Отчего так вышло, что в отношении Стивенсона общественным бессознательным усвоен снобски-пренебрежительный тон. Писатель для детей и юношества. И признаться в любви к нему неловко. Было Еще года три назад. Какое счастье, что есть на свете Донна Тартт. Потому что в статье о ней прочла о сравнении ее со Стивенсоном по степени плотности текста. Что такое эта самая плотность и по сей день толком не знаю. Но удивительным образом сама возможность такого сравнения реабилитировала любимого писателя. Заставила встряхнуться, рассмеяться: Да какого черта, он лучше всех!
Так оно и есть. Первое - "Вересковый мед". Повезло с переводом Маршака. кто бы спорил. Какой это класс? Второй? Третий? Самый конец учебника перед каникулами. Потрясающая история, до сих пор наизусть "Лето в стране настало, вереск опять цветет. Но некому готовить вересковый мед". Почему пикты были маленькими? Они пигмеи, как австалийское племя? Ничего не понятно, но на картинке белокожие. Ай, да ладно, но как, как такое возможно? Обречь сына на смерть только из опасения, что не вынесет пыток и выдаст тайну. Это ведь всего лишь мед. Нет, их мед - он как гайдаровская Военная Тайна. Нельзя, чтобы враги узнали.
А потом был Принц Флоризель. Так уж получилось. Раньше "Острова сокровищ". Фильм с Олегом Далем по "Алмазу Раджи" и "Клубу самоубийц". Мелодию из него подобрала старшая сестра, она в музыкальной школе училась. И мы все лето бренчали на вконец расстроенном пианино у бабушки. Рассказы о Флоризеле, принце Богемии были позже, много позже и сколько-нибудь заметного впечатления не произвели. Вот еще один пример экранизации, превзошедшей литературный источник.
Чего не скажешь об "Острове сокровищ", не повезло. Ну, скажем так - это пристойно. Но и рядом не стояло с книгой. Вот она где, искомая плотность. Событийная, характерологическая, лингвистическая. Жизнь, насыщенная до предела. Более весомая и осязаемая, чем окружающий мир. "Пятнадцать человек на сундук мертвеца", черная метка, одноногий Джон Сильвер, "Пиастры-Пиастрры". Потрясающая смесь авантюрного романа, романа взросления, книги о путешествиях и детектива. И не знаю, чего еще,
Только моей большой любовью у Стивенсона стал не "Остров". А прочитанный следом "Похищенный". Не знаю, почему. Не было диктата навязанного образа, как с Федей Стуковым. Да просто насоколько не мой Джим Хокинс, настолько же Дэвид Бэлфур мой. Он еще и постарше. Он - я, какой могу стать, в то время, как Джим - Федя Стуков и этим все сказано. Так жаль, что сейчас ничего почти из романа не помнится. Как Дэвид ехал к дяде. И как мерзкий старикан послал его темной ночью без свечи за чем-то по винтовой лестнице замка.
Ночь была грозовой и только вспышка молнии спасла парня от смертельного падения на камни - часть ступеней отсутствовала. Уйма лет прошла и столько примеров подлости, литературной и жизненной пришлось увидеть, а это - до сих пор в топе. После дядюшка продает племянника в рабство. Одно слово, Эбенезер. Но настолько уже не потрясает. И потом там ведь будет Он , Друг, Алан. Мужик в клетчатом килте. И Шотландия с вересковыми ее пустошами. Грубые хитрованы горские вожди и Алан-Алан-Алан. Он такой друг.
Нежная любовь к Эдинбургу, что против воли поселилась с тех пор в душе, оттуда есть пошла. После где только не находила хвостиков и лоскутков этой истории. Хоть в очаровательном акунинском "Соколе и Ласточке", хоть в прочитанном недавно "Щегле" Тартт. Дэвида вспоминают подростки, один из которых, Эдди, выросши взрослым со стойкой ненавистью к морским прогулкам, погибнет в одной из таких на яхте. Снова отсылка Тартт к Стивенсону.
Но герой спасается. И мерзкий дядюшка наказан. Справедливость торжествует. И Ура-Ура, в следующем романе под той же обложкой снова он. "Катриона". Ни-че-гошеньки не помню. Кроме того, что это чудесная история первой любви (первой и навеки, вы ж понимаете?). И еще в самом конце. Там, как водится, автор загоняет героя в совершенно невыносимые обстоятельства и все, вроде, потеряно, а потом чудесное спасение. Тем более прекрасное, что неожиданное.
И Дэвид выглядывает из окна многоэтажного дома и видит свою любимую. Она стоит на улице, смотрит, запрокинув голову, на него и представляется в своей юбке с кринолином чудесным цветком с личиком-сердцевиной, юбкой вокруг - лепестками. Так отпечатался в памяти этот образ. Мгновенным набоковским оттиском. "Джекил и Хайд" были написаны в одно время с "Похищенным" и куда, как больший след в истории современности оставили. Тут не только статья в Вике - целые монографии. Мила современному миру эта раздробленность, мучительная раздвоенность, правая рука, не ведающая творимого левой. А мне милее цельность Дэвида, Алана Стюарта и Катрионы.