Сюжета в работе нет, есть лишь приятная мозаика из мятно-расслабленных паззлов: людей, локаций, событий, вкусов, разговоров ни о чём и в тоже время обо всём, об искусстве (по большей части концептуальном), которые на первый взгляд кажутся несвязанными между собой, но как и в случае с картиной, выполненной в масле, стоит немного отстраниться и бестребовательно объять - вот уже видишь образы, играющие в нежно-золотистом сентябрьском контексте: ароматы кофе, предвечернее тепло, стекающая по стеклу бокала маслянистая пелена вина, ощущение печально уходящего лета, неба. И на этом фоне идущие через всю книгу красной нитью аллюзии и аллегории: к Азраилу - ангелу смерти (автор творчески называет его дизайнером общества), отношению художника и Родины (нет пророка и, возможно, Тарковский?), теме материнства как отказа от свободы.
Анна видела, что Борис до сих пор переживает свое бегство, но только теперь до нее дошло глубокое одиночество того марафона.
Словно мазками на полотне автор играет в русский язык и щедро сыплет риторическими фигурами - метафорами, анафорами, эпифорами, разбавляя ими некоторую документальность происходящего. В этой непостановочной мягкости происходящего хочется закутаться как в палантин, удобно устроившись в кресле небольшого Римского кафе, смакуя тирамису, такой, которой может быть только в Италии: с настоящим ломбардским маскарпоне и Марсалой и любоваться Римом, по которому нас водит Ринат Валиуллин, где за каждой улицей, площадью имена, смыслы, чувства.
– У всех художников плохо со зрением, потому что они так видят, – рассмеялась Анна.
А вместе с читателем по Римским достопримечательностям ходит Любовь. Такая же мягкая, приглушенно-золотистая, спокойная, очень неторопливая, но ведь это прекрасно, когда можно затянуть прекрасное? Когда кажется, что текущая минута не ограничена 60-ю секундами, а бесконечна? Вечное время в Вечном городе?
Улочки становились у́же, они всматривались в нас все пристальнее, образами мадонн и младенцев. Стоило мне отвлечься на очередное блюдо с архитектурой, как я потеряла из виду Бориса. Впереди никого, только оперный театр. Серые квадратные колонны – я знала, что вот вот он выскочит на меня из за одной. Потом будут объятия, долгий поцелуй. Как легко было просчитать мужскую неожиданность. Но нет, Боря оказался тоньше женской логики, вот уже последняя колонна – и никого. Скоро я увидела его сидящим на ступенях храма. Он весело смотрел на меня:
– Базилика ди Санта Мария Маджоре.
– Это предложение? – рассмеялась я, присаживаясь рядом.
– Да, выходи за меня, – протянул он мне коробочку.
И материнство, такое сложное, но и такое сермяжно доступно-понятное, когда выбор очевиден.
Это о том, что хорошо. Теперь о том, что плохо.
Портит работу сцена "закулисья" работы героини с ее шефом и таблицей сверхновых элементов. Это было слабовато и история лишь выиграла бы, оставь Автор эту часть как "сокровенное".
Играя в "слова", автор начинает переигрывать, ну, знаете, когда качество переходит в количество. Да и "ужасы" материнства расписаны несколько утрировано, для контраста с его же счастьем, видимо. И словно в нашем панно-мозаике вдруг обнаружились фрагменты, выполненные в кричащих тонах, покрытых ненужным и местами облупившемся глянцем. И очарование подспало.
В итоге после прочтения осталось смешанное чувство - убери из романа некоторые части - будет хорошо, изящно, тонко; оставь - похуже.
– Свобода – это и есть путь, все остальное багаж