что эти книги открывают необыкновенные вещи, но только если он готов по-настоящему много работать.
– Типа философии? – спрашиваю я. – Математики?
– Не настолько абстрактное, – говорит Пенумбра, качая головой. – В этих книгах загадка.
Склонив голову набок, он глядит на меня.
– Но это вам известно, мальчик мой, не так ли?
Я морщусь и признаюсь:
– Да. Я посмотрел.
– Отлично, – Пенумбра деловито кивает. – Нет ничего хуже нелюбопытного продавца.
Тут он сверкает глазами.
– Разгадка потребует времени и усердия. Не могу объяснить, что дает ее решение, но достаточно сказать, что многие посвятили этому жизнь. Так что, сочтет ли ваш… друг, что оно того стоит, не знаю. Но, подозреваю, такое возможно.
Он лукаво улыбается. До меня доходит, что Пенумбра решил, будто друг на самом деле гипотетический: то есть он думает, что я говорю о себе. Что ж, может, и так, по крайней мере, хоть чуточку.
– Разумеется, отношения между книгой и читателем – тайна, – продолжает