УДК 316.48

ББК 60.027.31

К60

Редактор серии А. Куманьков

Перевод с английского Н. Проценко

Рэндалл Коллинз

Насилие. Микросоциологическая теория / Рэндалл Коллинз. – М.: Новое литературное обозрение, 2025. – (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).

Действительно ли насилие – это естественная форма человеческого поведения? Книга ведущего американского социолога Рэндалла Коллинза оспаривает эту распространенную точку зрения и утверждает, что, вопреки военной пропаганде или голливудским боевикам, насилие не дается людям легко. Его исследование погружает читателей в сложные и мрачные миры человеческой агрессии – от домашнего насилия и школьных издевательств до грабежей, жестоких видов спорта и вооруженных конфликтов. Р. Коллинз исследует сходства и различия между столь разными ситуациями насилия, чтобы продемонстрировать, как конкретные обстоятельства формируют эмоции и действия вступающих в конфронтацию людей. Опираясь на видеозаписи, криминалистику и этнографию, автор анализирует механизмы и структуры социальных взаимодействий, которые стоят за проявлениями насилия, и противопоставляет свой подход безрезультатным поискам психологических типажей, якобы предрасположенных к такому поведению. Рэндалл Коллинз – социолог и философ, почетный профессор Пенсильванского университета.

На обложке: © Picture by malerapaso on iStock

ISBN 978-5-4448-2809-0

Copyright © 2008 by Princeton University Press

All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or by any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

© Н. Проценко, перевод с английского, предисловие, 2025

© Ю. Васильков, дизайн обложки, 2025

© ООО «Новое литературное обозрение», 2025

Предисловие переводчика. Маленькие ключи к большим грязным секретам

Для российского читателя, уже знакомого с творчеством Рэндалла Коллинза, «Насилие», несомненно, станет прекрасной возможностью заново оценить масштаб дарования этого, вероятно, крупнейшего из ныне здравствующих социологов. Большинство его работ, опубликованных в русских переводах за последнюю четверть века¹, относятся к макросоциологическому направлению, тогда как «Насилие» принадлежит к совершенно иной традиции – микросоциологической, которой Коллинз также отдал должное за свою длинную академическую карьеру. Впрочем, чистоту жанра Коллинзу соблюсти не удалось (явно намеренно и в силу специфики материала): в «Насилии» уделено должное внимание всем четырем социологическим традициям, представленным им в другой его известной работе² – но об этом ниже.

Само по себе то обстоятельство, что в России Коллинз воспринимается прежде всего как исторический макросоциолог, содержит долю иронии. Спору нет, из полутора десятков больших книг, опубликованных Коллинзом до настоящего времени, самой значимой была и остается вышедшая в оригинале в 1998 году «Социология философий» – монументальный труд, прослеживающий макроисторические цепочки преемственности интеллектуальных учений от древности до середины ХX века. Однако пришествие Коллинза в «высшую лигу» социологии в свое время состоялось именно в русле микротрадиции – да и в «Социологии философий», если разобраться, основная тема, борьба за пространство интеллектуального внимания, относится к этому же направлению. И в этом смысле вовсе не случайно, что в заключительной части «Насилия» Коллинз обнаруживает немало странных и неочевидных, но весьма убедительных параллелей между миром интеллектуалов и профессиональной элитой насилия – снайперами, летчиками-асами и наемными убийцами.

Прежде чем перейти к содержанию книги, стоит напомнить о том, фигурой какого масштаба является ее автор. Один из самых титулованных социологов современности³, Рэндалл Коллинз не просто является одной из важнейших фигур академической элиты США. С кругами американской элиты в целом Коллинз связан от рождения как сын высокопоставленного дипломата, работавшего в разных странах. В 1946 году, когда Рэндаллу было пять лет, его отца отправили в Германию, оккупированную союзниками после Второй мировой, а затем семья некоторое время жила в Москве – биографический факт для американского ученого, пожалуй, уникальный. Примечательным было и начало академической карьеры Коллинза: свой первый диплом будущий мэтр социологии получил в области психологии, закончив бакалавриат Гарварда, где одним из его преподавателей был крупнейший американский социолог середины ХX века Толкотт Парсонс. В 1964 году Коллинз защитил магистерскую диссертацию по психологии в Беркли. Психологический бэкграунд, безусловно, оказал влияние на интерес Коллинза к эмоциональной сфере, хотя во второй половине 1960‑х годов он делает окончательный выбор в пользу социологии.

Умение подбираться к макротемам с микроуровня Коллинз продемонстрировал уже в первой своей монографии «Социология конфликта: по направлению к объяснительной науке» (1975), где спутником Макса Вебера неожиданно оказывается Эрвин Гоффман – крупнейший представитель микроинтеракционизма, в конце 1960‑х годов преподававший в Беркли, где Коллинз защитил докторскую диссертацию по социологии. В «Социологии конфликта», отмечал профессор Калифорнийского университета в Риверсайде Джонатан Тернер в публикации по случаю избрания Коллинза президентом Американской социологической ассоциации в 2010 году⁴, были представлены первые элементы теории ритуалов взаимодействия, которые, по мнению Коллинза, и являются движущей силой социального порядка на микро-, мезо- и макроуровнях. Именно из этой ранней работы, продолжает Тернер, и выросла более масштабная коллинзовская теория эмоций и процессов взаимодействия, от которых в конечном итоге отталкиваются все остальные социокультурные формации. Поэтому резкий поворот от «макро-» к «микро-», который Коллинз совершил после выхода в самом конце ХX века «Социологии философий» и «Макроистории», едва ли должен удивлять. Надолго вписав свое имя в список мэтров исторической макросоциологии рядом с такими фигурами, как Иммануил Валлерстайн, Майкл Манн и Чарльз Тилли, Коллинз в первые годы нового столетия предпринял интеллектуальный поход в мир микросоциологии, результатом которого стали еще две большие книги – «Цепи ритуалов взаимодействия» (2004) и «Насилие. Микросоциологическая теория» (2008).

В «Цепях ритуалов взаимодействия» – в названии этой работы, конечно же, присутствует отсылка к знаменитой работе Гоффмана «Ритуал взаимодействия»⁵, которая не раз цитируется и в «Насилии», – Коллинз указывает, что социальное взаимодействие является результатом человеческой эволюции, в ходе которой у нас появилась «эмоциональная гипернастройка» друг на друга. Генетическая предрасположенность к тому, чтобы оказываться во взаимном фокусе интерсубъективного внимания и в общих ритмах передавать эмоции от одного организма к другому, выражается в склонности к формированию ритуалов взаимодействия, а значит, и к поддержанию солидарности, когда мы встречаемся лицом к лицу⁶.

Следовательно, насилие является прежде всего нарушением нормального порядка микроинтеракции, принципиальным сбоем отлаженного механизма социальной коммуникации, тем более чувствительным, если учесть нашу исключительную восприимчивость к механизмам ситуаций взаимодействия. В самом деле, каждый, наверное, может вспомнить те моменты, когда в общении с другими людьми – как с самыми близкими, так и со случайно встреченными на улице или в транспорте – возникало состояние, которое Коллинз называет конфронтационной напряженностью. Даже в мелких бытовых конфликтах, когда разговор начинает вестись на все более повышенных тонах, нам становится не по себе, и первым стремлением в момент возникающей эскалации обычно оказывается попытка вернуть ситуацию в нормальное русло, отыграть обострение назад. Насилие – это то, чего мы естественным образом всячески стремимся избежать при взаимодействии глаза в глаза. И даже если ситуация ставит нас в такие рамки, когда отказаться от совершения насилия практически невозможно, мы ищем любой шанс его отсрочить или хотя бы завуалировать – от признания сентиментального боксера из песни Высоцкого «бить человека по лицу я с детства не могу» до ритуала завязывания глаз жертве, когда расстрел проводит группа, или практики выстрела в затылок, когда казнь проводится одним человеком.

Именно поэтому, постоянно подчеркивает Коллинз, насилие – это относительно редкая вещь, а совершать его отнюдь не просто, как может показаться, если судить о насилии по голливудским боевикам или ура-патриотической кинопродукции. Барьер, возникающий в моменты конфронтационной напряженности, настолько значителен, что большинство из нас вообще не станут предпринимать попытки его преодолеть. Наиболее частым исходом столкновений лицом к лицу оказывается не драка, а ничья: либо оппоненты, поигрывая мускулами, обойдутся пустым бахвальством, либо найдутся люди, которые прекратят стычку, разняв ее участников, либо публика не будет обращать внимания на эскалацию, способную перерасти в насилие, и она сама собой сойдет на нет, либо одна из сторон попросту предпочтет унести ноги. Примечательно, что выбор в пользу последнего варианта может сделать даже тот, кто по всем статьям готов к бою. Вот характерный пример, который Коллинз приводит из собственной практики занятий восточными единоборствами на протяжении многих лет. На вопрос автора, адресованный одному из преподавателей карате, что надо делать, если рядом окажется человек с «пушкой», последовал такой ответ: «Бежать что есть сил». А если насилие все же происходит, то во многих случаях оно оказывается неумелым. В одной из самых распространенных насильственных ситуаций – нападении на слабого – в числе жертв нередко оказываются сами нападающие. Например, когда группа подростков в школьной раздевалке решает поколотить какого-нибудь неспособного постоять за себя однокашника, в драке с большой вероятностью пострадает не только он, но и кто-то из его обидчиков, получив непредвиденные травмы от своих же товарищей или вследствие собственной неопытности. В далеко не столь безобидном и куда менее напоминающем микроситуации контексте – а именно в ходе военных действий – аналогичный феномен получил название дружественного огня: значительная часть солдат в бою действуют неумело, поэтому жертвами их стрельбы (если они вообще ведут огонь) часто оказываются сослуживцы, а не противник.

На первый взгляд, эти рассуждения Коллинза контринтуитивны, поскольку насилие – неотъемлемый социальный факт – совершается в настолько разнообразных формах и масштабах, вплоть до столь чудовищных и извращенных, что едва ли приходится вспоминать о естественной предрасположенности людей к солидарному взаимодействию. Насилие, напоминает Коллинз в самом начале своей книги, «может быть кратким и эпизодическим – в качестве примера можно привести пощечину, – но может принимать масштабный и организованный характер, как в случае войны… Ужасное и героическое, отвратительное и захватывающее, самое осуждаемое и самое прославляемое из человеческих деяний – все это насилие». Почему же оно все-таки происходит, причем порой принимая экстремальные формы?

Ответ на этот вопрос прекрасно демонстрирует тонкую и порой едва уловимую разницу между поведенческой психологией и микроинтеракционистской социологией. В отличие от психолога, которого в большей степени интересовал бы субъект действия, а поиск ответа был бы нацелен на персональные особенности совершающих насилие, микросоциолог концентрируется на самой ситуации насильственного взаимодействия – в которой может оказаться каждый из нас и натворить таких бед, что затем будет почти невозможно поверить, что все это и правда совершил я. Вот характерное рассуждение Коллинза относительно того, почему для построения общей теории, объясняющей едва ли не все виды насилия, требуется сместить акцент с изучения личностных характеристик, в том числе обусловленных социальным бэкграундом, на ситуационный микроанализ:

Можно согласиться, что к совершению многих видов насилия наиболее склонны молодые мужчины. Однако это утверждение применимо не ко всем молодым мужчины, к тому же насилие в располагающих к этому ситуациях осуществляют и мужчины среднего возраста, и дети, и женщины. Аналогичным образом обстоит дело и с такими фоновыми переменными, как бедность, расовая принадлежность, происхождение из семьи, где родители развелись или был всего один родитель. Между этими переменными и определенными разновидностями насилия существуют некоторые статистические корреляции, однако их недостаточно для предсказания большинства случаев насилия.

Принципиальным моментом для любой ситуации, в которой может произойти насилие, является способность или неспособность одной из сторон взаимодействия преодолеть барьер конфронтационной напряженности, сопровождаемой страхом – либо прорвать его напрямую, либо найти различные обходные пути, либо обставить насильственную ситуацию различными ограничителями, когда она оказывается управляемой либо вовсе не воспринимается как насилие. Первый из этих сценариев Коллинз именует термином «наступательная паника»: участники конфликта, долгое время находящиеся на физическом и эмоциональном взводе, неожиданно выпадают из зоны напряженности – но не в противоположную сторону от противника, а прямо по направлению к нему. В этот момент происходит резкое изменение баланса в распределении эмоциональной энергии (еще один важнейший термин в теории насилия Коллинза). Приступу наступательной паники обычно предшествует временная передышка в конфликте, когда стороны как будто успокаиваются и расслабляются, но вдруг у одной из них появляется эмоциональный порыв, который не может сдержать противник – в результате у наступающих происходит возгонка эмоциональной энергии за счет резкого ее снижения у обороняющихся. Именно поэтому наступательная паника – это действительно самый опасный из всех типов насильственных ситуаций, поскольку она нередко перерастает в «туннель насилия» с массовыми убийствами и полным отсутствием каких-либо табу: в качестве одного из самых чудовищных в мировой истории примеров Коллинз приводит Нанкинскую резню, устроенную японскими военными во время боевых действий в Китае в 1937 году.

Непредсказуемыми по своему размаху могут оказаться и последствия относительно мелких эпизодов наступательной паники с чрезмерным насилием, которые, по сути, можно отнести к частным случаям. Полицейский патруль из Лос-Анджелеса, 2 марта 1991 года избивший при задержании чернокожего нарушителя правил дорожного движения Родни Кинга, конечно же, не мог предположить, что за этим вполне рутинным в работе правоохранителей инцидентом последуют недельные массовые беспорядки, в ходе которых погибнет несколько десятков человек. Эта история, как известно, повторилась в 2020 году, когда убийство полицейскими еще одного афроамериканца, жителя Миннеаполиса Джорджа Флойда, спровоцировало выступления под лозунгом Black Lives Matter («Жизни чернокожих значимы»), причем не только в США, но и далеко за их пределами. Правда, в тот момент, когда «Насилие» вышло в оригинале, от ведущих американских университетских интеллектуалов еще вряд ли можно было услышать призывы лишить полицию финансирования, которые мгновенно обрели популярность после убийства Флойда. В заключительной части книги, содержащей прикладные советы по снижению риска распространения насильственных ситуаций, Коллинз лишь ограничивается рекомендациями помнить о том, что полицейские могут впадать в наступательную панику, и предпринимать соответствующие меры по снижению их конфронтационной напряженности.