III

Черная вода мирно покачивалась под ногами, напоминая, что внизу холодная и безжалостная бездна. Нелегко было это осознать, особенно теперь, после огромного разочарования, которое пожирало Алгона изнутри. Он смотрел на воду и понимал, насколько это легко – упасть вниз и исчезнуть, чтобы на утро его тело обнаружил пьяный рыбак, решивший справить нужду на берегу. Быть может, таким рыбаком станет один из двух косматых рипотов, активно спорящих на краю длинного пирса.

– Ух, повело-то как! – закричал первый и что было сил потянул за леску.

– Небось, жирколаст попался.

– Да не, луфарь, я тебе точно говорю, это луфарь!

– Да хоть горбыль или лаврак! Ты помоги вытащить, а то сука уперлась!

Второй рипот схватился за пояс и помог другу вытащить настырную рыбу из воды. В лунном свете мелькнуло что-то большое и круглое, с малюсенькими плавниками. Два огромных глаза жалобно смотрели с пирса на рипота, а тот, в свою очередь, задумчиво чесал голову, пытаясь понять, что за чудо перед ним.

– Сова же… – удивленно проговорил второй рипот.

Алгону это зрелище надоело, перед глазами снова была бездна, как давным-давно на берегу лесного озера к северу от Карилоса. Солнце еще едва скрылось за горизонтом, и можно было наблюдать длинную красную линию над деревьями. Облака меняли цвет с розово-сиреневого на сине-голубой, медленно превращаясь в темные фигуры чудных зверей. Сказочные драконы плыли по небу, превращаясь во всадников, волков, лис и ужасных чудовищ. А под ногами, потревоженное мелкой рябью, плескалось озеро, по берегам заросшее рогозом и камышом. Юноша сидел на стволе поваленного дерева и наблюдал за отцом, бредущим по пояс в воде с букетом болотного аира в руках. Тем вечером отец сел рядом с Алгоном, простер вперед левую руку и широко обвел болота, уходящие к самому горизонту. Поведал про древних богов и про огромные врата, некогда стоявшие в этих краях. Врата в другой мир, которые состояли из двух огромных колонн с удивительными письменами, светящимися в темноте. Юноша уже не помнил, как выглядел отец, только его короткую рыжеватую бороду да пронзительный, удивительно мудрый взгляд. Впрочем, какой ребенок не считает родителей мудрецами…

На берегу того озера отец навсегда вложил в душу Алгона веру в древних богов. В справедливого Арогана, мрачного и жестокого Ашкера, мудрого Акру, игривого Акоша и еще в семь богов, чьи имена так похожи друг на друга, что трудно запомнить без зубрежки. Когда ночью они вернулись домой, юноша заснул крепко-крепко, и ему снились два столба, соединенные светящейся стеной озерной воды. И сейчас под ногами он видел те же врата, способные пустить в новый, неизвестный людям мир. Он наклонился вперед и опустил руки, но замер, услышав позади себя голоса. Из таверны показался вор по имени Лар, рядом с ним, кутаясь в плащ, находился один из двух даркулов. Алгон понимал, насколько пугают его эти существа. Он надеялся, что из-за поднявшегося от воды тумана его нельзя рассмотреть на краю пирса. Однако от наметанного взгляда не так-то просто было укрыться, и Лар на считанное мгновение взглянул на юношу. Ничего не предпринял. Тихие голоса, перемежающиеся с рассуждениями рипотов о дальнейшей судьбе рыбы-совы, зазвучали над пристанью.

– Я знаю, что осталось две ночи, – говорил Лар в ответ на непонятную речь, струящуюся из-под капюшона даркула. – Поверь мне, этого вполне достаточно, чтобы Кшара сумела добраться. Странно, что она еще не прибыла. Но я знаю эту девушку, пока она жива, ничто не сумеет ее надолго задержать.

Даркул что-то ответил, и Лар широко кивнул, опустил капюшон и скрылся в тенях. За ним двинулись остальные. Последним был охотник, который медленным шагом пошел по улице к центру города, ничуть не беспокоясь о том, следят за ним или нет.

Воры ушли, как и отец наутро того памятного дня. Он оставил после себя букет аира в деревянной вазе да старый гнилой дом, за которым юноше пришлось следить в одиночку. Отец отправился искать работу, а также своих богов, и в итоге нашел их. Во всяком случае, так говорил пожилой монах, принесший обратно отцовские кости. Теперь оба родителя с богами в пустоте. Но, по мнению Алгона, отец все еще в могиле и ни до каких богов он не добрался, потому что этих богов давно уже нет. Всем известно, что их прогнали.

IV

Рипоты продолжали шуметь на пирсе, но вскоре закинули улов в мешок и двинулись прочь, попутно бросаясь камнями в тени и распугивая обнаглевших крыс. Один ветер остался вместе с Алгоном на пристани, и ветер этот был далеко не летний. Он тянулся с севера, напоминая, что где-то там стоит вечная зима, а люди и вовсе не знают о тепле солнца. Юноша обвел взглядом пустующие пирсы и широко зевнул. Скоро все видимое море скроют рыбацкие лодки и корабли. По традиции рипоты возвращались за день до Кразильера, чтобы провести эту ночь со своими семьями. Наверняка следующим вечером пристань наводнят люди. Женщины, дети, купцы, воришки – никто не упустит своего шанса оторвать кусок от «рыбного пирога», которым являются рыбаки, месяцами бороздящие моря. Кучи товаров со всех сторон света потекут через пристань, их будут дарить, обменивать, красть, ломать или терять. Женщины бросятся на шеи мужьям и будут целовать их сквозь густые бороды. Эль потечет рекой.

Алгону это не нравилось: не нравились шумные собрания, праздники и все, что связано со скоплением людей. Для него единственными друзьями были тень и тишина. Как сейчас на пристани – легкие звуки ветра, шуршание песка по земле, плеск воды и поскрипывание досок.

Еще раз зевнув, Алгон поднялся и двинулся к ближайшим домам, чтобы исчезнуть в уютной тени и скрыться от промозглого ветра. Это место напоминало ему о поздней осени, когда не было возможности согреться, а ветер пронизывал тонкие стены дома и морозил его даже у очага; о бесконечном дожде, колотящем по крыше, и о каплях, которые падали с потолка с монотонной настойчивостью.

Город одновременно был родным и чужим, с его темными грязными улочками, косыми домами, канавами, заваленными рыбными остатками, и вечным запахом разложения. В подворотнях шныряли разбойники и убийцы, готовые перерезать глотку за пару бронзовых сербников. Позади них, то ли нагоняя, то ли боясь подойти, сновали стаи собак, наводящих страх на городских жителей. Дикие псы бросались без разбору на всех, не боясь даже сторожей в броне и с копьями. Местные живодеры разбрасывали по подворотням мясо, напичканное мышьяком, но псам все было нипочем: дохлыми находили только крыс и обезумевших от голода бродяг. Город гнил изнутри, и этого никто не отрицал. Местный граф уже давно не показывался из своего особняка, а управлял всем Енор, попутно подминая под себя местные банды. Теперь трудно было понять, кто сторож, а кто бандит. Все было едино. Но какой-никакой порядок, тем не менее соблюдался, так как никто не хотел вмешательства королевских войск. Похоже дела обстояли со всеми отраслями Карилоса. Казалось, все готово уже развалиться на части, но по неизвестным причинам держалось из последних сил.

Алгон остановился на краю заросшего парка. Впереди, насколько хватало глаз, распростерлись неухоженные кусты и кривые деревья, обросшие вьюном. Некогда цельная каменная дорожка была разбита конскими копытами. Сквозь трещины в ней проглядывала высокая трава. А на восточной окраине возвышался заброшенный трехэтажный особняк, когда-то принадлежавший городскому собранию. В одном из окон горел свет, давая понять, что там обустроились бродяги. Уж лучше, чем коротать ночь на улице, слыша собачий вой и рычание у себя под ухом. Пересекая дорожку, юноша двинулся в заросли барбариса и замер, услышав чей-то голос.

– Стой на месте!

Отодвинулась ветка, и перед Алгоном появился уже знакомый охотник. В одной руке он держал изогнутый охотничий нож (с острия капала свежая кровь), в другой – жирного голубя с небольшой раной под правым крылом.

– Я тебя знаю? – Охотник присмотрелся к юноше и улыбнулся. – Чего делаешь в таком месте в такое время?

Алгон не сразу нашел ответ.

– Я живу недалеко. Иду домой. Спать.

– Нашел место для прогулки! Я вот решил дичи себе наловить. Голуби у вас настолько глупые, что подпускают людей на расстояние вытянутой руки. Удивляюсь, как их всех до сих пор не съели!

– А их и съели. Мало осталось. Я пойду?

– Внимательнее, – охотник указал рукой на землю, куда только что чуть не ступил Алгон. Там лежал взведенный медвежий капкан. Еще один шаг – и юноша мог остаться без ноги. Мысленно он поблагодарил своего спасителя.

– Валлес, так вас зовут?

Охотник кивнул.

– На кого эти капканы? В городских парках медведи не водятся.

– Зато у вас водятся упыри, а это интереснее любого медведя. А теперь, юноша, иди домой, пока всю живность в парке не распугал!

Алгон последовал совету и поспешил покинуть странного охотника. Мысль об упырях не оставляла его до самого дома, который находился совсем рядом с парком, за большой каменной стеной, поросшей красным мхом.

V

Устроившись в своей постели и укрывшись тонким пледом, юноша не переставал думать об удивительном вечере. Так или иначе, он встретился с ворами, пережив небольшое приключение. Ему хотелось большего, но позволить этого он не мог. Засыпая, он вспомнил о рассказе одного из рыбаков, недавно вернувшегося с юга. Тот говорил, что около месяца провел на северном берегу Зеленого залива и однажды встретился с одним из королевских воинов, участвовавших в сражении около берега. Король Юга, Юлиа, ведя за собой две тысячи бойцов, сумел оттеснить в три раза превосходящего противника к заливу и сбросил его в воду. Варвары, не обученные плавать, тонули один за другим, а южане радовались очередной победе. Но война не желала заканчиваться, и варвары наступали все яростнее. Западная часть Южного Королевства все больше походила на мертвые пустоши. Смерть двигалась на восток, к двум форпостам, которые были обязаны выстоять, иначе рухнет и весь цивилизованный юг.

Юлиа отсутствовал уже около месяца.

Глава 4. Тренога венценосца

I

Он скользил рукой по ее каштановым волосам снова и снова. Грудь девушки мирно поднималась и опускалась под шелковой ночнушкой. Ее розовая кожа нежна и пахнет розами. Губы полные, почти красные, щеки с румянцем, с ямочками. Глаза закрыты, но он знает, что они, как и волосы, каштановые. Она заснула у него на коленях в его же спальне, как делала уже почти месяц, с того дня как он вернулся без отца. Хорошо это или плохо, но другим мужчинам она не доверяла. Только Каригу и Юлиа, только им двоим с самого детства. Брату и отцу…

Огонь в камине догорал. Но темнее не становилось, так как сквозь окна пробивался другой свет, дающий знать, что король все еще жив. Это была башня на трех ногах, расположенная во внутреннем дворе крепости. Ее опоясывали заржавевшие от старости стальные кольца, а на самой вершине располагался большой сосуд, напоминающий котел с суженным верхом. Его постоянно пополняли буро-коричневым маслом, которое хорошо и долго горело. Даже в покоях можно было ощущать исходящий от треноги жар, однако он не мешал, а напоминал принцу, что отец все еще жив и скоро вернется домой. Это сооружение гасили лишь в том случае, если король умирает, и не разжигали до тех пор, пока законный наследник не достигнет совершеннолетия и не займет престол. Кариг понимал, что когда-нибудь будет гореть и его собственное пламя, но предпочитал об этом не думать. Однако боялся, что однажды проснется во тьме и тогда у него не останется никого, кроме сестры.

Они были близнецами, потому чувствовали переживания друг друга. Он часто называл ее Малина, искажая настоящее имя: Марьям. Кариг помнил, почему девушка ассоциировалась именно с диковинной для юга ягодой. Он пробовал эту ягоду лишь однажды, когда купец с севера привез целую корзину. Тогда Марьям съела больше половины; сок стек по ее детским щекам и залил новое платье. Отец ругаться не стал, только подхватил дочурку на руки и стал кружиться, пока она не рассмеялась. В детстве было много радости и не было забот. Но нынче горе стояло на пороге каждого дома. То и дело по утрам приходили известия о гибели очередных храбрых воинов Юга. Принц с замиранием сердца слушал отчеты гонцов, боясь встретить в них имя отца, забывая, что его упомянули бы в первую очередь. Тяжелое ожидание затянулось, и все сложнее становилось понять, закончится оно ли вообще. На трубке, которую дал генерал Салира, уже было двадцать семь зарубок, и ее звук решительно поменялся. Кариг вынул из кармана заветный отцовский подарок, поднес к губам и наиграл мелодию, которую разучивал с отцом еще в детстве. «Фи-фур-фа-фу-фи», – звук был глухим и едва различимым, совсем непохожим на мелодию свирели. Он разбудил сестру. Девушка подняла голову, посмотрела на брата и грустно улыбнулась. Кариг помог ей устроиться в постели и поднялся, решив наконец выдвинуться в путь.

– Мне пора встречать отца… – прошептал он, склонившись над сестрой. Улыбка стерлась с ее губ, а руки моментально вцепились в его кожаный ремень.

– Не отпущу! Не потеряю и тебя! Не хочу…

Он отцепил ее пальцы и аккуратно сжал между ладонями, поцеловал сначала в кисть, потом в лоб, отодвинув волосы, провел рукой по лбу и грустно улыбнулся.

– Малина, я вернусь вместе с отцом, и все будет как прежде.