Часть I. Mortalis

Не виден ветер

Ни вам, ни мне…

Но ивы гнутся

По чьей вине?

Кристина Россетти

1

Сейчас. Лондон, 1888 год

– Прошу, пожалуйста, тише, – прозвучал настойчивый голос организатора собрания, мужчины с тростью и сползающими к подбородку усами.

Помещение клуба рабочих на Бернер-стрит было заполнено до предела. Беспокойные лондонцы практически стояли друг у друга на головах и без перерыва перешёптывались. Некоторые выкрикивали вопросы: «А правда, что убийц несколько?», «Чем, вообще, занимается полиция вместо того, чтобы ловить этого мерзкого ублюдка?», «Почему королева стоит в стороне?». В воздухе пахло потом и копотью. Кто-то толкал Лидию в бок, чтобы продвинуться поближе к импровизированной сцене. Со всех сторон ощущалось беспрерывное шевеление, как в осином гнезде. Через мгновение голова мужчины в огромном котелке загородила ей вид на констебля, который пытался перекричать толпу:

– Нам известно со слов очевидцев, что наш преступник – мужчина средних лет ростом пять с половиной футов. Чисто одетый, среднего телосложения. Имеет иностранный акцент. Но показания разнятся, мы не можем больше ничего сказать.

Стоящая рядом женщина в грязной шали наклонилась к Лидии и, загородив лицо рукой, прошептала:

– Я видела его своими глазами.

– Вы уже рассказали об этом полиции? – в недоумении поинтересовалась Лидия и прикрыла нос платком, от гниющего рта собеседницы пахло за версту.

– Да. Я рассказывала. Они не поверили. Говорят, что духи не убивают людей и не кромсают их, как бумагу, а только являются по ночам старухам, которых зовут с собой на тот свет.

Женщине на вид было лет шестьдесят, но, возможно, растрепанная причёска и отёкшее от попоек лицо придавали ей возраста. Когда-то она могла пользоваться у мужчин популярностью благодаря аккуратному носику и хитрым зелёным глазкам, но теперь больше походила на злобную портовую крысу, которую боялись не то что кошки, но и серийные убийцы.

Накануне на улице, где проходило собрание, и на соседней были найдены две новые жертвы кровожадного убийцы по прозвищу Кожаный Фартук. Элизабет Страйд перерезали сонную артерию, а Кэтрин Эддоус вскрыли брюшную полость и срезали нос. Неприятное зрелище. Пребывавшие в ужасе жители восточного Лондона ещё больше обезумели. Теперь они требовали, чтобы за любую достоверную информацию полиция выдавала вознаграждение. Им и так помогали волонтёры, которые патрулировали улицы каждую ночь. Пусть хоть что-то сами сделают.

В этот раз на собрание позвали местного констебля, неопытного парнягу, которого толпа вот-вот могла разорвать в клочья от негодования.

– А почему вы так уверены, что Терренса Маки убил не Кожаный Фартук? – выкрикнул громогласный юноша.

– Мы ничего не исключаем, но данная жертва не соответствует портрету убийцы, ранее им двигала ненависть к женщинам. А тут дело рук банды грабителей.

Чёрт. Лидия выругалась про себя. Именно за этой информацией она сюда и пришла. Ей больше всех в зале хотелось, чтобы Маки убил не кто иной, как Джек-потрошитель.

По привычке она оглядела толпу, всматриваясь в лица присутствующих. Многих Лидия уже узнавало в лицо, хоть и переехала в Лондон не так давно. Поденный рабочий из ночлежки, пожилая еврейская пара, грузный владелец сырной лавки, портовый грузчик с жилистыми руками, мелкий воришка-сирота с синим глазом. Все эти проходимцы не представляли для неё особого интереса, она искала определённого человека.

– Ещё раз повторяю. Метрополитен-полиция очень ценит вклад простых граждан. Мы только рады, что получим от вас поддержку, но будьте бдительны. Особенно женщины. Любая может оказаться в опасности. Мы просим вас оставаться дома для вашего же блага.

Констебль закончил речь и поспешно вышел под неодобрительные возгласы. «Мы сами себе полиция!». «Бездари!». «Вам наплевать на нас».

– Послушайте! – Организатор громко постучал тростью по деревянному полу. – Мне надо вам кое-кого представить. Нам вызвался помочь Генрих Бунге, независимый детектив.

С первого ряда встал высокий мужчин в щегольском пальто и снял шляпу-цилиндр, обнажив аккуратно подстриженные светлые волосы, как у какого-нибудь шведа. Явно не из местных. Наверное, впервые приехал в Уайтчепел из своего Сент-Джеймса, чтобы покрасоваться перед трудягами лакированными ботинками. Какой от этих франтов толк? Когда он повернулся к зрителям, лысая голова крупного чернорабочего загородила Лидии весь вид. Она попыталась встать на цыпочки, чтобы разглядеть детектива, чей басовитый голос ей показался знакомым.

– Я считаю своим долгом принять участие в поисках, а также могу гарантировать любым информаторам анонимность в случае, если…

На секунду рабочий нагнулся, чтобы незаметно вытереть нос о рукав, и Лидии наконец удалось увидеть лицо высокого джентльмена на сцене. В ушах зазвенело. Какофония голосов в зале затихла. Лидия приложила ко рту шарф, чтобы не закричать. Её вот-вот могло стошнить. Она знала его. Видела эти черты во снах и рисовала много раз на бумаге, чтобы никогда не забыть. Упрямый подбородок, почти неразличимые губы и шрам на левой щеке, уродующий некогда приятное лицо. Это он. Он.

Тогда. Хаддерсфилд, 1877

К белому шатру на ярмарке выстроилась огромная очередь из ребятни. Все хотели посмотреть, как с неба падает великан и разбивается насмерть. Малышам вход бесплатный, но Лидди, уже совсем большой, – один пенс. Ей недавно исполнилось одиннадцать. С уроков отпустили пораньше, и все побежали на звериную площадь. Она так назвалась, потому что раньше на ней продавали и забивали скот. Теперь же здесь ремесленники выкладывали товары на полки, жонглёры устраивали представления, и иногда сюда приезжал волшебный фонарь. Как сейчас.

Внутри шатра было темнее, чем на улице, но всё так же холодно. Начались заморозки. Лидди куталась в шерстяное пальтишко и держала за руку одноклассницу – конопатую Фанни, дочь мясника. Не хотелось потеряться и идти потом домой одной. Ночи уж слишком рано наступали в ноябре, моргнуть не успеешь, и уже выколи глаз. А звёзды заслонял дым из фабричных труб, словно огромная рука великана, на которого они и пришли поглазеть. Сели рядышком на последний ряд и тихо хихикали. Вспоминали, как учитель Греймсбор назвал их одноклассника Чарли безухой вороной, когда тот с третьего раза так и не расслышал вопрос.

Пахло сеном, табаком и маслом, которым заправляют лампы. Девчонки и мальчишки сидели в предвкушении, хоть и знали сказку наизусть. Где-то неподалёку жарили каштаны. В животе Лидди заурчало, но монетки звенели в кармане, так что можно будет взять парочку каштанов на обратном пути.

Тусклый свет погас. На белой простыне проступили буквы, складывающиеся в название: «Джек и бобовый стебель». Началось представление. Грустный мальчик брёл по полю с коровой на верёвочке. Тут-то и явился ему на пути старичок-волшебник.

– А что бы вы сделали на его месте? Взяли бы бобы в обмен на корову? – рассказчик обратился к малышне, сидевшей на первом ряду.

Погодка Лидди, сорванец из другого класса, перебил их:

– С такими бобами с нужника не слезешь.

Его приятель прикрыл рот рукой и стал издавать звуки, тужащегося толстяка. Все захохотали. Рассказчик не стал отвлекаться на воцарившийся хаос и продолжил. Стебель на простыне рос-рос и дотронулся до небес. И тогда Джек решил взобраться по нему и проверить, что же там такое находится на облаках.

– Скукотища! Лучше покажите, какие картинки вы держите под прилавком.

Лидия знала этот тип мальчишек, которые не могли ни минуты просидеть без прикованного к ним внимания и похабных шуточек. Про те картинки ей даже и думать не хотелось, она предполагала, что ничего хорошего на них точно не изображено.

– И зачем они только сюда пришли, если так не нравится?

– Ой, сама не знаю, – подружка зевнула. – Но соглашусь. Одни и те же истории каждый раз.

Лидди пожала плечами. Она впервые пришла посмотреть на волшебный фонарь. И он её поистине завораживал. Как из маленького стеклышка и огня могло такое показываться? Луч, проходя над головами ребят, превращался в людоедов, волшебников, маленьких мальчиков и огромные облака. А, говорят, ещё магии не существует! Как же нет, когда вот она самая.

Джек перерезал стебель, великан упал, и представление закончилось. Заколдованная Лидди повернула голову, чтобы поделиться с соседкой своими впечатлениями, но Фанни там не оказалось. Место пустовало. И куда она только упёрлась? Лидди решила проверить у лотка с каштанами, затем – с пряниками и леденцами. Может, глазеет на фокусника? Но её нигде не было. Будто испарилась. «Вот гадина. Ушла домой без меня».

Все птицы давно улетели на юг. А Лидди пришлось остаться, хоть она и ненавидела это время года. Ноябрь – самый мерзкий месяц. Когда особенно ощущаешь, что солнца нет совсем. Как и снега, который мог бы укрыть грязь и копоть на дорогах. На ярмарочной площади, где повсюду горели огни, не было заметно, что уже так темно. Поздние-поздние сумерки. Идти было совсем недолго – пройти через мост, три дома и свернуть налево возле новой высокой церкви со шпилями. Мама, наверное, уже забеспокоилась. Хотя всего пять часов вечера. Но на севере в это время уже зажигали лампы.

Мост совсем разваливался. Его подмывало с двух сторон грязными водами Колна, в который сбрасывали отходы с фабрики. Местные давно говорили, что рыба там водится с двумя головами, но Лидди им не верила. Она думала, что в такой вонючей воде никому не выжить. Даже чудовищам. Гадкая речка, такая же гадкая, как и Фанни, которая ушла домой без неё.

Лидди грела руки горячим дыханием, поднося их ко рту. Перчатки кто-то украл в школе, а новые купить не успели. Она представляла, как маменька заварит ей чай с молоком и сахаром. А папенька поднимется к ним из мастерской и расскажет новую шутку про барабанщика из цирка. Лидди же в свою очередь про волшебный фонарь утаит и сделает вид, что заняла пенс Фанни. Её, конечно, отругают немного, не время деньгами разбрасываться. Дела шли худо, но всё равно маменька обещала купить к чаю шотландские лепёшки. Купит ли?

Лидди спустилась с моста и вышла на улицу. Ох и шумно там было. Молочница переговаривалась с пьяницей. Десять пенсов ей задолжал. Это не хухры-мухры. Чуть до драки не дошло. Стихло. А потом вдруг послышалось: «Мяу». Мяу да мяу. Не почудилось значит. Лидди сразу подумала про чёрненького своего Леопольда, который убежал весной ещё. Может, вернулся уже? А говорили, собаки сгрызли. Только непонятно было, откуда звук идёт.

Она огляделась влево-вправо. Не разглядеть Леопольда. Мяуканье доносилось откуда-то из переулка из-под почтовой кибитки. И кибитка чёрная, и кошка чёрная, и вечер такой же. Ничего не видно. Были бы спички с собой, но в школу ей их не давали. «Вот так оставлять это нельзя, вдруг и правда он», – подумала Лидди. Она не забывала о Леопольде ни на день с мая. Ждала, что вернётся, и почти потеряла надежду, но теперь… Присела на корточки возле огромного колеса. Её длинные косы коснулись земли. Она протянула руку. Мягкое что-то, но точно не Леопольд.

Скрип.

Чёрная дверь открылась, и большая великанья рука утащила её внутрь. Снова скрип. Темнота вдруг стала темнее прежнего. Не было ни просвета. Пахло вновь табаком, потом и сеном. Да так сильно, что глаза щипало. Рот слипся отчего-то, она даже вскрикнуть не успела. Наверное, попала в вечное царство и едет к вратам. А молитву, что там будут спрашивать, так и не выучила.

Телега катилась по брусчатке, уж очень похожей на ту, что лежала в Хаддерсфилде. Лидди наконец поняла, что ни в какое небесное царство она не едет. И схватил её не дьявол, не ангел и даже не колдун. Дорога стала помягче, уже не так болтало из стороны в сторону. Тело онемело от страха. Она пошарила дрожащей рукой в темноте, что-то тёплое находилось за её спиной. Жесткая щетина, очертания плеч и рук. Всё-таки человек.

– Мистер, мне надо домой, – прощебетала Лидди.

– Мы тебя туда и везем.

– Он в другой стороне.

Ответа её замечание не удостоилось.

– Прошу, пожалуйста, маменька будет волноваться.

– Мне до твоей маменьки, как до Свазиленда – никакого дела, – резко проговорил он, сжав плечо Лидди до боли, и она затряслась от страха.

Кибитка наехала на кочку, и Лидди ударилась головой о жёсткую стену деревянной коробки, в которой сидела с незнакомцам. Она завыла от боли, лицо стало влажным от слёз, и из носа протянулась длинная сопля.

– Больше поплачешь – меньше потеть будешь.

Лидди это нисколько не обрадовало. Она стукнула кулаком по торчащей сбоку коленке, укусила людоедскую руку и попыталась на ходу открыть дверцу, чтобы выпрыгнуть, но силёнок не хватило. Незнакомец снова её схватил и потянул за сапожок, которым получил тут же по носу. Людоед заревел как лев. И тут кибитка остановилась, дорога закончилась. Только большой радости это не принесло.

Дверца отворилась. Снаружи стояли двое, освещаемые керосиновой лампой. Тот, что посветлее, спросил густым басовитым голосом:

– Что тут у вас творится за чертовщина?

– Эта дрянь меня укусила, и нос чуть не сломала, – он сплюнул на землю чёрный сгусток, наклонившись за край кибитки. – А, может, и сломала. Поговори с ней.

Светловолосый кивнул. Молодой он был, но страшный до чёртиков. Особенно, когда лампа освещала левую половину лица, похожую на корку высохшего на солнце апельсина. Вот его бы в театр играть великана. Малыши развизжались бы так, что в штанишки напрудили. Рядом с ним стоял рыжий, нос-картошкой, волосы торчат в разные стороны, один глаз косится куда-то, а второй тебя прожигает. Очень уж он был похож лицом на свесившуюся голову с поломанным-неполоманным носом. Близнецы. Но один всё же краше будет.

Великан присел на корточки. Его лицо было совсем близко, но почти неразличимо: фонарь находился сзади и освещал только волосы, превращая их в нимб.

– Зачем же ты так, м? – тихо произнес он голосом расстроенной нянечки.

– Я не хотела, мне надо домой.

– Нам всем надо домой, но почему-то же мы так себя не ведем. Не бьёмся и не кусаемся, а?

Лидди потупила глаза.

– Теперь мне придётся преподнести тебе урок.