потянуло в Лондон. Отчасти потому, что здесь жил Мэтью, который, впрочем, не интересовался лабиринтами, куда ее что ни день заводила следственная работа. Его притягивал только поверхностный лоск: лучшие рестораны, фешенебельные районы, как будто Лондон был гигантской доской для игры в «Монополию». Мэтью вечно разрывался между столицей и графством Йоркшир, где находился их родной городок Мэссем. Его отец был коренным йоркширцем, а покойная мать, уроженка графства Суррей, всю жизнь показывала, что перебралась в северный край исключительно из милости. Она упорно исправляла йоркширские словечки в речи Мэтью и его сестры Кимберли. На первых порах тщательно сглаженный говор Мэтью вызывал неприязнь у братьев Робин: как она ни выгораживала своего избранника, как ни козыряла его йоркширской фамилией, они нутром чуяли того, кто хочет перекраситься в южанина.
– Каково, интересно, было бы здесь родиться? – задумался Страйк, обводя взглядом стоящие вплотную дома. – Как на острове. Да и говорок какой-то чудной – никогда такого не слышал.
Где-то поблизости мужской голос завел бравурную песню. Вначале Робин показалось, что это церковный гимн. Потом к этому одинокому голосу присоединились другие, и переменившийся ветер донес до их слуха отчетливые слова:
Friends to share in games and laughter
Songs at dusk and books at noon…[52]
– Школьная песня, – заулыбалась Робин.
Теперь она увидела идущую по Баклю-стрит процессию немолодых мужчин в черных костюмах.
– Одноклассника хоронят, – догадался Страйк. – Ты посмотри на них…
Когда процессия поравнялась с «лендровером», один человек в черном поймал взгляд Робин.
– Мужская гимназия города Бэрроу! – прокричал он, выбрасывая вверх кулак, словно только что забил гол.
Другие поддержали его приветствие, но их бравада, подогретая спиртным, выглядела грустно. Они вновь завели ту же песню и вскоре скрылись из виду.
Harbour lights and clustered shipping
Clouds above the wheeling gulls…[53]
– Патриоты своего города, – сказал Страйк.
Ему вспомнился такой же горожанин, дядя Тед, корнуэлец до мозга костей, который жил и хотел бы умереть в Сент-Мозе, став неотъемлемой частицей городской