Отзывы на книги автора «Роберт Музиль»

Затем фон Штумм обнаружил висевший на спинке стула дамский чулок и неодобрительно сказал:
— Ну, ясное дело, эти молодые кавалеры!
— Моя сестра, — объяснил Ульрих.
— Ах, оставь! У тебя же нет сестры! — поправил его генерал. — Мы бьемся над такими важными задачами, а ты прячешься с какой-то девицей!

Музиль прекрасен, особенно если отпустить в себе все вредное и придирчивое и просто получать удовольствие от чтения, когда строки так переплетаются в плотный, не всегда и не везде понятный узор эпитетов и аллегорий, что хочется или восхищенно присвистнуть, или отложить книгу на лучшие века, или просто читать дальше, посмотрев пару секунд в стену. Постигая главу за главой "Человека без свойств", я так и представляла себе, как Томас Манн и Милорад Павич сидят в обнимку и умиляются, а рядом прыгает дядюшка Фрейд и требует дать ему слово, потому что тут такое царство подсознательного, да еще братья-сестры-девы-мужья.

В единой композиции хаоса, фарса, иронии, реального и мысленного мозгу очень сложно зацепиться за все то безумное количество идей и размышлений, которое прогоняет через свое детище автор. Где-то они завуалированы так, что не докопаться, а где-то концентрация доходит до критической массы, и тогда, как при чтении "Капитала" Маркса, голова просто не успевает уместить всё это на меру пространства. Тут тебе и про религию, и про величие народов, и про то, как важно все-таки понимать, что творится в твоей душе. Тонны размышлений о личности, восприятии эмоций и чувств, усталости и воспоминаниях, семье и браке, убийцах и политиках. Что такое хорошо и что такое плохо, почему библиотекарям нельзя читать подведомственные книги, а девушкам совершать опрометчивые поступки. О темноте души и попытке спастись, о сумасшествии и романтике, которая не ладится. Мои два тома так и остались испещренными кучей закладок.

Сюжет замысловат, не отнять. Тем не менее, в композиции можно выделить три четких линии: политическая, личностно-человеческая и юриспруденция о психологически неуравновешенных. Но с учетом того, что роман так и остался в статусе "в процессе", довольно сложно нынче понять, куда бы вся эта история привела и к чему шла. Мое личное мнение, что изначально задумка была томов на пять, и чтобы в конце все закончилось на ноте "все плохо", но кто знает. А так только оставалось удивляться, насколько бестолковеньким получился второй том на фоне величественного масштаба и идеи первого, несмотря на более бодрое повествование. Словно он был задуман именно как перемычка между первым и третьим томами, но в связи с отсутствием последнего (и нехваткой части второго тома) функция перемычки просто потерялась в бездне приключений и фантасмагории мыслей и слов главных и не только героев. Хотя и сам переход получился не очень, словно где-то там должна была быть табличка "прошло три года", настолько резко для меня Музиль прыгает от политики к быту. В отрыве от всей истории недописанного произведения и так далее я бы даже сказала, что на первом томе вообще стоило бы закончить, открытый финал так открытый финал, в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов, все дела.

Персонажи в "Человеке без свойств" - отдельная песня, которая постоянно говорит. Или думает. Иногда эта песня даже одновременно думает и говорит. А ты словно заперт в замкнутом пространстве с этой ватагой довольно картонных и по умолчанию опасных для психики персонажей, где уравновешенных и обычных раз, два и обчелся. И тихо под нос думаешь: "Мама, спаси меня". Отдельная тема - присвоение имен и прочие приемы, дабы завуалировать действительность, чтобы никто не догадался. Музиль словно хитро тебе улыбается и так, подмигивая, спрашивает, мол, как я круто все придумал, да? А потом удивляется еще, что тебе потребовалось время, чтобы все расставить по местам. Удивительное дело, наибольшую симпатию в "Человеке без свойств" вызывают второстепенные персонажи, особенно Вальтер и генерал фон Штумм, который воистину прекрасен. Женские образы у Музиля более чем похожи друг на друга, если не считать трупного вида Герды и Агаты. Что до апогея образа и лица, а именно товарища Ульриха, Печорина от слова и мысли, то не могу сказать, что это антипатия с первого взгляда, но. Не сложилось. Это персонаж, который за все время повествования сделал менее всех остальных, вместе взятых. Он постоянно говорит (Каин, как много он говорит!), он устает и улыбается, крутится среди своих женщин и неприкаянности в мире и карьере, но ничего не делает. В свои тридцать три Ульрих настоящий ариец мог бы носить гордое звание философа, если бы не эта так знакомая по Лермонтову мантия циника и улыбка прожженного неприкаянного гения-дьявола, который может многое, но зачем? Зачем пытаться быть лучше, если можно оставаться понравившейся тебе версией себя и крутиться в ней, даже если она не приносит ничего, кроме разрушения и тревоги. Зачем становиться милее и пытаться пойти навстречу, если можно играть в опасного зверя и того, кто стоит выше. При всей своей внешней привлекательности Ульрих - персонаж, внутри самоуверенности которого совсем не тянет копаться, еще дегтем испачкаешься. Как образ он силен, он выделяется и центрирует на себе не только взгляд читателя, но и мысли автора, словно выступая его рупором. Но, в отличие от Печорина, невольно все время хочется убежать от Ульриха как персонажа, мужчины и оболочки личности. Человек без свойств он такой, даже если 50% этого образа он придумал сам. Бог, который лжет, чтобы его не узнали. (с)

Как итог - непростое, но интересное по настроению и начинке чтение. Здесь есть своя тонкая романтика общения с автором с присущим порой непониманием образов и идей, но этим "Человек без свойств" и ценен. Можно поймать настроение и ощутить, как выстраивается беседа с автором, который где-то молодец, где-то не герой, где-то вообще с тобой на разных полюсах, но все равно хочется дослушать до конца. А конца-то вот и фиг.

p.s.

Была асфальтовая весна, был один из тех не относящихся ни к одному времени года весенних дней осени, какие выколдовывают города.

Можно вытащить человека из психолога, но психолога из человека – никогда.

Особенно психолога на рубеже зарождения психологии. Этак в конце 18-го или в начале 19-го века. Вы знаете, на мой скромный взгляд, некоторые из них писали отвратно (Да что там – все они писали отвратно, взять хотя бы всемирно известного Фрейда, у которого в начале предложения одна мысль, а в конце – уже совсем иная, что уж говорить про абзацы и главы).
Так, например, функционалисты – я до сих пор весьма смутно и интуитивно понимаю их взгляды и теорию (если глубже поверхности), потому что я не могу их читать, не засыпая.

Итак, здравствуйте, господин Музиль, я знаю, что вы – психолог. Вы можете называть себя писателем – да что там, весь мир может называть вас писателем – но я то узнала вас с первых страниц. То, что вы задолго до написания романа «Человек без свойств» защитили кандидатскую по психологии, да и ещё принадлежали к функционалистам (будь они неладны) – сквозит просто таки.
И знаете, господин Музиль, ну и оставались бы вы психологом – ведь написали вы по сути своей монографию по ней родимой, болезненную, резонёрскую, шизофреническую – но у нас то других и не пишут. Но вы зачем то ввели в свой труд персонажей (которые, к слову, вас сильно ограничивают, потому что один на другого похож и сам себе постоянно противоречит, и в результате смешиваются в массу; хотя, может, это потому что я продолжаю засыпать, читая функционалистов). Ввели – и не знаете, что с ними делать. И конца и края не видно. Потому что сюжет нелогичен, не строен, не ясен и не понятен. Спроси меня, о чём книга – я не смогу пересказать, а лишь сказать пару событий. А вот рассказать, какую психологическую теорию исповедовал Музилль – пожалуй, хоть коллоквиум защищай.
Кроме того, хочу сказать, что в тексте явно содержится критика других психологов (и знаете, кажется не зря там одного из героев Зигмундом зовут, хотя вот этот момент я не до конца поняла – правда ли это такое мнение о Фрейде или что, характер то не фрейдовский уж очень местами, а местами – что-то есть). Но вот психологи, думаю, согласятся со мной, что Джеймс Гибсон местами там просматривается очень ясно – а уж размышления о восприятии так дословны. (ну и не даром Гибсон тоже из функционалистов).

Лично у меня сложилось впечатление, что книгу можно было читать с любого места – с любой главы, с любого абзаца, с любого слова, с любой буквы; книгу можно было читать через главу, через абзацы, через строчки – да что там, даже через букву; книгу можно было читать даже задом наперёд – ничего бы не изменилось в моей жизни.
Сделаю уточнение, что именно в моей.

А ещё знаете, чем писатель отличается от психолога? Писатель говорит с читателем – или, на крайний случай, говорит читателю, психолог же в книгах говорит сам с собой (ну а что с интересным человеком то и не поговорить) и говорит, прежде всего, о себе и для себя. Потому что во всех этих скрупулёзных размышлениях я бы не потерялась, будь мысль автора мне интересной, любопытной или хотя бы понятной, но нет. Мне искренне казалось, что она – мысль – исходит из сознания автора как константа, как что-то непоколебимое и крепкое, пусть и не логичное, зачастую обильно смазанное «потому что я так хочу». При этом мысль ну откровенно мне не симпатичная, и даже слабая.
Давайте хотя бы разберём, почему же Ульрих – человек без свойств? Автор пишет об этом целые главы, но я упорно вижу у Ульриха свойства. Я упорно вижу Ульриха весьма обычным человеком – особенно для его времени.
Увы, господин Музиль.

К слову, у меня твёрдое ощущение, что не приключись с автором смерть – «Человек без свойств» стал бы бесконечным произведением. И что двадцать лет работы над романом – это годы не работы над романом, это двадцать лет письма.
Правда, хочу сказать, что второй том мне показался занятнее и чуть-чуть интереснее первого.
И ещё мне иногда кажется, что это бред пожилого человека – умного, думающего, но больного старостью.

В общем, я не смогла отнестись к произведение «Человек без свойств» как к литературному, а как научное – оно устаревшее, слабое и слишком резонёрское. Поэтому, кстати, я не могу согласиться со словами, что Музиля надо смаковать и обдумывать каждую главу – да что вы, если бы оно так и было, то студенты-психологи не смогли бы сдавать десяток монографий за сессию.

Первое ощущение хорошее настольжи. Помните такие толстые книжки «Волшебный глаз», где надо было сосредоточить глаза на определенном удалении, и проступала среди цветных разводов истинная суть – выпуклая картинка. Так и с произведением Музиля. Среди нагромождения фраз, вставленных невпопад слов для необычного «заворота мысли» проявлялся смысл. Пусть автор был до неприличия противоречив, пусть я бесконечно спорила с ним, особенно за математику, бездушие поколения – детей технического прогресса, я получала удовольствие. Можно было почти физически услышать этот щелчок – переключения зрения, когда «поглощение» текста замедлялось, но все становилось таким ясным…

Но все хорошее заканчивается. Автор добирается до первой своей канвы- идеи, которая пройдет через весь мёртвый том – поиску духа, души… Начинается все с отрицательного определения, где опять же пахнет предвзятым отношением к великой науке: « Легко дать отрицательное определение: это то, что прячется, когда тебе говорят об алгебраических рядах», признавая, в начале, что у него нет четкого поредения, хотя любой давший категоричное суждение, пожалуй, будет смешен. Ну а дальше Остапа понесло. Начиная главу действом, он, не стесняясь, ее всю посвящает рассуждению, которое возможно уловить, разве что разбирая ее подобно все тем же алгебраическим рядам (да и явно не за месяц). Используя под это всех значительных персонажей своего повествования, Музиль размазывает их сущность, делая безликой до одури, что если упустить имя в начале, иногда сложно понять, чьи это мысли, не всегда даже можно пол определить. Не только Ульрих у него - человек без свойств, там нет человека, там одни свойства автора. Впрочем, он не ограничивается лишь одной идеей, все, что попадается под руку автору, идет в ход: любовь, внутриполитическое положение Автро-Венгрии, сексуальность, взаимоотношения с Германией, особенно Пруссией, душевнобольные, обсуждение которых положил полувменяемый маньяк, евреев, куда без них, удивительно как это темы геев не затронул, не моно видно было, а то так яро намекал на Мастера, перечислять можно на огромный перечень, досталось даже философии лошадей, чья судьба, похоже, разделяет нелюбовь автора.

Но, похоже, автор не особо любит и женщин. По крайней мере, его слабым представительницам слабого пола досталось отменно. Не считая каких то мелких описаний в виде волос в носу, некрасивой внешности, и разным не особо приятным качествам, которые принадлежат избыточному весу. Нам предстает огромный спектр грехов: начиная с чревоугодия, тщеславия, глупости, бесхарактерности, заканчивая нимфоманством и сумасшествием в лице Клариссы. Ох, как хотелось, чтобы последнею скоренько упекли в белый халатик, у которого сзади завязываются ручки, чтобы больше о ней не слышать. Еще долго придётся содрогаться от бедного, ни в чем не повинного Ницше, ибо автор щедро поминает его именно в главах про эту чокнутую семейку. Хотя, надо признать, несмотря на все 4600 электронных страниц моего планшета, даже намека не было на нормальную семью. Тут царит полная чернуха и разлад. Все женщины бесятся синдромом матки, от того, что вышли замуж за нелюбимых мужчин, либо разочаровавшись в них. Хоть как-то на этом фоне выезжает сестрица нашего героя. Нет, семья столь же катастрофична. Но хотя бы какой-то прогресс в сторону развода просматривается.

Хотя надо отметить, что появление данного персонажа во втором томе, на мой вкус, не принесло плюс книге. Зато, благодаря ей, Музиль вплетает уже другую основу- идею – мораль.

Хотя надо отметить, что теперь героям было даровано больше мыслей от себя, а не бросания их на каком-то действии, и резкий возврат посреди его мыслей к ним. Зато это отличный показатель, как можно сделать «своих детищ» картонными, снабдив их кучей мыслей и эмоций. Ибо они безлики. А их ненужность просто вопит.

Впрочем, все же сюжет у книги есть. Есть и основной персонаж, который своим легким, а иногда и не совсем, пофигизмом, неприятием законов социума, который требует поддержания кучи связей, для единственной цели – всплытия на вершины, сразу привлекает свое внимание и симпатию. «С величайшей энергией Ульрих делает всегда только то, что не считает необходимым». Во истину! Забавно даже наблюдать, как водоворот легких случайностей вплетает его в «Великую идею». В эту, по истине, пустышку, где много, о боги, как много, слов, да пустой беготни. Зато так знакомо… «Австрийский год»…Ничего не напоминает? Например, «год семьи» ;) Вот помните ли вы о каких-то действий, кроме собственно развода государя? Так что времена меняются, люди пустеют в угоду машин, и не занимаются бесконечным философским потоком мыслей и речи, зато некоторые вещи в политике неизменны. Зато и автору есть, где порезвиться с его рассуждениями о духи, да государстве.

Но если в первом томе меня Ульрих заворожил, даже толь размазанный идеями Музиля, он показан очень умным, мужественным, да и привлекательностью обладает мужской. То во втором томе, автор его громит по полной. Из странных взаимоотношений с сестрой, поездкой в родовое гнездо, вытекает балабол, ты понимаешь, что вот что имелось в виду под все тем же, «человек без свойств». Он не может ответить на простой вопрос - простым ответом, он покроет страницы за страницами рассуждениями, а потом их же опровергнет другими главами. Ну и тараканы по поводу сестры уже сразу его ставят в ряд всего окружения, которое нормальным не назовешь.

Уже не представляешь ту книгу с волшебными картинками, уже играет песенка «Я кукарача, я кукарача – заграничный таракан», и так и видишь, как эти жирные раскормленные твари прыгают из одной головы в другую, по мере ознакомления с содержимым сей нетленки.

Но у всего есть и обратная сторона – Собор, великая идея и пляски вокруг мировой Австрии уходят на далекий план, откуда изредка напоминают о себе, подобно Моське, которую пучит от несварения (внутренних разногласий столь лоскутного государства), да которая лает на Слона (Германию).

Но вот незадача. Смерть не щадит и гениев. И к моему удивлению, жена опубликовывает посмертные главы (не с себя, что ли, списывал веселые взаимоотношения семейств), по ним явно видно, что между ними бы продолжала бы развиваться великая идея, не дал бы так несколько глав валяться влюбленным в шезлонге Музиль, ох не дал бы. Да и временные рамки не подходят между некоторыми главами, имхо. Зато явно видно третью канву – идею, она же Любовь.
Сравнивая опыт, когда ты, не спеша, поглощаешь по мерной ложечке «великие мысли», и когда три дня к ряду по 14 часов уже наверстываешь, понимаешь, что чтобы понимать сие произведение не достаточно и месяца, но так же отчетливо понимаю для себя, что мне претило бы изучение его в малых дозах, действительно разбирая, а, не заглатывая, предложение за предложением, мысль за мыслью, подобно горькой пилюле.

Но надо отметить, что о книге хочется говорить, обсуждать, пусть и фыркая. Писать, используя пометки на полях, а не просто выуживать какие-то впечатления из каши в голове, чтобы успеть с отчетом. НО, если уж Музиль считал, что Ульрих не сильно много философствует, мне уж страшно представить, сколько он бы мог… ибо

а фразы, подобные этой, так же невкусны, как хлеб, если на него прольются духи, так что десятки лет ни с чем таким не хочется иметь дела.