– Это из-за тебя, верно? – девочка перевела взгляд с радиоприемника на гостя.

– Тут все из-за меня, милочка. Я светило дня и ночи. Выражайся точнее, – Озимандия обвел взглядом комнату и сделал при этом жест руками, какой обычно делают мастера, сдавая заказчику работу. За его словами змея Клеопатра вынырнула из складок его одежды и, скользнув по шеи, обвила его голову, словно живой урей.

– Фокусник! – бросила Деб ядовито. – Ты нас разыгрываешь. И из-за тебя папа должен был уехать из дома! Зачем еще его вызывать начальнику?!

– Потому что он лжец и жулик. Поселил меня здесь, в своем доме, чтобы взять с меня побольше. Я знаю, что для времяных туристов «Тур-Тайм» оборудует специальные отели! – Неожиданный гнев Озимандии остановил девочку.