Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436–ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Галина Бородина

Научный редактор: Василий Ключарёв, канд. биол. наук

Редактор: Ольга Нижельская

Издатель: Павел Подкосов

Руководитель проекта: Мария Ведюшкина

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Юлия Сысоева, Лариса Татнинова

Верстка: Андрей Фоминов

Дизайн обложки: Alexis Farabaugh

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Robert M. Sapolsky, 2023

All rights reserved

© Издание на русском языке, перевод, оформление.

ООО «Альпина нон-фикшн», 2025

⁂

Л., а также Б. и Р. —

благодаря им все это, кажется, имеет смысл,

они и есть смысл

1
Черепахи до самого низу

Когда я учился в колледже, у нас с другом был любимый анекдот, который мы пересказывали бесконечно; звучал он примерно так (повторяли мы его с такой ритуальной точностью, что и сейчас, 45 лет спустя, я как будто помню его дословно):

Однажды Уильям Джеймс читал лекцию о природе жизни и Вселенной. В конце к нему подошла пожилая женщина и сказала:

– Профессор Джеймс, вы не правы.

– Как так, мадам? – спросил Джеймс.

– Все совсем не так, как вы говорите, – отвечала она, – мир покоится на спине гигантской черепахи.

– Хм… – промолвил озадаченный Джеймс. – Может, оно и так, но на чем стоит эта черепаха?

– На спине другой черепахи.

– Но, мадам, – спросил снисходительно Джеймс, – на чем тогда стоит другая черепаха?

И тут старушка торжествующе произнесла:

– Бесполезно, профессор Джеймс! Там черепахи до самого низу!^[1]

Мы обожали эту историю и всегда рассказывали ее с одной и той же интонацией – считали, что от этого становимся остроумнее, интереснее.

Этот анекдот мы использовали как насмешку, уничижительную критику тех, кто упрямо цеплялся за нелогичность. Например, мы ошивались в студенческой столовой и кто-нибудь изрекал какую-то нелепость, а его реакция на возражения только ухудшала дело. И в итоге один из нас самодовольно цедил: «Бесполезно, профессор Джеймс!» – и, конечно же, человек, который сто раз слышал наш дурацкий анекдот, отвечал: «Да ну тебя, ты дослушай сначала! Это же ясно как день».

Собственно, вот вам вкратце суть этой книги: объяснять что бы то ни было, ссылаясь на бесконечное множество черепах, которым нет конца, кажется абсурдным и нелепым, но еще абсурднее и еще нелепее думать, будто где-то там, в самом низу, черепаха висит в воздухе. Наука о поведении человека гласит, что черепахи не летают; мы действительно здесь имеем дело с черепахами до самого низу.

Человек совершает какой-нибудь поступок. Возможно, прекрасный и вдохновляющий, а может, и скверный, или же – неоднозначный, или, в конце концов, заурядный. И мы снова и снова задаем себе один и тот же вопрос: почему он так поступил?

Если вы верите, что черепахи летают, ответ будет: просто так. У поступка нет другой причины, кроме той, что человек решает поступить именно так. Не так давно наука предложила нам ответ получше, и когда я говорю «не так давно», я имею в виду несколько последних столетий. Вот этот ответ: поведение возникло потому, что его вызвало нечто, ему предшествовавшее. Но откуда взялось это предшествовавшее обстоятельство? Его вызвало то, что предшествовало уже ему. Предшествующие причины до самого конца, и никакой парящей черепахи или необоснованной причины тут не отыскать. Как поет Мария в «Звуках музыки», «ничто не берется ниоткуда, так просто не бывает»^[2].

Повторю: когда вы ведете себя определенным образом, а именно когда ваш мозг порождает определенное поведение, причина – в детерминированных событиях, имевших место до этого, причина которых – в детерминированных событиях до того, и до того, и так без конца. Задача этой книги – показать, как работает этот детерминизм, исследовать, как биология, которую вы не контролируете, взаимодействуя со средой, которую вы тоже не контролируете, делает вас вами. И когда люди утверждают, будто у человеческих поступков имеются необоснованные причины, которые они называют «свободой воли», они (а) не знают о детерминизме, подспудно таящемся, или не видят его, и/или (б) ошибочно полагают, будто какие-то уникальные элементы мироздания, работающие на основе неопределенности, способны объяснить ваш характер, моральные принципы и поведение.

Но, опираясь на понимание, что любой аспект поведения обусловлен предшествующими причинами, вы, наблюдая поведение, сможете сказать, почему оно возникло: потому что секундой ранее в той или иной части мозга возбудились нейроны^[3]. А за несколько секунд или минут до этого нейроны отреагировали на мысль, воспоминание, чувство или сенсорный стимул. А за несколько часов или дней до интересующего нас поступка гормоны, циркулирующие в крови, вызвали эти мысли, воспоминания или эмоции и изменили чувствительность мозга к конкретным стимулам из окружающей среды. А за несколько месяцев или лет до этого опыт и окружающая среда изменили свойства этих нейронов, заставив одних прорастать новыми связями и повышать свою возбудимость, а других, наоборот, понижать.

Отсюда в поисках предшествующих причин мы устремляемся на десятилетия назад. Для объяснения причин поступка необходимо понять, как под влиянием социализации и аккультурации достраивалась в подростковом возрасте важнейшая область вашего мозга. Отсюда мы углубляемся в прошлое еще дальше, туда, где ваш мозг формировали детские впечатления, и еще дальше – туда, где на него действовала внутриутробная среда. Снова отступая назад во времени, мы обязаны принять во внимание гены, которые вы унаследовали, и их влияние на поведение.

Но и это еще не всё. Поскольку всё, что было в вашем детстве, начиная с первых минут после рождения, происходило в рамках определенной культуры, а значит – под воздействием многовековых факторов среды, повлиявших на то, какую культуру создали ваши предки, а также под эволюционным давлением, сформировавшим ваш биологический вид. Так почему же этот человек так поступил? Все дело во взаимодействии биологических факторов и факторов среды, и так до бесконечности^[4].

В центре внимания моей книги – все эти переменные, которые вы никак или почти никак не можете контролировать. Вы не в состоянии выбрать по своему желанию все сенсорные стимулы окружающей среды, уровень гормонов в крови нынче утром, не способны оценить, случилось или нет с вами в прошлом травмирующее событие, не можете выбрать себе ни внутриутробную среду, ни социально-экономический статус родителей, не в состоянии решить, какими будут ваши гены и кем были ваши предки – скотоводами или земледельцами. Позвольте мне сформулировать эту мысль в самом общем виде, в настоящий момент, возможно, слишком общем для большинства читателей: в каждый конкретный момент времени мы не более и не менее чем случайная сумма биологических факторов и факторов среды, над которыми мы сами не властны. К тому моменту, как мы закончим, эта фраза будет у вас от зубов отскакивать, хоть посреди ночи разбуди.

У поведения есть масса особенностей, которые при всей своей реальности не имеют отношения к стоящей перед нами задаче. Например, тот факт, что преступное поведение может иногда вызываться психиатрическими или неврологическими проблемами. Что некоторые дети сталкиваются с «трудностями в обучении» из-за особенностей работы мозга, что кое-кто испытывает проблемы с самоконтролем, поскольку вырос без достойного примера для подражания или поскольку он все еще подросток с подростковым мозгом, или что люди могут ляпнуть нечто обидное просто потому, что устали и испытывают стресс или находятся под действием лекарств.

Во всех этих случаях мы признаем, что биология может порой влиять на наше поведение. Это по большому счету позитивная, гуманная повестка, подкрепляющая общепринятые представления о субъектности и личной ответственности, но напоминающая при этом о необходимости делать исключения для крайних случаев: судьи при вынесении приговора должны учитывать смягчающие обстоятельства детства преступников; несовершеннолетних убийц не следует казнить; учитель, раздающий звездочки детям, с успехом овладевающим чтением, должен как-то поощрить и ребенка с дислексией; приемные комиссии, решая вопрос о зачислении абитуриентов, которым пришлось преодолевать особые трудности, должны учитывать не только результаты тестирования.

Это хорошие, разумные идеи, которые следует претворять в жизнь, если мы считаем, что у некоторых людей самоконтроль гораздо слабее, а возможностей свободно выбирать поведение гораздо меньше, чем в среднем у остальных, и что временами у всех нас их тоже гораздо меньше, чем мы себе представляем.

С этим нетрудно согласиться; однако дальше мы ступаем на иной путь, который, как я подозреваю, вызовет возражения у большинства читателей и который приводит к заключению, что никакой свободы воли у нас вообще нет. Вот только некоторые логические следствия из этой посылки: такого понятия, как вина, не существует, а наказание с целью возмездия ничем не оправдано – да, не позволяйте опасным людям причинять вред другим, но делайте это так же бесстрастно и без осуждения, как если бы вы не выпускали на дорогу автомобиль без тормозов. Похвалу или благодарность можно применять в качестве мер психологического воздействия, чтобы повысить вероятность того, что люди и дальше будут вести себя надлежащим образом, или чтобы вдохновить окружающих, но вовсе не потому, что люди этого заслуживают. То же относится и к вам, ко всем вашим добрым, умным или ответственным поступкам. И уж раз мы об этом заговорили, то следует признать: чувство любви должно распространяться на все составляющие этого мира, от диких зверей до астероидов. Никто не заслуживает и не имеет права на то, чтобы к нему относились лучше или хуже, чем к кому-то другому. И ненавидеть кого-то так же бессмысленно, как ненавидеть торнадо, который может сравнять ваш дом с землей, или любить сирень за то, что она издает чудесный аромат.

Вот что значит прийти к выводу, что свободы воли не существует. Я к нему пришел уже очень, очень давно. Но даже я думаю, что принимать это всерьез кажется совершеннейшим безумием.

Более того, люди в большинстве своем согласны, что так оно и выглядит. Человеческие убеждения и ценности, их поступки, их ответы на вопросы анкет, их действия в качестве испытуемых в зарождающейся науке под названием «экспериментальная философия» показывают, что в тех случаях, когда это важно, люди в свободу воли верят – философы (около 90%), юристы, судьи, присяжные, учителя, родители, сапожники и портные. А когда вопрос ставится ребром, с ними соглашаются и ученые, и даже биологи, и даже многие нейробиологи. Работы психологов Элисон Гопник из Калифорнийского университета в Беркли и Тамар Кушнир из Корнеллского университета показывают, что уже дошкольники твердо верят в узнаваемую версию свободы воли. Эта вера широко распространена (хотя и не универсальна) в самых разных культурах. В представлении большинства мы не машины, и вот вам наглядный пример: когда одну и ту же ошибку совершает водитель и беспилотный автомобиль, человека винят сильнее^{1}. Кроме того, мы не одиноки в нашей вере в свободу воли: исследование, с которым мы познакомимся в одной из следующих глав, позволяет предположить, что в нее верят и другие приматы^{2}.

Эта книга преследует две цели. Первая – убедить вас, что свободы воли^[5] не существует, ну или, по крайней мере, в тех случаях, когда это действительно имеет значение, свободы воли у нас гораздо меньше, чем принято считать. Для этого мы изучим аргументы, которые приводят в пользу свободы воли умные и тонкие мыслители, рассматривающие вопрос с точки зрения философии, теории права, психологии и нейронауки. Я постараюсь в меру своих возможностей изложить их взгляды, а затем объяснить, почему я считаю, что все они ошибочны. Некоторые из этих ошибок проистекают из близорукости (в описательном, не в оценочном смысле), заставляющей сосредоточить внимание на каком-то одном аспекте биологии поведения. Иногда хромает логика, как например, в рассуждении, что если мы не можем сказать, чем вызвано событие Х, то, может, оно ничем и не вызвано. Иногда ошибки – следствие незнания или неверного понимания наук, изучающих поведение. Но самыми интересными ошибками кажутся мне те, что возникают по эмоциональным причинам, а именно потому, что сама мысль об отсутствии свободы воли заставляет людей чувствовать себя чертовски неуютно; об этом мы поговорим в конце книги. Итак, первая из двух моих целей – объяснить, почему я так уверен, что все эти товарищи неправы, и насколько лучше станет наша жизнь, если люди больше не будут с ними соглашаться^{3}.

Здесь вы можете меня спросить: а кто ты такой, чтобы мы тебя слушали? Как мы увидим далее, дебаты о свободе воли часто разворачиваются вокруг узких вопросов: «Действительно ли определенный гормон вызывает то или иное поведение или же повышает его вероятность?» или «Есть ли разница между желанием сделать что-то и желанием хотеть чего-то?» – которые обсуждаются представителями специализированных дисциплин. Так случилось, что по своему интеллектуальному складу я универсал. Я «нейробиолог» из лаборатории, где мы манипулируем с генами в мозге крыс, чтобы изменить их поведение. Наряду с этим я 30 лет ежегодно посвящал несколько месяцев изучению социального поведения и физиологии диких павианов в национальном парке Кении. Некоторые из моих исследований оказались полезны, чтобы понять, как на мозг взрослых влияет стресс, вызванный бедностью в детстве, в результате я провел немало времени среди социологов; еще одна сторона моей работы касалась аффективных расстройств, и так я связался с психиатрами. А последние десять лет у меня было хобби – сотрудничать с государственными защитниками на судебных процессах по обвинениям в убийстве и рассказывать присяжным о работе мозга. В итоге мне пришлось потрудиться во множестве областей, так или иначе имеющих отношение к поведению, что, как мне кажется, только укрепило мое представление о том, что свободы воли не существует.

Почему? Прежде всего надо принять во внимание следующее. Если сосредоточиться на какой-то одной области – нейробиологии, эндокринологии, поведенческой экономике, генетике, криминологии, экологии, детском развитии или эволюционной биологии, – у нас останется достаточное пространство для маневра, чтобы решить, что биология и свобода воли могут сосуществовать. По словам философа Мануэля Варгаса из Калифорнийского университета в Сан-Диего, «утверждение, будто какой-то научный результат доказывает ошибочность представления о "свободе воли"… это либо плохая наука, либо академическая спекуляция»^{4}