Пролог

Приплыли, Ольга! Этот Новый год у тебя просто отменный! Привет из прошлого такой, что едва колени не подгибаются от его тяжести.

Вот не зря на последний вызов ехать не хотелось. Как чувствовала, что там, кроме неприятностей, меня ничего не ждёт. Примета у меня такая, если скорую помощь вызвали в элитную застройку, то ничем хорошим это не обернётся.

Приятно, конечно, было встретить старую подругу и сокурсницу по медицинскому колледжу, что не видела почти пять лет, тем более найти её такую веселую и по-женски довольную, но за исключением одного минуса. Василиса – родная сестра отца моего ребёнка, о котором никто не знает и сообщать им «радостную» новость с опозданием на пять лет, я тоже не собиралась. А уж когда я и самого её братца Ваньку лицезрела с разбитой башкой, то тогда впервые за всю жизнь дара речи лишилась.

Надежда, что он меня забыл в череде его девушек, испарилась сразу со звуком его бархатного до дрожи голоса. У Никитки моего похожим голос становится.

– Ольга?!

Мне в миг бы испариться, растаять в воздухе, но к сожалению, такими волшебными талантами я не обладаю. В моём ассортименте только способность держать удар при любом ударе судьбы.

– Ваня!

Не время паниковать! Побиться в истерике я всегда успею в тишине и одиночестве родного туалета. Сейчас просто надо вспомнить почему именно я ненавижу этого человека всем сердцем. Измены и предательство в моей семье не принято прощать.

Сейчас я в первую очередь фельдшер скорой медицинской помощи, что приехала на вызов с диагнозом «скальпированная травма головы у мужчины» и должна оказать помощь и снова уехать. Последний пункт мне нравился больше всего.

Но мысленно решить это одно, а вот исполнить на практике оказалось гораздо сложнее.

Спустя пару минут выяснилось, что я ничегошеньки не забыла про Небесного, включая не только причастность этого парня к моей беременности, но и игольчатость его зелёных и таких родных глаз, и моё желание спрятаться в больших и сильных руках с шершавыми от мозолей ладонях.

– Да, надо бы зашить, – выношу вердикт и поскорее отворачиваюсь от пациента, так как просто смотреть на него и ничего не чувствовать совсем не получается. – Лучше в стационар, конечно. Там и анестезия хорошая, и хирург с квалификацией.

– Ольга, я уже давно совершеннолетний, если ты забыла, чтобы за меня решения принимала младшая сестра, – бурчит за спиной Иван, не давая мне выдохнуть и представить на его месте абсолютно незнакомого человека.

От того и срываюсь, что злюсь. Злюсь, что он не понимает, как всегда, и мешает моим попыткам «держать лицо».

– Ой, правда, что ли? Неужели твой возраст в паспорте стал, наконец-то, соответствовать реальному?

Чувствую мужской взгляд аккурат между лопаток, что пытается сделать во мне дыру. Недоволен он, да и прекрасно! Я тут тоже не на празднике!

– И что тут происходит? – доносится до меня вопрос мужа Василисы, Максим Брейман, кажется, но моим вниманием снова пытается завладеть этот бабник проклятый.

– Матрёшка, ты чего дуришь-то? – рычит этот автослесарь, что днём чинит машины, а ночью разбивает женские сердца.

– Да какая я вам матрёшка?! Пациент, у вас явно бОльшая травма головы и вам точно надо на МРТ и в стационар отлежаться.

Но где Небесный, и где терпение?! Нет, не знаем такое и даже не знакомы. Иван просто хватает моё запястье и с силой дёргает к себе, заодно разворачивая меня лицом к нему.

– Шей, я сказал. Хватит! – психует парень, явно готовый заставить меня исполнить его волю даже силой.

– Да как пожелаете. Постараюсь побольнее, – мстительно добавляю в конце, чтобы он точно понял, что я его «рада» видеть также, как и он меня.

Но, конечно, вру. У меня не получается причинить Ваньке вред даже на самую малость. Непроизвольно стараюсь стянуть края рванной раны как можно аккуратнее, понимая что тот анастетик, которым я обколола кожу головы, как капля в море, и ему действительно больно.

Небесный молчит, только зубы плотно сцепил, чтобы ни звука. Упёртый баран! А ведь можно было бы поехать в больничку и сделать всё по-человечески и без этих ненужных никому, по сути, страданий.

Заканчиваю шить и едва достаю из чемодана бинт, как моё запястье снова перехватывают горячие пальцы парня. Обжигают, вызывают толпу мурашек и лёгкое головокружение. Чёрт его дери!

– Да перестань, Ольга. Я что, на Новый год буду, как с поля боя? Пластырь прилепи, и хватит.

– А как ты его потом оттуда выдирать будешь? Вместе с волосами? – снова завожусь с полуоборота, выдёргивая руку из волнующего душу захвата.

Но еще одно неизменное качество Небесного, кроме отсутствия терпения, это упрямство. Вот прям ослиное!

– Вот! – и делаю как он желает, наклеивая самый большой бактерицидный пластырь на его дурную голову. – Наслаждайтесь! Депиляция в подарок. Благодарить не стоит. Прощайте.

Как могу быстро собираю медикаменты и перевязочный материал в чемодан и спешу на выход, не оглядываясь.

Ольга, это просто страшный сон. Сон, где прошлое размазало твой новый мир по стенке и заставило стечь на пол неприглядной кучкой. ВСЁ пройдет!

И проходит, когда завершив смену на подстанции, несусь домой, где меня ждёт пара маленьких тёплых ладошек, что немедленно смыкаются на моей шее и просят покружить «самолётиком», а потом взглянув на меня по-детски ясным взглядом хвойной зелени, в очередной раз признаются в любви.

Мой сынуля! Мой и его!

Глава 1

Оля

– Оль, открой, пожалуйста, двери. Это, наверное, Денисовы из двенадцатой пришли. Давно им пора появиться, – кричит мама из кухни, где, как Марья-чудесница одной рукой заправляет соусом салат, а второй возводит горку тарталеток на подносе.

После дневной смены на скорой и встречи новогодней полуночи, конечно, больше всего хочется завалиться с Никиткой спать в квартире у бабушки, что живёт двумя этажами выше, но традиции семьи нарушать у нас тоже не принято.

– Хорошо, – кричу маме, выбегая из зала, где собирала с праздничного стола у ёлки грязные тарелки и выставляла чистые для второго захода «объедаловки». – Уже, – второе кричу нервным соседям, что жмякают звонок в третий раз.

Хотя полночь уже давно прошла, и Новый год наступил практически во всех регионах нашей большой страны, а кто-то уже и спать лёг, но в нашей семье традиционно всё только начиналось – парад любимых соседей и родственников, а потом уже частенько на пьяную голову выход на улицу с залпами фейерверка и катанием с горки во дворе.

– Уже, – снова выдыхаю я, на ходу попадая в чёрные туфли-лодочки на каблуках, ожидающие меня в коридоре. – С Новым годом! С новым… – гостеприимно и широко распахиваю двери, и моё «счастье» мгновенно гаснет в судорожном бульканье потерянного голоса уже второй раз за сегодняшний вечер.

И всё по одно причине. На пороге стоит Небесный Ванька – свет моих очей в прошлом и боль моего сердца в нынешнем. Это какой-то парадокс Вселенной – сначала столько лет ни разу не встретиться, а тут сначала в дом его сестры прискакала я, а теперь он самолично в мой забрёл.

Хотя если судить по агрессивному взгляду парня, он ко мне не случайно на огонёк забежал. Искал. Жаль, что с поры нашего расставания мы с родителями квартиру не сменили, а на память Иван, видимо, не жалуется. Вон и имя моё помнит, и адрес, откуда на свиданки забирал пять лет назад.

– С Новым годом, Матрёшка! Пригласишь зайти? – нахально и уверенно заявляет он, как будто и не было этих лет расставания между нами. Даже прозвище это нелепое вспомнил… снова.

Но я уже пережила факт нашей встречи. Со мной в этот момент был родной унитаз и рулон туалетной бумаги вместо носового платка.

– Нет. Не приглашу. Уже недавно виделись.

И шагаю в спасительную глубину квартиры, где тепло и безопасно в отличии от тёмной зелени мужских глаз, что обжигают кожу и сулят мне большие неприятности.

– А я так-то не к тебе. Я к своему сыну пришёл.

Воздух застревает ровно между гортанью и глоткой, грозя мне смертью через удушение, но я уже не та наивная спортсменка, комсомолка и просто красавица Олечка. Я – мама. И сама виновата, что болтала с его сестрой. Просто факт радости от встречи с Василисой и шок от встречи с бывшим в тот момент рвали мозги в разные стороны, что я едва соображала, что говорила. Теперь уже на порядок легче бороться с собственными эмоциями.

– Боюсь, Небесный, ты что-то спутал: квартиры, дома, города. Здесь твоих детей нет.

И уверенно закрываю двери. Пусть этот леший идёт туда, откуда его метели пригнали.

Но ничего не выходит. Большой мужской зимний кросс аккуратно встаёт в щель между дверью и косяком, и дальше только раздробленный перелом костей его стопы.

– Олюшка, встретила дорогих наших соседушек? – радостно гремит мама, буквально отодвигая меня с пути, и снова широко распахивает двери.

Картина повторяется, где теперь в главной роли моя родительница, но эффект афонии всё тот же.

– Мам, это … – и тут меня на миг снова покидают голос и фантазия, чтобы потом вернуться с тройной отдачей. – Мой бывший… сокурсник. Слесарь.

Ваня смотрит на меня так, как если я прилюдно посреди гостиной кучку наложила и ёлку пометила.

– О, как неожиданно, – отходит мама. – Даже не знала, что после медицинского колледжа слесарями можно работать.

Ой, Оля! Это ты лажанула… куда только хвалёный преподавателями ум делся-то?!

– Так бывший же, мам. Он ещё после первого курса ушёл, осознав, что медицина – это не его конёк.

Лицо моей родительницы светлеет также быстро как в противоположную сторону мрачнеет фейс Небесного.

– Ой, ну это бывает, – по жизненному мудро заключила мамуленция и сразу махом вскочила на своего «коня»! – Ну, а что мы всё на пороге?! Молодой человек, прошу вас, – включается мамина основная функция – всех залюбить и накормить. – Я ‐ Мария Семёновна.

– Ваня. Приятно познакомиться, – сквозь дергающиеся желваки Небесный давит улыбку и протягивает маме коробку с конфетами, что я сразу и не заметила. Мои любимые – с вишнёвым ликёром.

– Спасибо, спасибо. Ну давайте же скорее за стол. Оля, помоги гостю освоиться.

Мама торопит нас и торопится сама, слава богу, на кухню, освобождая коридор, чтобы я теперь смогла без лишних свидетелей прикончить этого придурка. Тем более Небесный теперь ещё живой свидетель моей позорной лжи.

– Ольга, что за хрень ты несёшь? – Иван стандартно срывается с поводка, не умея терпеть больше десяти секунд кряду.

Когда-то это приводило меня в трепет, а теперь лишь раздражало.