«Хочу пить», – подумал он. Зевнул, попытался сесть, но тут же взвыл от боли, ударившись обо что-то головой. Потер ушибленный лоб, и боль перебралась дальше к затылку.

Тогда он повторил попытку сесть, но уже медленно – и снова ударился головой. Похоже, его зажали между матрасом и чем-то наверху. Он поднял руку и потрогал преграду. Мягкая и податливая, она проминалась под пальцами. Он провел по ней рукой, но так и не дотянулся до того места, где она заканчивалась. Он нервно сглотнул и вздрогнул.

Во имя всего святого, что это значит?

Он попробовал перекатиться на левый бок и охнул – и здесь его остановила преграда. С беспокойно бьющимся сердцем он попытался перекатиться вправо, но и там было то же самое. Стало быть, его обложили со всех четырех сторон. Сердце сжалось, словно раздавленная металлическая банка, кровь побежала по венам в сто раз быстрей.

В следующий миг он понял, что лежит в одежде. На нем были брюки, пиджак, рубашка, галстук и ремень. И ботинки на ногах.

Он засунул руку в карман брюк, нащупал холодную металлическую коробочку и поднес к лицу. Откинул крышку и крутанул колесико большим пальцем. Ворох искр, но ни следа пламени. Еще одна попытка, и огонек все же загорелся.

Он снова вздрогнул, заметив апельсиновый оттенок своей кожи. Потом рассмотрел в свете пламени то, что его окружало.

И едва не закричал от увиденного.

Он лежал в гробу.

Зажигалка выпала из руки; пламя прочертило желтую полосу в воздухе и погасло. Он снова оказался в полной темноте, ничего не видел и слышал только собственное испуганное дыхание, с шумом вырывающееся из горла.

Давно он здесь лежит? Несколько минут? Часов?

Дней?

Мелькнула надежда, что это всего лишь ночной кошмар, что его сознание застряло в каком-то извращенном сне. Но он и сам понимал: это неправда. Понимал, с пугающей ясностью, что произошло на самом деле.

Его поместили туда, куда он больше всего боялся попасть. Он совершил фатальную ошибку, рассказав об этом. Они не смогли бы придумать для него лучшую пытку. Даже если бы думали сто лет.

Господи, неужели они до такой степени его ненавидели? Ненавидели настолько, что решились на такое.

Он задрожал от ощущения беспомощности, но быстро взял себя в руки. Ничего у них не выйдет. Он не позволит внезапно отнять у себя жизнь и дело всей жизни. Нет, будь они все прокляты, не позволит!

Он нашарил зажигалку. Это была ошибка с их стороны. Глупые ублюдки. Они, вероятно, решили, что это будет удачная прощальная шутка: выгравировать золотом на зажигалке слова благодарности за то, что он сделал фирму такой, какая она есть. Там было сказано: «Дорогому Чарли. Кто хочет, тот добьется…»

«Вот именно», – пробормотал он. Эти паршивые ублюдки не справятся с ним. Не смогут убить его и отобрать фирму, которую он основал и тащил на себе, пока не добился успеха.

Сам добился.

Он сжал зажигалку в кулаке так, что костяшки пальцев наверняка побелели, и поднес к груди, все еще ходившей ходуном от волнения. Колесико проскрежетало по кремню. Пламя моргнуло, и он задержал дыхание, стараясь определить, много ли свободного пространства в его гробу.

По дюйму с каждой стороны.

Надолго ли хватит воздуха в такой тесной коробке? Он захлопнул крышку зажигалки. «Не свети больше, – приказал он себе. – Можно справиться и в темноте».

Он уперся руками в крышку гроба и, напрягая все силы, попытался приподнять ее. Она не сдвинулась с места. Он сцепил пальцы обеих рук в один кулак и бил по крышке до тех пор, пока волосы не взмокли от пота.

Из левого кармана брюк он достал связку ключей на цепочке. Ключи ему тоже оставили. Тупые уроды. Неужели они думали, что он настолько перепугается, что будет не в состоянии размышлять? Вероятно, им показалось, что это еще одна забавная шутка – этакий способ окончательно вычеркнуть его из жизни. Ключи от автомобиля и кабинета ему больше не понадобятся, так почему бы не положить их в гроб вместе с ним.

«А вот и нет», – подумал он. Ключи ему еще пригодятся.

Он поднес связку к лицу и принялся пилить обивку крышки острым краем ключа. Прорезав дырку, он ухватился за край ткани и тянул до тех пор, пока она не затрещала и не сорвалась с гвоздей. Он торопливо разрывал мягкую обивку на куски и складывал их рядом с собой, стараясь дышать не очень глубоко. Воздух приходилось экономить.

Он щелкнул зажигалкой, осветил расчищенную поверхность, постучал по ней костяшками свободной руки и вздохнул с облегчением. Крышка была дубовой, а не металлической. Еще одна их ошибка. Он презрительно усмехнулся. Неудивительно, что он всегда и во всем был на голову выше их.

«Тупые уроды», – пробормотал он, разглядывая крепкую древесину. Зажав ключи вместе, он начал скоблить зазубренными краями дубовую доску. Пламя зажигалки вздрагивало и гасло, когда на него сыпались опилки. Он снова и снова крутил колесико, продолжая работать, пока руки совсем не онемели. Опасаясь израсходовать весь воздух, он погасил огонь и снова принялся скоблить крышку, осыпая опилками шею и подбородок.

Рука заболела еще больше.

Он выбился из сил. Опилки сыпались уже не так обильно. Положив ключи на грудь, он снова щелкнул зажигалкой и увидел, что выдолбил лишь узкую канавку всего в несколько дюймов длиной. «Этого мало, – подумал он. – Слишком мало».

Он резко опустил голову и хотел было глубоко вздохнуть, но сдержался. Воздух стал совсем спертым. Он снова ударил кулаком по крышке.

«Откройся, черт тебя побери! – крикнул он, и на шее от напряжения вздулись вены. – Откройся и выпусти меня отсюда!»

Если не придумать что-то еще, он погибнет.

И значит, они добьются своего.

Его лицо застыло в напряжении. Он никогда не сдавался. Ни разу в жизни. Ничего у них не выйдет. Если он что-то решил, его уже не остановить.

Он покажет этим ублюдкам, что такое сила духа.

Взяв зажигалку в правую руку, он несколько раз крутанул колесико. Пламя, словно вымпел, затрепетало перед глазами. Поддерживая левой рукой правую, он направил огонь на проскобленную в крышке гроба канавку.

Он старался не вдыхать глубоко, запах газа и паленой шерсти заполнил все вокруг. На крышке появились пятнышки крохотных искр. Несколько секунд он держал огонь на одном месте, а затем передвигал. Дерево начало слабо потрескивать.

Внезапно деревянная поверхность вспыхнула, от нее повалил липкий серый дым. Он закашлялся, дышать стало тяжелей, воздуха оставалось все меньше. Его словно бы засунули в горизонтальную печную трубу. Он был на грани обморока, а тело начало терять чувствительность.

В отчаянии он стал дергать на себе рубашку, так что пуговицы разлетелись во все стороны. Оторвав кусок ткани, он обмотал ею ладонь и запястье. Часть крышки обуглилась и стала хрупкой. Он ударил замотанным кулаком в дымящуюся доску, и тлеющие угли посыпались на лицо и шею. Он захлопал руками, пытаясь затушить угли, но они все же успели обжечь кожу на груди и ладонях. Он вскрикнул от боли.

Часть крышки превратилась в пылающие головешки, лицо окатило жаром. Он попытался отвернуться, спасаясь от падающих углей. Теперь он мог дышать только удушливым дымом, заполнившим весь гроб. Пепел оседал на губах и забивался в нос. Кашель обдирал горло. Он снова ударил по крышке замотанным в обрывок рубашки кулаком. «Ну давай же! – повторял он. – Давай!»

«Давай!» – крикнул он еще раз, и часть крышки обрушилась на него. Он отчаянно хлопал ладонями по лицу, шее и груди, горячие угли жалили кожу, но ему пришлось терпеть до тех пор, пока все они не погасли.

Он почувствовал новый странный запах, отыскал зажигалку и щелкнул ею.

И вздрогнул от того, что увидел перед собой.

Над ним нависла влажная, увитая корнями, плотно слежавшаяся земля.

Он провел по ней пальцами. В мерцающем свете зажигалки различил прячущихся насекомых и белых земляных червей, висевших в каких-то дюймах от его лица. Он вжался в днище гроба, стараясь отодвинуть лицо как можно дальше от этих извивающихся тварей.

Какая-то личинка упала прямо ему на лицо, ее мягкая желеобразная оболочка прилипла к верхней губе. Содрогнувшись от отвращения, он вытянул руки вверх и впился ногтями в землю. Отчаянно тряхнув головой, сбросил личинку и продолжил вгрызаться в грунт. Грязь затекала в нос, и он с трудом мог вздохнуть. Земля сыпалась на губы и сползала в рот. Он плотно закрыл глаза, но все равно чувствовал, как она скапливается на крышке. Задержав дыхание, он обе руки погрузил в почву, разгребая ее, словно обезумевшая землеройная машина. Земля начала заполнять гроб, и он с каждым движением приподнимал тело чуть выше. Легким мучительно не хватало воздуха. Он не решался открыть глаза. Кожа на пальцах содралась в кровь, ногти выгнулись назад и сломались. Он не обращал внимания на боль и текущую кровь, но земля была липкой от крови. Боль в руках и легких с каждой секундой усиливалась, пока не заполнила собой все тело. Он продолжал подниматься, подтягивая колени к груди, скорчившись и прикрывая голову локтями. Земля начала понемногу поддаваться под каждым его отчаянным скребком. «Не останавливайся, – приказал он себе. – Только не останавливайся». Нет, он не утратит контроль над собой, не останется умирать в этой земле. Он так стиснул зубы, что едва не сломал их. «Не останавливайся, – думал он. – Ни в коем случае не останавливайся». Он пробивался вперед вся яростней, земля беспрерывным потоком сыпалась на волосы и плечи. Грязь окружала его со всех сторон. Легкие готовы были разорваться. Казалось, прошла не одна минута с тех пор, как он вдохнул в последний раз. Он хотел закричать от безысходности, но воздуха не хватало даже на это. Содранные до мяса и оголенных нервов пальцы невыносимо жгло. В приоткрытый от боли рот тут же набилась земля, покрыв грязной слизью язык и спускаясь к горлу. Сработал рвотный рефлекс, изо рта потекла блевотина, смешанная с землей. В голове не осталось никаких мыслей, он вдохнул больше грязи, чем воздуха, и теперь умирал от удушья. Грязь уже пробралась в дыхательные пути, а сердце забилось вдвое быстрей. «Я проиграл», – обреченно подумал он.

Внезапно палец пробил корку земли. Он машинально заскреб ладонью по поверхности, словно расчищал ее лопатой. Кулак как сумасшедший ударял в землю, пока отверстие не расширилось. Он так наглотался земли, что грудь едва не раскололась пополам.

Наконец его руки выбрались из могилы, а через несколько секунд он вылез на поверхность по пояс. Затем, вцепившись окровавленными пальцами в землю, вытащил и ноги. Он лежал на земле, пытаясь сделать хоть один вдох. Но набившаяся в рот и в горло грязь не пропускала воздух. Он извивался на земле, перекатываясь с боку на бок, пока не встал на колени и не выблевал всю грязь из дыхательных путей. Черная слюна сбегала по подбородку, а он все еще выплевывал покрытые слизью комки земли. Он уже начал задыхаться, когда прохладный воздух наполнил его тело жизнью.

«Я победил, – подумал он. – Победил этих ублюдков!» Он торжествующе рассмеялся, открыл глаза и осмотрелся, вытирая покрытые кровью губы. Где-то шумели машины, два луча ослепительно-яркого света – слева и справа – пересеклись на его лице. Он поморщился, на мгновение ошеломленный светом, а затем понял, где находится.

Кладбище возле шоссе.

Мимо с ревом проносились грузовики, шуршали шины. Вокруг кипела жизнь, и он вздохнул с облегчением. Мрачная усмешка показалась на его губах.

Посмотрев направо, в сотне ярдов дальше по шоссе он увидел на высоком столбе знак бензоколонки.

Он поднялся на ноги и побежал, обдумывая на ходу план действий. Он зайдет на станцию, вымоет лицо и руки в туалете, затем одолжит у кого-нибудь десятицентовик и позвонит в фирму, чтобы за ним прислали лимузин. Нет, лучше на такси. Так он сможет одурачить этих ублюдков, застать их врасплох. Они наверняка думают, что он давно умер. Что ж, он разберется с ними. «Никто не остановит тебя, если ты по-настоящему чего-то хочешь», – подумал он и оглянулся на могилу, из которой только что выбрался.

Через заднюю дверь он вошел на станцию и сразу направился в туалет. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел его грязным и перепачканным в крови.

В туалете стоял телефон-автомат. Он закрыл дверь и полез в карман за мелочью. Два пенса с четвертью. Опустив серебряную монетку в автомат, он удивился тому, что они даже снабдили его деньгами. Тупые уроды.

Он набрал номер жены.

Она сняла трубку. Он рассказал, что с ним произошло, и тут она закричала. Кричала она долго. «Какая омерзительная шутка! – сказала она наконец. – Кто бы ни придумал эту шутку, она все равно омерзительная». Она повесила трубку, и он не успел ее остановить. Тогда он тоже повесил трубку и повернулся к зеркалу.

И не смог даже закричать. Просто стоял и молча смотрел.

Из зеркала на него уставилось изуродованное лицо, лишенное части плоти. Из серой высохшей кожи выступала желтая кость.

Он вспомнил, что еще сказала жена, и завыл. Потрясение сменилось безнадежным фатализмом.

«Семь месяцев прошло», – сказала она.

Семь месяцев!

Он снова посмотрел на себя в зеркало и понял: ему некуда идти. Он не находил никакого выхода.

В голове билась единственная мысль – та самая, что уже была выгравирована на его зажигалке…