© Волохова. Р. Ю., 2021

© Герова К. И., илл., 2021

© ООО «Яуза-каталог», 2022

Реанимационное отделение – последний рубеж борьбы за жизни людей. Здесь не место для сомнений и сантиментов.

Пролог

>

Я долго не могла понять, кого этот больной мне напоминает. Наконец, сообразила – Винни-Пуха.

Круглый, практически без шеи – этакая головогрудь – с щекастым добродушным лицом. Он сидел в кровати, пыхтел совсем как герой мультика, багровосинюшный со свинцово-серыми губами. Типичный пиквик, такой, каким его описал Диккенс – мужчина с ожирением, хронической обструктивной болезнью легких, засыпающий посреди разговора. Кроме неудачной конституции он имеет и крайне неудачный трудовой анамнез: что-то со сваркой, гальванизацией и парами всяких повреждающих легкие пакостей. Утверждает, что тяжело дышать стало только неделю назад, хотя и внешний вид, и анализы просто кричат о том, что пыхтит он давно, а сейчас к «просто пыхтению» присоединилась выраженная бронхообструкция.

Конечно, вылечить ожирение или же фиброз легких, честно заработанный за десятилетия на вредном производстве, мы не в силах. Можно немного расширить бронхи и сделать менее вязкой мокроту, чтобы он смог ее откашлять. Помочь перегруженным правым отделам сердца. Не дать образоваться тромбам. И кислороду добавить. Собственно говоря, это все.

Его положили в блок с самыми тяжелыми терапевтическими больными: сепсисами на ИВЛ, терминальными циррозами печени и просто лежачими пожилыми пациентами с воспалением легких. Он увлеченно дышал небулайзером (аппарат, создающий из лекарства туман, проникающий глубоко в бронхи – такую штуковину он увидел впервые), сбрасывал кислородную маску (мешает) и с интересом смотрел, как я учу дышать бабушку (после двух недель искусственной вентиляции легких), удаляю мокроту из дыхательных путей другой бабушки, уговариваю не буянить цирротика с низким давлением – не может сам ложку удержать, но рвется выписаться домой под расписку – и объясняю уставшей медсестре, что у меня от ее ругани на всех окружающих сейчас случится судорожный припадок.

Когда он смог поспать лежа и произнести больше пяти слов без одышки, то позвал меня и… начал говорить комплименты. Про то, какие мы здесь все добрые, что мы ангелы, спасающие людей, и какой от нас исходит свет. И как ему повезло, что мы его лечим.

Поймите правильно: сначала ему не давала заснуть одышка, потом беготня вокруг – туча новых больных, кровотечения, реанимации, персонал носится, больные буянят, умирают, блюют кровью, их привязывают, вводят в наркоз, во все места засовывают катетеры, трубки и эндоскопы. Свет горит, каталки гремят, речи участников становятся все цветистее и цветистее. Нормальный человек разразился бы жалобами на врачей-убийц и садистов и потребовал бы избавления от этого ада где-нибудь в недрах терапевтического отделения. А мой Винни-Пух увидел не ад с чертями, а ангелов и спасаемых ими болящих.

Через день я провожала его в отделение. Он опять рассыпался в комплиментах, а на мое «прощайте и больше не возвращайтесь» сначала оторопел, а потом сообразил, что это я желаю ему больше не болеть так сильно. Пообещал навестить, когда выздоровеет.

И вот каталку уже увезли, а в палате еще светилась добрая улыбка синего Винни-Пуха.

* * *

Это книга про пациентов и для них. Цель ее – успокоить, а иногда напугать, развлечь, объяснить, что важно, а что не очень, когда возможна тактика «полежи и все пройдет», а когда само уже точно не пройдет и надо сдаваться врачам.

Нет ничего приятней, чем обсудить интересный случай с коллегами – это факт. Но тем не менее я пишу далеко не только и не столько для врачей.

Мне не нравится закрытость нашей профессии, особенно – «тяжелых» отделений, вроде того, где работаю я. Закрытость, отсутствие информации, изоляция порождают мифы и зачастую это мифы о врачах-убийцах. Снобизм, нежелание разъяснять происходящее пациенту или его родственнику, разговоры на тему «вы все равно ничего не поймете», на мой взгляд, есть прямая провокация недоверия и конфликта, ибо «молчит, значит, есть, что скрывать». Практически все, что бывает важно для больного или его близкого, можно и нужно разъяснять «на пальцах».

Я искренне считаю, что реанимация должна перестать быть чем-то скрытым, ужасающим и мифологизированным. Моя бы воля, врачи реанимации работали бы в помещениях со стеклянными стенами, так, чтобы любой мог подойти, посмотреть, и чтобы рядом всегда находился кто-то, готовый объяснить, что там происходит. Чтобы перестали рассматривать наше отделение как храм смерти или как чистилище и увидели бы в нас людей, лечащих очень тяжелых больных. Иногда успешно, иногда нет. Не богов и не маньяков, но просто людей, делающих свою работу, интересную и тяжелую. От нас зависит многое, но не все. Не меньше зависит от самого человека, а остальное – от высших сил, в кого бы мы не верили.

Мне хочется показать нашу специальность во всей ее неоднозначности: что в нашей власти, а что нет, где ошибки случаются, а где ошибиться невозможно, что рутина, а что удивляет. Что приносит радость. Какие бывают ежедневные чудеса и какие провалы. Что мы вообще делаем с пациентами, как мы их лечим.

Я убеждена, что только открытость, только готовность показать и объяснить могут разрушить эту стену взаимного недоверия и отторжения, легко переходящих в ненависть, которую так тщательно строят любители кастовых отношений.

Если мои рассказы помогут хоть кому-то сменить ужас перед реаниматологом на доверие, значит, они были написаны не зря.

Но сначала давайте познакомимся.

Часть 1
Знакомство

Глава 1
Про пациентов

Дано: скоропомощная больница, блок общей реанимации на 24 койки.

Специфика: отделены от анестезиологии, нет роддома и детства, инфаркты и инсульты – в самостоятельных отделениях. Все остальное – есть. Плюс слово «скоропомощная» в названии подразумевает, что привезти могут все, что угодно. Например, двухлетнего ребенка, умирающего от свиного гриппа, со словами «дальше не доедем». 24 койки – понятие о-о-очень растяжимое. До 45 точно, а в особых случаях и до 50.

Давайте зайдем внутрь. Вот, наденьте шапку-невидимку, без нее вас не пропустят. Сначала вас поразит постоянное движение, по хаотичности чем-то напоминающее броуновское. Врачи-медсестры-санитарки-больные-аппараты-мониторы. Однако, в этом хаосе присутствует строгий порядок. Пройдемся по блоку. Видите, пациенты все в трубочках, по которым капают-стекают разного цвета жидкости. Трубочек может быть… да сколько угодно. И цвет жидкостей тоже разнообразный – от белого до черного, через красный и зеленый. Так вот, это хирургические больные. Кстати, хирургическим здесь назовут любого больного, лечащий врач которого способен хотя бы в теории схватиться за скальпель. ЛОР, урология, гинекология… Тут всегда много хирургов: обходы, дежурные, лечащие… Дело в том, что хирург, прооперировавший больного или даже только собирающийся это сделать, кровно заинтересован в его, этого больного, благополучии. Так что хоть пару раз за сутки да навестит. Вот и создается постоянная циркуляция.

Чуть дальше – более спокойный отсек. Шуршат аппараты, мерцают мониторы. Капают только капельницы и дозаторы. Это терапия. Тут пневмонии, комы, вызванные неясными или вполне ясными причинами, астмы и прочие болезни легких, сепсисы, диабеты, аллергии. Лекарственные гипотонии (когда дедушке с головокружением доброхоты в рот пригоршню нитроглицерина сунут, вот здесь этот дед и очнется). Терапевты сюда ходят редко: утром на обход, чтобы узнать, кого к ним сегодня привезут, да дежурный, осмотреть больных, миновавших его объятия в приемном отделении. В отдельном отсеке – «апельсинчики». Так здесь называют циррозы печени, алкогольные по большей части. Они, конечно, формально циркулируют от терапевтов к хирургам и обратно, в зависимости от того, есть кровотечение или пока прекратилось. Но практичнее собрать их всех вместе, чтобы… не пугать тех больных, которые осознают окружающий мир.

Дальше – бабушки. Нет, не по половому и даже не совсем по возрастному признаку. Просто в этом отсеке лежат пожилые люди, с которыми не справляются в отделениях. Вы же слышали, что пожилой человек в больнице, в незнакомой обстановке, сходит с ума? Так вот – это правда. Сенильный психоз называется.

И если родственники не обеспечат присмотр (сами ли, наняв ли сиделку), много шансов, что пожилой пациент окажется здесь. Здесь его мягко фиксируют, успокоят всякими лекарствами и покажут психиатру. Тот покачает головой, повздыхает о недоступности психосоматики и назначит лечение. И будет пациент у нас лежать, пока или сам не придет в чувство, или родственники не согласятся забрать болезного домой.

Дальше, за бабушками, инфекционный бокс. Туда кладут открытые формы туберкулеза (выявляем с частотой раз в неделю), гриппы и более экзотические инфекции.

Совсем отдельный отсек – алкоголики. Да-да. А куда их прикажете девать? Вытрезвители отменили. В приемном отделении можно уложить спать только самых благонадежных. А потом, они ведь тоже болеют и почаще остальных. И пить от этого не бросают. Атмосфера здесь суровая. Охранник, всегда готовый тревожной кнопкой вызвать подмогу из приемника, медсестра и санитарка, выходящие из блока строго по очереди. От галлюцинаций наших подопечных вполне с ума можно сойти, зато реально излечиваешься от жалости к субъектам с «тяжелыми жизненными обстоятельствами», особенно, когда видишь одно и то же лицо с регулярностью раз в месяц.

Вот вроде и все о пациентах. Мы же о врачах собирались поговорить?

Глава 2
Про реаниматологов

Врачи бывают разные. Чур, не пугаться. Разные-то разные, но для стандартных этого отделения ситуаций существуют определенные алгоритмы действий. И врач всегда будет их придерживаться, иначе просто не будет здесь работать. Кстати, это моя теория: каждое лечебное заведение имеет тех врачей, которых заслуживает. Так что не надо выбирать реаниматолога, выбирайте больницу, а лучше вообще не попадайте в ситуацию выбора.

Итак, чем же они различаются?

Первый критерий – каких пациентов выбирают. Да-да, возможность выбора обычно есть, что прекрасно. Дальше – впечатления пациента после выписки, буде таковая случится. И третье – поведение во внештатных ситуациях.

Зайдем в ординаторскую. Видите врача в колпаке набекрень за столом с городским и местным телефонами? В одной руке телефонная трубка, в другой – смартфон, в котором он лихорадочно копается, скорее всего, в медицинской библиотеке. Это тип первый, я бы его назвала «Заноза-в-заднице». Реаниматолог по призванию, часто довольно молодой, хотя определенный опыт уже есть.

Обожает «Доктора Хауса» и «Медицинские расследования». Будет брать пациентов самых тяжелых и неясных, проводить сложный диагностический поиск (вместо тех, кому этим положено заниматься), спасать до последнего, до воплей медсестер: «Отпусти уж больного, садист!» Обожает, когда пациентов валом. Легкие пациенты увидят его издали, они ему неинтересны, их он предоставит медсестрам. Рядом с неясным проведет столько времени, сколько потребуется для прояснения ситуации. С тяжелым… я уже объяснила. Впечатление пациентов: «Ничего не понял, но зато вроде жив». Во внештатной ситуации вынесет всем мозг, но добьется своего. Например, больной кровит, а хирург не хочет этого признавать и вообще занят. «Заноза-в-заднице» достанет из-под земли либо хирурга, либо его начальника. Возможно, спасет пациенту жизнь. А возможно, прав окажется хирург. С опытом частота первых случаев будет возрастать и к седым волосам на его вызов хирург будет бежать, на ходу дожевывая бутерброд или стаскивая окровавленные перчатки. Но до этого счастливого момента «Заноза-в-заднице» выпьет тонны невинной хирургической крови. Другой пример – пациент не по профилю, нуждающийся в специалисте, которого в больнице нет. О, тут наш «Заноза-в-заднице» развернется. Я наблюдала, как такой товарищ пригнал на консультацию посреди ночи бригаду офтальмологов для пациентки с переломом глазницы. После того, как ответственный администратор был послан дежурным по городу… в общем, ему было предложено перезвонить завтра.

Тип второй мы поищем в блоке. Видите доктора в свежезамызганном халате? Вон того, с перевязочным столиком, он еще больному повязку на глазах меняет, а потом пойдет убирать мокроту из трубки у его соседа на аппарате ИВЛ, а с больным в сознании поговорит, еще раз проверит дренажи и поправит подушку? Это «Мамочка». Совсем не обязательно женщина. Тоже любит тяжелых, но, желательно, ясных пациентов. Все дежурство проводит в блоке: перевязывает, санирует, обрабатывает, может даже массаж сделать. Про пациента говорит «мы»: «мы посидели», «у нас по дренажу 200 мл». Пациенты от такого врача в восторге. Медсестры тоже, так как «Мамочка» делает половину их работы. Идеальный расклад – 5–6 тяжелых больных, которых «Мамочка» будет вылизывать, как кошка котят. Если больше – будет печалиться, что котята недовылизаны. «Мамочка» искренне уверен, что в его отсутствие в блоке все аппараты встанут, процедуры прекратятся, зонды повылетают, а за дренажами никто смотреть не будет. И действительно, не будет, так как сестры привыкли, что «Мамочка» за всем следит сам. В ситуации с хирургом и кровотечением, скорее всего, хирург придет на первый зов, потому что доверяет «Мамочке» больше всех. Но если он упертый, то «Мамочка» все аккуратно запишет в историю болезни и начнет лечение кровотечения. Потом опять вызовет хирурга и опять все запишет. Ошибается «Мамочка» куда реже, чем «Заноза-в-заднице», так что хирург на второй зов уж точно придет. Пациент не по профилю будет воспринят как свой, его также будут всячески выхаживать, но добиваться чего-то, помимо расписанного в алгоритмах, «Мамочка» не станет.

Вернемся в ординаторскую. Видите врача в углу, спокойно пишущего истории болезни? С кружкой чая и бутербродом с салом? Это «Выгоревший». Очень опытный врач. Часто бывший «Заноза-в-заднице». Предпочитает больных, не требующих суеты: терапия, бабушки. Алкоголиками брезгует. Знает и умеет зачастую намного больше остальных. Но… делает все строго согласно принятым в этой больнице алгоритмам. Не видит хирург кровотечения? Хорошо, так и запишем. Отказали в консультации? Значит, отказали. К больным внимателен, но проводит с ними только необходимое время. Больные считают его равнодушным, тем не менее, он очень надежен и ошибок почти не делает. Все истории и прочая макулатура у него оформлены так, что не прикопаешься. Четко видит границы своих возможностей и не пытается их перешагнуть, в отличие от «Занозы-в-заднице» и «Мамочки», которые за своих больных и в клочки порвать могут.