Пролог
Джон Мщу-за-всех

Как-то раз после полудня поздней весной колокол на башне Тэнстоллского замка Мот зазвонил в неурочное время. Повсюду, в лесу и в полях, раскинувшихся вдоль реки, люди побросали работу и кинулись навстречу звону: собрались бедняки-крестьяне и в деревушке Тэнстолл; они с удивлением прислушивались к колоколу.

В те времена – в царствование старого короля Генриха VI^[1] – деревушка Тэнстолл имела почти такой же вид, как теперь. По длинной зеленой долине, спускающейся к реке, было разбросано десятка два домов, построенных из тяжелых дубовых бревен. Дорога шла через мост, потом поднималась на противоположный берег, терялась в лесных зарослях, доходила до замка Мот и шла дальше, к аббатству Холивуд. Перед деревней, на склоне холма, стояла церковь, окруженная тисовыми деревьями. А кругом, куда ни кинешь взор, тянулись леса, над которыми возвышались вершины зеленых вязов и начинающих зеленеть дубов. Возле самого моста на бугре стоял каменный крест; здесь собралась кучка людей – шестеро женщин и долговязый малый в длинной красной рубахе; они спорили о том, что может означать звон колокола. Полчаса назад через деревню проскакал гонец; у харчевни он выпил кружку эля, не слезая с лошади, – так он торопился; но он и сам ничего не знал, он вез запечатанные письма сэра Дэниэла Брэкли сэру Оливеру Отсу – священнику, который управлял замком Мот, пока хозяин был в отъезде.

Внезапно раздался стук копыт; из леса выехал юный мастер^[2] Ричард Шелтон, воспитанник сэра Дэниэла, и проскакал по гулкому мосту. Он-то уж наверняка знает, что случилось; его окликнули и попросили объяснить. Он охотно остановился. Это был загорелый сероглазый юноша лет восемнадцати, в куртке из оленьей кожи с черным бархатным воротником; на голове у него был зеленый капюшон, за плечами висел стальной арбалет. Гонец, как оказалось, привез важные известия. Предстоит битва. Сэр Дэниэл прислал приказ собрать всех мужчин, способных натягивать лук или носить алебарду, и гнать их как можно скорее в Каттли, а всем, кто ослушается, он грозит своим гневом; но о том, с кем и где придется сражаться, Дик не знал ничего. Скоро явится сюда сам сэр Оливер, а Беннет Хэтч уже вооружается, потому что вести отряд поручено ему.

– Война – разорение нашей доброй страны, – сказала одна из женщин. – Когда бароны воюют, крестьяне едят траву и корни.

– Нет, – возразил Дик. – Всякий, кто пойдет, будет получать по шести пенсов в день, а лучники – по двенадцати.

– Если они будут живы, – ответила женщина, – это неплохо. А что, если их убьют?

– Умереть за своего законного господина – лучшая смерть на свете, – сказал Дик.

– Он мне не господин, – сказал малый в красной рубахе. – Я стоял за Уэлсингэмов; мы все, живущие здесь, на Брайерлайской дороге, стояли за Уэлсингэмов до Сретения в позапрошлом году. А теперь я должен стоять за Брэкли! И все по закону! Разве это правильно? Что мне этот сэр Дэниэл? Что мне этот сэр Оливер, который больше смыслит в законах, чем в честности? У меня есть один законный господин – несчастный король Гарри Шестой,^[3] – благослови его бог, – бедняга, не умеющий отличить правую руку от левой.

– Скверный у тебя язык, приятель, – ответил Дик. – Ты позоришь разом и своего славного господина, и его милость короля. Но король Гарри – хвала святым! – снова в добром разуме и скоро восстановит мир. Какой ты смелый, когда сэр Дэниэл не слышит тебя! Но я не доносчик. И довольно об этом!

– Я вам зла не желаю, мастер Ричард, – проговорил крестьянин. – Вы еще мальчик. А вот вырастете и увидите, что карманы ваши пусты. Больше я ничего не скажу. Да помогут святые соседям сэра Дэниэла и да защитит Богородица его воспитанников!

– Клипсби! – сказал Ричард. – Честь моя не позволяет мне слушать такие речи. Сэр Дэниэл – мой добрый господин и мой опекун.

– Ну, если так, – сказал Клипсби, – я вам задам загадку. На чьей стороне сэр Дэниэл?

– Не знаю, – ответил Дик и слегка покраснел, потому что его опекун в это смутное время беспрестанно переходил с одной стороны на другую, и после каждой измены богатства его увеличивались.

– Никто этого не знает, – сказал Клипсби. – Он ложится спать сторонником Ланкастера, а просыпается сторонником Йорка.

На мосту раздался стук железных подков; обернувшись, они увидели скачущего верхом Беннета Хэтча. Это был смуглый седеющий мужчина с тяжелой рукой и суровым лицом, вооруженный копьем и мечом, в стальном шлеме и кожаной куртке. Он был большой человек в тех краях – правая рука сэра Дэниэла в мирное и военное время, а сейчас, по приказу своего господина, – начальник отряда в сто воинов.

– Клипсби, – крикнул он, – отправляйся в замок Мот и пошли туда всех бездельников! Оружейник выдаст тебе кольчугу и шлем. Мы должны двинуться в путь до вечернего звона. Смотри же: того, кто последним явится на сбор, сэр Дэниэл накажет. Помни об этом! Я знаю, какой ты мошенник!.. Нэнс, – прибавил он, обращаясь к одной из женщин, – старик Эппньярд в деревне?

– Нет, – ответила женщина. – Он в поле.

Люди разошлись. Клипсби лениво побрел через мост, а Беннет и юный Шелтон поехали вместе вверх по дороге через деревню, мимо церкви.

– Поглядим на старого ворчуна, – сказал Беннет. – Он будет так длинно восхвалять Гарри Пятого,^[4] что, слушая его болтовню, успеешь подковать лошадь. И все оттого, что он воевал с французами!

Дом, к которому они направлялись, стоял в самом конце деревни, среди кустов сирени; с трех сторон его огибали луга, тянувшиеся до опушки леса.

Хэтч спрыгнул с коня, закинул уздечку на забор и вместе с Диком пошел в поле, где старый солдат, стоя по колена в капусте, рыл землю и время от времени запевал надтреснутым голосом начало какой-то песни. Вся одежда его была кожаная, только капюшон и воротник были сделаны из черной байки и завязаны красными тесемками; лицо его и цветом и морщинами напоминало скорлупу грецкого ореха, но его старые серые глаза были еще ясны и видели хорошо. То ли он был глуховат, то ли считал недостойным старого стрелка, участвовавшего в битве при Азенкуре,^[5] обращать внимание на всякие мелочи, но ни громкие призывы набата, ни появление Беннета с мальчиком не сдвинули его с места. Он продолжал упрямо копать землю, напевая очень тонким, скрипучим голосом:

 
Леди, леди, умоляю,
Пожалей меня.
 

– Ник Эппльярд, – сказал Хэтч, – сэр Оливер шлет тебе привет и просит немедленно принять начальство над замком Мот.

Старик поднял голову.

– Благослови вас бог, господа! – проговорил он насмешливо. – А куда отправляется мастер Хэтч?

– Мастер Хэтч едет в Кэттли и берет с собой всех, кто может сесть на коня, – ответил Беннет. – Предстоит битва, и мой господин требует подкреплений.

– Ах, вот как! – сказал Эппльярд. – А сколько человек ты оставишь мне?

– Я оставлю тебе шесть добрых молодцов и сэра Оливера в придачу, – ответил Хэтч.

– Такой гарнизон замка не защитит, – сказал Эппльярд. – Для защиты замка требуется человек сорок.

– Вот потому мы к тебе и обратились, старый ворчун! – ответил Хэтч. – Кто, кроме тебя, может защитить такой замок с таким гарнизоном?

– Ага! Когда болит мозоль, вспоминают о старом башмаке, – сказал Ник. – Никто из вас не умеет ни на коне сидеть, ни алебарду держать. А как вы все стреляете из лука, – святой Михаил! Если бы старик Гарри Пятый воскрес, он позволил бы вам стрелять в себя и платил бы по фартингу^[6] за выстрел!

– Нет, Ник, есть еще люди, которые умеют как следует натянуть тетиву, – сказал Беннет.

– Натянуть тетиву? – вскричал Эппльярд. – Да, натянуть тетиву умеют и сейчас. А покажите мне хоть один хороший выстрел! Для хорошего выстрела нужен верный глаз, нужна голова на плечах. Какой выстрел на дальнее расстояние ты назвал бы хорошим, Беннет Хэтч?

– Если бы чья-нибудь стрела долетела отсюда до леса, – сказал Беннет, озираясь, – это был бы славный выстрел на дальнее расстояние.

– Да, это был бы хороший выстрел, – сказал старик, глядя через плечо. – Отсюда до леса далеко.

Внезапно он поднес руку к глазам и стал из-под ладони разглядывать что-то вдали.

– Кого ты там увидел? – спросил, смеясь, Беннет. – Уж не Гарри ли Пятого?

Старый солдат ничего не ответил и продолжал смотреть вдаль.

Солнце ярко озаряло луга на отлогих склонах холмов; белые овцы щипали траву; было тихо, только издалека доносился звук колокола.

– Что там, Эппльярд? – спросил Дик.

– Птицы, – сказал Эппльярд.

И действительно, там, где лес вдавался в луга длинным языком, кончавшимся двумя зелеными вязами, как раз на расстоянии полета стрелы от поля Эппльярда, испуганно металась стая птиц.

– Что нам за дело до птиц? – сказал Беннет.

– Вот ты, мастер Беннет, отправляешься на войну и считаешь себя мудрецом, а не знаешь, что птицы – прекрасные часовые, – ответил Эппльярд. – Они первые дают знать о предстоящей битве. Если бы мы сейчас находились в лагере, я бы сказал, что нас выслеживают вражеские стрелки. А ты бы ничего не заметил!

– Брось, старый ворчун! – сказал Хэтч. – Здесь вблизи нет никаких стрелков, кроме тех, которыми командует сэр Дэниэл в Кэттли. Мы с тобой тут в безопасности, словно в лондонском Тауэре, а ты пугаешь людей из-за каких-то зябликов и воробьев!

– Вот послушай его! – ухмыльнулся Эппльярд. – Да разве мало здесь негодяев, которые дали бы обрезать себе оба уха, чтобы застрелить меня или тебя! Святой Михаил! Да они ненавидят нас, как двух хорьков!

– Они ненавидят не нас, а сэра Дэниэла, – уже не так уверенно заметил Хэтч.

– Они ненавидят сэра Дэниэла и всех, кто ему служит, – сказал Эппльярд. – И особенно им ненавистны Беннет Хэтч и старый Николас-лучник. Вот ответь мне: если бы там, на опушке леса, находился ловкий малый, а мы с тобой стояли бы так, что ему удобно было бы целиться в нас, – как мы, клянусь святым Георгием, стоим сейчас, – кого бы он выбрал: тебя или меня?

– Бьюсь об заклад, тебя, – ответил Хэтч.

– Ставлю свою куртку против кожаного пояса, что тебя! – вскричал старый стрелок. – Ты сжег Гримстон, Беннет, и они никогда тебе этого не простят. А я и так, с божьей помощью, скоро попаду в надежное место, где меня не достанет ни стрела из лука, ни ядро из пушки. Я старый человек и быстро приближаюсь туда, где мне уготовано ложе. А ты, Беннет, останешься здесь, в этом мире, на твою погибель, и если тебя не повесят прежде, чем ты доживешь до моих лет, значит, истинный английский дух угас.

– Ты самый болтливый дурак во всем Тэнстоллском лесу! – сказал Хэтч, явно раздраженный таким пророчеством. – Бери оружие, делай свое дело, пока не пришел сэр Оливер, и помолчи хоть немного. Если ты столько разговаривал с Гарри Пятым, в его ушах звону было больше, чем в его кармане.

В воздухе, как большой шершень, пропела стрела; она вонзилась в спину старого Эппльярда между лопатками, пронзила его насквозь, и он упал лицом в капусту. Хэтч отрывисто вскрикнул и подпрыгнул; потом согнулся вдвое и побежал к дому, ища прикрытия. А Дик Шелтон спрятался за кустом сирени, прижал свой арбалет к плечу, натянул тетиву и стал целиться в опушку леса.

Ни один листик не шевельнулся. Овцы спокойно щипали траву; птицы уселись на ветви. Но старик лежал, и из спины его торчала стрела; Хэтч стоял, прячась за столбом у крыльца, а Дик, припав к земле, прятался за кустом сирени, готовый к бою.

– Вы видите кого-нибудь? – крикнул Хэтч.

– Ни одна ветка не движется, – ответил Дик.

– Стыдно так оставлять старика, – сказал Беннет и нерешительно шагнул вперед; лицо его было бледно. – Следите за лесом, мастер Шелтон, не спускайте глаз с леса. Да помогут нам святые! Но каков выстрел!

Беннет приподнял старого стрелка и положил к себе на колени. Он еще не умер: лицо его подергивалось, глаза, полные мучительной боли, то открывались, то закрывались.

– Ты слышишь меня, старый Ник? – спросил Хэтч. – Нет ли у тебя какого-нибудь предсмертного желания, старый брат?

– Выньте стрелу и дайте мне умереть, во имя Богоматери! – задыхаясь, сказал Эппльярд. – Я покончил со старой Англией. Выньте стрелу!

– Мастер Дик, – сказал Беннет, – подойдите и дерните хорошенько стрелу. Он сейчас отойдет, бедный грешник…

Дик положил свой арбалет и, с силой дернув стрелу, вытащил ее. Хлынула кровь. Старый лучник приподнялся, призвал бога и рухнул мертвым. Хэтч, стоя на коленях среди капусты, усердно молился о спасении отлетевшей души. Но видно было, что даже во время молитвы мысли его заняты другим – он не сводил глаз с того уголка леса, откуда прилетела стрела. Окончив молитву, он встал, снял железную перчатку и вытер лицо, бледное и мокрое от страха.

– Теперь моя очередь, – сказал он.

– Кто его убил, Беннет? – спросил Ричард, все еще держа в руке стрелу.

– Одним святым это ведомо, – сказал Хэтч. – Мы с ним выгнали из домов и усадеб по крайней мере сорок христианских душ. Он уже уплатил свой долг, бедный ворчун… Быть может, скоро придется платить и мне. Сэр Дэниэл правит слишком сурово.

– Странная стрела, – сказал мальчик, вертя стрелу в руке.

– И правда странная! – воскликнул Беннет. – Черная, с черным оперением. Зловещая стрела! Черный цвет, говорят, предвещает похороны. На ней что-то написано… Сотрите кровь. Прочитали?

– «Эппльярду от Джона Мщу-за-всех», – прочел Шелтон. – Что это значит?

– Дело плохо, – сказал слуга сэра Дэниэла, опустив голову. – Джон Мщу-за-всех! Ну и прозвище у этого негодяя!.. Но чего ради мы стоим здесь, словно мишень для стрельбы? Берите его за ноги, добрый мастер Шелтон, а я возьму за плечи, и отнесем его в дом. Какой страшный удар для бедного сэра Оливера! Он побелеет, как бумага, и будет молиться, размахивая рукой, словно ветряная мельница.

Они подняли старого лучника и отнесли в дом, где он жил один. Они положили его на пол, чтобы не пачкать тюфяка, и старательно выпрямили руки и ноги.

В доме у Эппльярда было чисто и пусто. Кровать, покрытая синим одеялом, шкаф, большой сундук, два складных стула, откидной стол возле камина – вот и вся обстановка.

На стенах висели луки и кольчуги старого воина. Хэтч разглядывал все с любопытством.

– У Ника были деньги, – сказал он. – Он накопил фунтов шестьдесят. Хорошо бы их найти! Когда теряешь старого друга, мастер Шелтон, лучшее утешение – стать его наследником. Посмотрите, какой сундук! Бьюсь об заклад, там груда золота. Он легко брал и с трудом отдавал, этот Эппльярд-лучник. Да упокоит господь его душу! Почти восемьдесят лет он ходил по земле и добывал себе добро; а теперь он лежит навзничь, бедный ворчун, и ничего ему больше не надо. И если его добро достанется его доброму другу, ему будет веселее на небесах.

– Оставь, Хэтч, – сказал Дик. – Имей уважение к его незрячим глазам. Неужели ты хочешь обокрасть мертвеца? Смотри, он рассердится и встанет!

Хэтч несколько раз перекрестился; однако щеки его уже раскраснелись, и он не хотел отказаться от своего замысла. Сундуку пришлось бы плохо, но внезапно скрипнула калитка, отворилась дверь и в дом вошел высокий, полный, румяный, черноглазый человек лет пятидесяти, в стихаре и черной рясе.

– Эппльярд! – проговорил вошедший и вдруг замер. – Ave Maria!^[7] – воскликнул он. – Да защитят нас святые! Что это за шутки?

– Скверные шутки, сэр священник! – ответил Хэтч с деланной веселостью. – Эппльярда застрелили у дверей его собственного дома, и теперь он входит во врата чистилища. Там, если говорят правду, ему не нужны ни уголь, ни свечка.

Сэр Оливер с трудом добрался до грубо сколоченного стула и сел на него, дрожащий и бледный.

– Вот он, божий суд! О, какой удар! – произнес он сквозь слезы и начал торопливо бормотать молитвы.

Хэтч набожно снял свой шлем и опустился на колени.

– За что его убили, Беннет? – спросил священник, очнувшись. – Кто тот враг, который убил его?

– Вот стрела, сэр Оливер. Посмотрите, что на ней написано, – сказал Дик.