Раз

–Оля, пойдём в музей.

– Не хочу.

– Ну тогда в театр. Там премьера. Говорят, интересно…Мария присела на кровать, погладила подругу по спине.

– Не хочу.

– Оль, ну нельзя же так…

– А как можно? Может у тебя и правила есть?

Ольга с шорохом перевернулась. С худого лица в обрамлении темных, но словно неживых волос смотрели ярко-зеленые глаза. Опять плакала. Так бывает, что во время слёз глаза меняют цвет. Вот и обычные серо-зеленые сейчас смотрелись как бутылочное стекло. Красивая ведь девка была… Была…

– Какие правила, горе ты моё? Маша вздохнула, хотела обнять подругу, но та отстранилась.

– Как правильно горевать. До какого числа можно, а после уже ни-ни. И слёз сколько. До литра еще допустимо, а после уже моветон. Так да?

– Ну зачем ты так. Я же пытаюсь помочь…Мы все хотим помочь…

Укор подруги был справедлив. И Ольга взяла подругу за руку, взглянула в тревожное лицо.

– Да. Я знаю. Прости.

Она так часто говорила это слово "прости". В последнее время. "Прости, мама, что не могу его забыть", " Прости, что я опять порчу всем настроение своими неуместными слезами", "Прости, что не поехала с вами на юг". Прости. Прости. Прости.

– Я знаю, что со мной не просто. А теперь и вообще вот… Может и вправду…

Оля натужно улыбнулась, вытерла слезы. Спустила ноги с кровати.

– Да, ты права, Машка. Прости. Надо да, собраться, и куда-то выйти. А то ведь действительно с ума сойду. Куда ты там предлагала?

– В музей? Машка посмотрела подозрительно, удивляясь этой её покладистости.

– Да. Отлично. Пойдем в музей. Это просто чудо.

– Тогда айда собираться!

Подруга разулыбалась, распахнула дверцы шкафа и схватив кучу одежды, вывалила ее на кровать…

В последнее время Ольга действительно была невыносима. Срывалась на знакомых и незнакомых людях. Могла броситься с кулаками. Почему?! Как они смеют ходить, улыбаться, жрать суши или пиццу, когда его нет. И уже никогда не будет…

Он ведь тоже любил и пиццу,