Глава первая: Последнее предупреждение

Зной распалялся неукротимо. С такой силой полдень свирепел, с какой разгорается жуткий лесной пожар, раздуваемый страшным ветром. Над бескрайними зелёными полянами, разросшимися густым сочным пыреем и багровеющей кровохлёбкой, жара сгущалась так, что аж воздух дрожал. Дышать было нечем.

Рослый всадник, припавший к шее взмыленной лошади, тяжело хрипевшей от галопа, мчался через это поле. Копыта сминали траву, выжимали из неё потаённую у корня росу, выдавливали соки.

Сам всадник – смуглолицый, одетый в островерхий шлем и пластинчатую кольчугу, щурил глаза из-за едкого пота, стекающего в них прямо с его лба, к которому приклеились чёрные волосы.

На поясе у него побрякивал кривой ятаган с красной ручкой. За спиной же висел блестящий широченный палаш, прицепленный на ремень.

Он крепко сжимал своими ногами в синих шароварах седло лошади. В голенище парового остроносого сапога у него торчала рукоять кинжала.

В одной руке всадник держал поводья, другую же держал свободно – кнутом лошадь не стегал. Но та неслась во весь опор всё равно.

На горизонте уже нависла огромнейшая лиловая туча, предвещающая страшный ливень после такой-то духоты. Тягучие и протяжные, пока ещё глухие раскаты проносились от края до края её.

Всадник стал замедляться только тогда, когда впереди показались деревянные избы, плотно построенные друг около друга. Раньше их окружал высокий частокол, но теперь в нём зияли дыры, как в челюсти с выбитыми зубами. Кто-то раскурочил забор, выломал его вместе с деревянными же воротами.

Всадник крепко сжал зубы, едва не рыча от ярости.

Избы приблизились, и в том месте, где раньше были ворота, появились люди – всадник увидел их отчётливо. И через тридцать секунд он уже подскочил к ним, подняв пыль.

Первым шёл хилый мужик в коричневом длинном халате, сшитым из кожи, такого же цвета шароварах и сапогах. На голове у него сидела широкополая приземистая шляпа. На поясе висел короткий меч.

За ним же шёл мускулистый здоровяк с обнажённым торсом. Его смуглое тело розовело размашистыми шрамами, оставленными предыдущими схватками. Вот этот второй и вёл за собой двух связанных людей – совсем юного мальчишку и довольно взрослую девушку с испуганным лицом.

Мальчишка был одет в хлопковую рубаху и широкие штаны, девушка же – в длинное изорванное платье. Их жёлтые волосы и бледные лица резко контрастировали с почти чёрной верёвкой, опутывающей их руки.

Всадник потянул поводья на себя, и лошадь вздыбилась, свирепо заржав.

– Стой! – громыхнул конник. – Кто такие?!

Тот, что был одет в шляпу и халат, заулыбался жёлтыми зубами.

– Э, коневод! Убери свою кобылу отсюда!

– Я вас сейчас потопчу всех! – проревел всадник, и лошадь беспокойно зарябила копытами. – Кто такие! Держите ответ!

Он резким движением выхватил из-за спины свой палаш – тот взвизгнул идеально наточенной сталью.

Мужичок в шляпе продолжил улыбаться.

– Ты такой дерзкий! – сказал он. – Смотри, как бы не пожалеть о своём остром языке!

– Да ты совсем ополоумел, сын собаки! – взревел всадник и одним резким движением спрыгнул с седла, ловко вытащив ноги из стремени.

Оказавшись на земле, он предстал настоящей громадой в сравнении с этим мужичком. Но того нисколько не проняло.

– Меня зовут Ямалгуд, – ответил тот, будто и не услышав оскорбление. – Мы – отряд Тугарина.

Всадник гневно взмахнул оружием, пронзив воздух со свистом.

– И что же вы тут забыли, прихвостни тугарские?!

Казалось, приехавший только лишь свирепел. Он смотрел своими чёрными глазами прямо на этих проходимцев и едва ли не испепелял их взглядом.

– Мы собираем провиант для нашего отряда, – медленно проговорил Ямалгуд. – Тугарин готовится выступить против ярославских дружинников. Ему…

– Да мне всё равно! Изыдите! Пока я вас не перемолол!

– Какой пышный! – заметил полуголый мускулистый воитель, и в голосе его страха не слышалось.

Из глубины села к ним уже начали стягиваться другие – разношёрстные, кто в чём одет. В тюрбанах, в кольчугах, в халатах, в широких серых штанах и шароварах. Они вели за собой скарб, награбленный из этого всего. Двое тянули телегу с мешками, набитыми добром – съестным или нет. Другие же несли в руках зарубленных курей. Они галдели и пихались, и невероятно веселились…

Лицо спешившегося всадника побагровело от ярости.

– Это – моё село, – процедил он.

Довольно осклабившись, мужик в халате огляделся по сторонам.

– Чего-то я никак не могу узреть, где твоё имя выбито, – сказал он.

– Я – Одихмантьев сын, – прошипел он.

– А, – многозначительно протянул Ямалгуд. – Это ты, что ли, Соловей-соловушка?

Его воители, высыпавшие из-за частокола, гадостно захихикали. Они собирались построиться полукругом.

– Я! – громыхнул знатный воин, страшный грабитель, которого множество крестьян и даже богатырей знавало под именем Соловья-разбойника.

– Добро, – кивнул Ямалгуд. – Впредь учтём.

– Нет, – покачал головой Соловей, и нервная улыбка полезла к нему на лицо, обнажая пожелтевшие зубы. – Это, дружок, ты сейчас осознай. Собирай свою кодлу и проваливай отсель. Добро взятое – оставь.

Воители – все разом – нахмурились. Больше ни тени улыбки ни у кого не было. Ямалгуд же дичайшим образом преобразился. Лицо его почернело от злости.

– Это наша добыча, – процедил он. – И отдавать мы её уже не будем.

Гром загромыхал с удвоенной силой. Зной, наконец-то, спал.

– Поглядим, сколько же в вас храбрости…

Ямалгуд что-то скомандовал своим воинам на странном и непонятном наречии. И те сразу же двинулись на Соловья, оставив награбленное. Тут же в их руках замелькали короткие топоры и кривые кинжалы. Злобные глаза уставились на Соловья.

Пленники сами собой отошли на второй план – их никто и не думал развязывать.

Глаза Соловья же покраснели, налились тёмной кровью. Он поднял палаш, замахнулся мгновенно.

Тугарские прихвостни тут же навалились на него, пытаясь рубануть с плеча… Но он ловко отпрыгнул назад, обрушив страшный удар на того мускулистого воина с обнажённым торсом. Череп его раскололся, как гнилой арбуз, и кровь тут же брызнула во все стороны, на иссушённую землю, на соловьиного коня.

Второй удар опрокинул сразу же двоих – их островерхие шлемы отлетели с тревожным звоном. Один враг упал сразу, а второй сбившимся шагом успел пройти ещё несколько шагов, прежде чем рухнул замертво.

Ямалгуд, видимо, только сейчас понял, кому же они собрались перечить: стоял с открытым ртом, полный неистового удивления. Ещё двое покатились прочь; один конвульсивно задёргался, сбросив с ноги сапог с острым носком. Третьего Соловей пробил палашом насквозь, подняв над землёй. Окровавленное лезвие палаша торчало у него из спины, прошибив собой все внутренности.

Остальные бросились врассыпную, побросав своё добро и своих коней. Оставался стоять лишь Ямалгуд.

Соловей подошёл к нему и принялся вытирать свой палаш о его халат. Терпеливо и аккуратно, вычищая лезвие хорошенько.

– Ты, – глухо проговорил Соловей-разбойник, невольно подтащив испуганного Ямалгуда к себе за шиворот. – Ты пойдёшь к своему хозяину и скажешь, что больше вы тут ничего и никогда не возьмёте. Понял?

Ямалгуд нервно и мелко закивал головой.

Соловей подтолкнул его в сторону, и тот медленно побрёл прочь.

Вскоре сюда понабежали и другие крестьяне, среди которых был и приземистый старичок с белейшей бородой. Лицо его оживлённо и взволнованно трепетало. Он вглядывался в лицо Соловья с неким хитрым прищуром.

– Собирай, дед Прокоп, мне обоз, – коротко приказал Соловей.

– Соберём, – согласился тот тут же. – Только я хочу сказать: у нас мальчишка – Антипка – побежал до Тихомира. Богатыря. Уж не вышло б чего худого…

– Довольно, старик, – оборвал его Соловей. – Вижу я в твоих хитрых глазах, что рад ты этому. Но я не испуган. Пусть приходит. Поглядим на него. Что за зверь такой… Собирай обоз пока своему освободителю. А богатыря я ещё встречу…

Обоз собрали достаточно быстро. Чего только на нём не было: и мясо вяленое, и хлеб, и сёдла с тугарских коней, и оружие их, и мотыги, всё сложили, что могли.

– Я это обменяю на что-нибудь ценное. На рынке, – честно признался Одихмантьев сын и повёл обоз прочь.

Гроза разошлась не на шутку. Небо просто почернело, гром стал грохотать неимоверными раскатами, отчего кони прижимали испуганно уши. Сам же Соловей был равнодушен до тех пор, пока не полил дождь.

Он впервые за долгое время улыбнулся.